Два часа по дороге в полях среди чахлых рощиц — и вот мы уже подходим к деревне. Приказал приготовить оружие, на изготовку взять, предупредив, что если что — тут все и ляжем, а в плен кто сдаться попробует — лично и пристрелю. Да и, напомнил, что после деревеньки — в плен лучше бы им всем и не попадать. Хмыкают понятливо — это да, деревеньку не простят. Или вообще крестьянам и выдадут. Сам пожалеешь, что не убили в бою.
Однако же — обошлось. Издалека видим на колоколенке рисский красно-зелено-желтый флаг, а потом и от околицы к нам направляются трое в форме баронских конных егерей. Ну, вроде, пока все, отвоевались.
Появление наше произвело некоторый фурор. Сбежались смотреть все свободные от дел. Вылезло на крыльцо сельрады все начальство — и в растрёпанном весьма виде наши капитан с одним лейтенантом, из первого взвода, и баронский лейтенант из егерей, и какой-то незнакомый кавалерист. Скомандовал строиться, и четко, как на плацу, отдал рапорт начальству. Мол, так и так:
-..В результате боя с превосходящими силами противника, вверенное мне отделение с присоединившимися к нему солдатами вынуждено было отойти под натиском врага. В бою потерян один человек, двое ранены. Врагу нанесены существенные потери. В ходе дальнейшего марша, с целью соединения с основными силами, вынуждены были остановиться на привал в неизвестном населенном пункте. Где подверглись нападению мятежников, поддерживаемых местными жителями. Нападение отбито, потерян один человек, один ранен. Трое нападавших уничтожены. Сочувствующие и помогавшие инсургентам местные жители казнены, деревня, в назидание прочим, сожжена. Личный состав обеспечен боеприпасами и провизией, но нуждается в отдыхе, так же необходимо оказать срочную помощь раненым. За сим, командир отделения сержант Йохан доклад завершил. Жду дальнейших приказов.
Баронский лейтенант одобрительно крякнул, а наши — смотрят, словно не верят. Потом капитан пришел в себя, заикаясь, приказал — раненых в санчасть, нам отдыхать, вечером явиться к нему мне лично. Ну и славненько, а нам больше и не надо! Едва отдали «вольно», как нас начали обступать и хватать-спрашивать, но я это разом пресек, зацепив сержанта с нашего взвода (тот шарахнулся — думал, наверное, морду бить буду — но это еще успеется)
— А ну-ка, братец, веди-ка нас ко всем нашим. Мы там местечко на постой возьмем. И чтоб с банькой — есть тут домик такой? Найдется? Вот и ладно, веди. Но сначала до санчасти проводи.
… Неделю уже пребываем в блаженстве, можно сказать. Нас, конкретно наше отделение, даже в караулы почти не посылают. Хотя служба несется справно — капитан выводы сделал, и солдатики теперь в постоянной готовности. Да и подкрепления подходят. Идет к нам конница с Рисса. Нас переформировали, из лейтенантов уцелел только кавэ-один, толстоватый блондин Вилем, тезка княжеского душевнобольного братца. Тот самый, которому я ездил по ушам про то, как нас Верген за зверства выгнал. Он теперь точно уверится что мы все сплошь звери. Кавэ-два убит, наш Виске ранен, получил саблей по спине, валяется в санчасти. Не глубоко, сам дошел. Наши вояки, как драгуны отступили — продолжили героический драп, и ввалились в деревню вечером. Раненые спаслись только те, кто сам идти мог. За остальными, как раз когда мы приперлись по утру, егеря снаряжали телеги и разведку. Мы им еще разрешили дилемму — куда ж рвать наперво — к мосту за ранеными, или все же бежать посмотреть, что же там так весело дымит вдалеке? В общем, раненых и так много, но с поля почти никого не привезли. Добивать никого драгуны не стали специально, но сами многие померли. Хотя ночью добрались несколько человек и даже и не все раненные были. А одного раненного еще раз часовой стрельнул. Короче говоря — остались от роты рожки, и немного ножек. И теперь у нас два взвода всего, один под Вилемом, а второй под дряхловатым уже седоусым сержантом Хоргом. Но даже во втором взводе мы ухитрились занять некое обособленное положение. Нас даже не пополнили, так и оставили всемером. С приблудным парнем из обоза, Сергом. Я его приметил, еще когда он тащил товарища раненного, и попросил Хорга его мне оставить — все одно обоза считай и нет уже, хорошо если половина уцелела, и поскольку матчасть потеряна — их, конечно на доукомплектование пустили всех. Благо, в лагере и обозников всему учили, разве что меньше. Но мои его в оборот лихо взяли, молодые, Вилли с Петрухой — за неделю довели его до нормы. Гэрт даже разрешил стрельбище организовать, и более того, приказал всем ежедневно тренироваться.
Правда, по два патрона. Лежа. На сто метров, но чтоб «в десяточку». Идиотство, конечно, но смущать начальство своими разумениями не стал. Лучше хоть так пусть патроны жгут, чем никак вообще. В общем, пусть нас всего семеро, но все солдаты боль-мень у меня обучены, и обеспечены. Даже гранатами у егерей разжился — помогли опять награды и нашивка. Ну и трофейная фляга с вином. Так что — к бою готовы.
