Остается выяснить последний вопрос: в какой мере завершен или не завершен роман «Грубиянские годы».
Если мы посмотрим на законченный роман «Зибенкэз», близкий по сюжету, то увидим, что он состоит из четырех книг (как «Грубиянские годы» – из четырех книжечек). Правда, в этом романе очень кратко рассказывается, как Зибенкэз, опять принявший облик Лейбгебера, возвращается из Вадуца в Кушнаппель в годовщину своей мнимой смерти – «в августе месяце, когда его постигла судьба виноградной лозы, которой обрывают листья, чтобы солнце сильнее согревало ягоды» (Зибенкэз, с. 526). Лейбгебер тогда получает наследство и встречает Натали (свою «Победительницу»)… Однако в самом начале романа помещена картина-эмблема, содержащая в себе план всего дальнейшего повествования. Эта картина – описание пиршественного стола на свадьбе Зибенкэза с Ленеттой (Зибенкэз, с. 36–37; Jean Paul II, S. 43–44; курсив мой; подчеркнутые слова даны в моем, уточненном, переводе. – Т. Б.):
1. В центре стола стояла, подобно корзине для садовых цветов, корзинка с
салатом из капуциновсапогикудрявая По моему мнению, здесь описывается процесс возникновения (и чтения) книги, а также структура самого романа «Зибенкэз» (как и романа «Грубиянские годы»). Книга – это и есть «корзина для садовых цветов», что и подчеркивается в полном названии романа: «Цветы, плоды и тернии, или Супружество, смерть и свадьба Ф. Ст. Зибенкэза, адвоката для бедных в имперском местечке Кушнаппель». В приложении к «Грубиянским годам» это означает, что статья завещания, согласно которой наследник должен «на протяжении одного месяца поухажива[ть] за моим садиком в качестве главного садовника», возможно, незаметно для читателя уже была выполнена – например, когда Вальт переписывал письма у генерала. Неслучайно и кажущееся нарушение логики во второй части названия: ведь спиралеобразный цикл можно начать описывать с любого места, и «Предуведомитель» советует поступить именно так (с. 760): «Поэтому: начало в середине истории, чтобы оттуда совершить возвратный прыжок к начинающему началу…» Далее эта картина пиршественного стола наглядно показывает, чему должны быть посвящены четыре части (любого, скорее всего) романа Жан-Поля.
Первая часть посвящена зайцу в меховых сапогах – тому самому, которого в какой-то момент необходимо «прикончить». Эти меховые сапоги (Pelzstiefel) отсылают сразу к двум персонажам Жан-Поля: Пельцу (Pelz, «шкура, мех») из «Жизни Фибеля» и Штифелю (Stiefel, иногда его называют Pelzstiefel, то есть «Сапог» или «Меховой сапог») из «Зибенкэза». Оба персонажа, как я попыталась показать выше (с. 830–832, 845, 892), аналогичны Петеру Нойпетеру из «Грубиянских годов».
Две следующие части – если применить это описание к «Грубиянским годам» – посвящены Вульту и Вальту. «Бычий язык» отсылает к «Бычьей голове» в «Предуведомителе», символизирующей «Я и его царство»: там Вальт сталкивается с семью демонами-сонаследниками, отражающими, как в зеркале, собственные его несовершенства. Вульт однажды рассказывает (с. 562), как один-единственный несчастливый день, в детстве, «прокоптил и раскалил [его] нежно-белое детское лицо, превратив <…> в бурую – наподобие головки курительной трубки – голову!»
Кудрявая капуста (Krauskohl) наверняка подразумевает Вальта, которому Вульт – в последних строках второй книжечки – предлагает «сменить кожу», называя его при этом «мой помпезный кудряш» (pomposer Krauskopf). Krauskopf значит, собственно, «кудрявая голова» или «кудрявый кочан», а слово «помпезный» – немецкий перевод имени Помпье из «Жизни Фибеля»: одного из воплощений Флитте. Речь в этой части идет о неделе блесток (медовой неделе) творчества, о «творце и мире творца». Вальт объединяется с Флитте, (дневной) ипостасью Вульта или Лейбгебера, «милым хромым бесом», как он назван в «Зибенкэзе» (Зибенкэз, с. 506). На границе второй и третьей частей, очевидно, и был «прикончен заяц»: Вальт расстался со своей внутренней зависимостью от Нойпетера и Клотара. Этот процесс изображается как очень болезненный (с. 297; курсив мой. – Т. Б.):
Когда Вульт в лунном сиянии протягивал опечаленному плуту плохонький сюртучок из китайки – как повешенного, за веревочную петельку, – и вообще когда он представил себе, как это смешно, что брат, в своем пробковом спасательном жилете маскарадного переодевания, так и остался сидеть на сухом берегу, ему стало несказанно жаль этого обманутого тихого человека в слишком широких сапогах, и в то время, как Вульт еще улыбался, сердце его разломилось напополам от… слез.