Ну а раненные наши… Саша — плох. Выживет ли, чи нет — на все воля Божия. Ибо медицины тут, как таковой… Нету. А Хумос ничего. Ему прилетело, по счастью, не из дробовика, а из маленькой винтовки, под револьверный патрон. И дырка оказалась аккуратная и в удачном месте. Фельдшер говорит — выживет и поправится довольно быстро. Тут со всеми так — или быстро поправится, или быстро помрет. Так что насчет Саши остается только надеяться. Кладбище за деревней помершими раненными каждый день пополняется, уже человек десять закопали. Такие вот грустные дела. Говорят, собирают санобоз, благо с драгунами валашскими покончили, но пока только слухи.
От всех этих не совсем веселых мыслей меня отвлекает Мари. Она проснулась, и тянется как кошка, зевая. Вроде маленькая, а все плечо мне отдавила.
— Проснулась, разбойница? Марш одеваться и мыться! — старательно делаю строгое лицо, грозно шевеля усами — а после завтрака — заниматься!
— Ну дяяяядя Йооохан — дурачится девочка — Ну я спааать хочуууу….
— Давай-давай, вставай — я слышу, Вилли уже там чего-то приготовил — а то проспим, и эти проглоты все сожрут, нам не достанется…
— Ай, дядя Йохан, как будто я не знаю! Не останется, ха! Они ж вас боятся, как огня! И знаете, как они вас промеж себя называют, когда вас нету? Сказать? — в глазах Мари так и скачут чортики, а вот за занавеской, отгораживающей от остальной избы «командирский угол», все затихло — как мухи по стеклу ползут слышно.
— Ну… скажи.
— А не скажу! За то, что вы мне выспаться не даете! — и девчонка вскакивает из закутка и убегает к колодцу мыться, прижимая к груди френч, даже одеть не удосужилась. И ведь не спишешь, что мол маленькая еще и не понимает — все она понимает прекрасно. Потому так и делает. Ох, егоза.
Мы ее без малейших проблем «оформили» в роте как вольнонаемную. Это вполне себе тут допускается, и никто, даже командир, не в праве лезть с вопросами — какие именно обязанности выполняет эта вольнонаемная, или вольнонаемный. В мирное время, в гарнизоне где — такое конечно не проходит. Хотя тоже можно на отделение, но чаще на взвод, нанять повара, или прачку. Но там все строго и только с разрешения начальства — а разрешение начальство может и не дать. Или отменить. А вот на войне, в походе — запросто.
Одели мы девочку в военное. Сначала хотели пограбить местных, но Мари наотрез заявила, что она хочет быть «как все». Раздобыли ей форму и даже сапоги, благо на редкость удачно помер один низкорослый раненый солдатик. Отстирали, зашили-подогнали все, тем более что из обозников уцелел портной-сапожник. И щеголяет теперь «наша девчонка», как ее все отделение называет, во вполне солдатском виде, только всякие шевроны-петлички-погончики мы спороли, чтоб всем видно было, что вольнонаемная. Вооружил я ее трофейной винтовкой легонькой, и теперь обучаем ее стрелять точно, а Серг — и телегой править. В штатном расписании она у нас должна быть механиком-водителем телеги, и начпродом, вместо покойного Арно. Телегу мы, естественно, оставили себе, я нагло заявил капитану, что это компенсация за потерянную в обозе, нами оплаченную телегу. Так что мы теперь и со своим обозом, и со всеобщей нашей любимицей. Парни поначалу опасались, чтоб к ней другие не лезли. Но оказалось — зря. Слава «Бешенного отделения» уже опережала нас. А уж когда так или иначе расспросили погорельцев — и подавно, некоторые аж шарахаться стали. И поскольку кое-кто из погорельцев и дальше отправился, нищенствовать или к дальней родне — думается мне, слух расползется еще шире. Тронуть девчонку «бешенных» никто не решался, хотя парни и присматривают, конечно. Особенно Петруха.
Да и в целом, как оказалось, наше выступление у речки и до того бродившие слухи в роте, сделали доброе дело. Аккурат вчера, прибывшая подкреплением сотня рисских драгун, привела с собой пленных. Десяток хмурых драгун, остатки тех самых, что расколошматили нашу роту. Их не загнали егеря, постоянно мотавшиеся в рейды, и привозившие регулярно по штуке-паре холодных егерских тушек и трофейные карабины. Они сдались сами. Когда увидели, что по всем дорогам и на юг и на запад — прут массы рисских войск. Валашцы, не смотря на то, что были вовсе не трусами, и вояками умелыми, просто поняли бессмысленность продолжения своих действий. А добавило решимости к такому шагу, что они, пока уничтожали обоз, успели допросить одного раненного на дороге — кто ж это их так огорчил? А тот и выдал им перед смертью все слухи, что в роте ходили — мол, от Дикого Барона сюда прислали. Как-то это все сочлось с теми сведениями, что старший группы уже имел — и решил он, что такая практика повсеместно. Ну и на фоне всего этого они и сдались…
Забавная вышла ситуация — Гэрт, насколько стало известно по сержантскому телеграфу, еще не отправил донесения о разгроме роты — неизвестно на что надеясь, но выжидал и тянул до последнего, мотивируя небезопасностью посыльного. И теперь, внезапно, вместо позорного разгрома с потерей обоза — наша рота вдруг совершает героический бой с вражеским конным отрядом, и ценой немалых потерь рассеивает его, и принуждает «в итоге» к сдаче. И что немаловажно — в этом сыграло свою, даже где-то, к