А в начале третьей части Рафаэла пишет (в неизвестно кому адресованном письме): «Что касается браслета и ножниц для разделки зайца, то моя матушка уже их получила» (с. 308; курсив мой. – Т. Б.).
Как бы то ни было, ни в «Зибенкэзе», ни в «Жизни Фибеля» мы не видим, чтобы главный герой был связан отношениями особой близости с пятью, семью или девятью персонажами. Поэтому я склонна думать, что статья завещания, согласно которой Вальт «должен прожить по неделе у каждого из господ потенциальных наследников… <…> и добросовестно исполнять все желания своего временного квартирного хозяина, если они согласуются с честью», касается только недели блесток, проведенной у Флитте, который объединяет в себе качества всех семи «бесов».
Последняя, четвертая, часть касается объединения – после страданий – всех внутренних сил личности, ее преображения и (возможного) появления плода или ребенка. Кого именно следует понимать под «новобрачными», Жан-Поль предпочитает не уточнять. В «Зибенкэзе», например, говорится, что Натали и адвокат в «черно-золотой книге церковных песнопений» (ср. выше, с. 876) наткнулись на «окруженные золотым ободком изображения Богородицы и на гравюру, на которой виднелись два ярких пятна, долженствовавшие изображать двух влюбленных; при них было третье, в виде фосфоресцирующего сердца, вручаемого мужским пятном женскому со следующими словами: “Не ведала ты про любовь мою? Воззри, сколь сердцем я горю”» (Зибенкэз, с. 391).
Символ преображения – три отрока, вышедшие невредимыми из пещи огненной; образ, к которому прибегает в «Грубиянских годах» и Вульт (в сцене прихода к Флитте его заимодавца Парадизи): «Я и сам однажды вплетал свой голос в жалобу трех отроков в пещи огненной – да так, что мог бы прекраснейшим образом воспроизвести ее здесь, если бы был уверен, что нас это развлечет» (с. 498).
Получается, что книга «Грубиянские годы» была закончена или практически закончена – к такому выводу приходит и Карл Фрейе[19], анализировавший черновики романа: он пишет, что все наброски продолжения представляют собой лишь описания февральских пейзажей (с предощущением весны) и что последние страницы рукописи «четвертой книжечки» надписаны словом «Конец».
Эпилог 1: Благородная дама и ее служанка
Попытка разрешить загадку козла, дающего молоко, в конце концов привела меня к мысли, что у романов Жан-Поля был прообраз: романы любимого им Лоренса Стерна (1713–1768) и, прежде всего, незаконченное «Сентиментальное путешествие» (1768). В главе «Отрывок. Париж» рассказывается, как повествователю, Йорику, в парижском трактире случайно попадает в руки «лист макулатуры»: «Текст был на старофранцузском языке времен Рабле и, насколько я понимаю, мог быть написан им самим». Йорик с трудом расшифровывает листок и прочитывает на нем фрагмент рассказа о бедном нотариусе (Стерн, с. 114–116; курсив мой. – Т. Б.):
Когда нотариус, жалуясь таким образом на свою судьбу, проходил мимо одного темного переулка, чей-то голос подозвал девушку и велел ей бежать за ближайшим нотариусом – и так как наш нотариус был ближайший, то, воспользовавшись своим положением, он отправился по переулку к дверям, и его ввели через старомодную приемную в большую комнату без всякого убранства, кроме длинной боевой пики – нагрудных лат (a breastplate) – старого заржавленного меча и перевязи, висевших на стене на равных расстояниях друг от друга. <…>
– Увы! Господин нотариус, – сказал дворянин, немного приподнявшись на постели, – я не могу завещать ничего, что покрыло хотя бы издержки по составлению завещания, за исключением истории моей жизни, которую непременно должен оставить в наследство миру, иначе я не в состоянии буду спокойно умереть; доходы от нее я завещаю вам в награду за взятый на себя труд записать ее