лючевую роль наше отделение. Надо будет при случае лизнуть капитану, что, конечно же, мы отделение в своем взводе, но наш взвод — в нашей роте… А то начнется, как обычно. Придется выпить немного реквизированной самогонки с ординарцем Гэрта. Вот всего лишь на отделение вылез — ан уже — политес… Гибкость спины и языка.
После завтрака, когда все вымелись мыть посуду и готовиться к занятиям, задержал Мари.
— Послушай, детка… Ты знаешь, как я к тебе отношусь… как все мы к тебе относимся. Но, понимаешь, я не люблю недосказанных слов. Так что ответь-ка честно, на один вопрос. Давно хотел тебя спросить, да все как-то недосуг было.
— Конечно, дядя Йохан — тихо говорит Мари — Спрашивайте…
— А скажи-ка мне, красавица, вот что. Ты все время говорила, что сбежать смогла от бандитов, потому что была в саду, так? А тогда откуда же ты знаешь подробности, как там чего было, и кто чего делал? А?
— Нуууу… дядя Йохан… Я-то думала… — вот натурально, разочарование у нее на мордашке — Ну, да, у меня подружка была. Она меня нашла, и рассказывала, что и как… Утешала меня даже, когда я плакала.
— Ага. Ну, я так, в общем, и подумал. Она, случаем, не с третьего с краю дома была?
— Нет, она с середины деревни, у них дом с высокими воротами… был.
— Ну… ясно. А чего же ты ее с собой не позвала, ну или… не знаю, не поблагодарила там, еще как-то…
— Ну, дядя Йохан… Она же ведь родителей не бросит, это мне некого бросать уже было. А если она там останется — то лучше никому не знать, что она мне помогала. Ведь их с семьей могли и побить, да и просто убить, пожалуй.
— Да… ты очень умная девочка. И, к сожалению, уже хорошо знаешь людей.
— Да. Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю револьверы — и Мари погладила чуть оттопыривающийся карман френча — Потому что из револьвера людей можно сразу убить, и они не смогут причинить тебе зло. Разве не так, дядя Йохан?
— Мари, мы же еще тогда договорились — укоризненно говорю я ей. Еще по дороге я все же выдал ей патроны, но под честное слово, что она никогда больше не будет стрелять в людей без моего приказа или крайней необходимости — то есть если ее или нас будут убивать. А вообще, девочке надо бы квалифицированную помощь психолога, наверное. Но где ж их тут взять — тут их, к счастью, еще лет сто не предвидится. А может, и больше. Была б она чуть постарше, я б попробовал кое-какой действенный способ — а так нет. Придется просто присматривать, хотя девчонка так толковая.
— Дядя Йохан, я же обещала — обижается Мари — Я только выгляжу иногда как дурочка, а на самом деле вовсе нет.
— Ага, особенно ты так выглядишь, Мари, когда по утру скачешь полуголая, смущая моих ребят…
— Это почему это?! По-моему, они вовсе не смущаются! Только Петер краснеет, а остальные вообще и не смотрят!
— Ну да, еще б они попробовали смотреть!
— Хи-хи. Я же говорю — они тебя боятся.
— Так, кстати, как они меня называют?
— Ммм… а что мне за это будет, дядя Йохан? — искоса глядя, лукаво улыбается Мари.
Ну, как говориться — «Плыли дни…». Войска все прибывали, в деревушке становилось тесно. Нам «повезло» — у нас не было палаток, да и прибыли мы раньше прочих. Но стало больше офицеров, и жизнь стала не такая привольная. Потому с одобрения Гэрта все, кто не дурак, старательно занимались боевой подготовкой в окрестностях деревни. Через неделю примерно стала известна реакция командования на наши «геройства» в пресечении деятельности вражеского отряда — капитану выразили одобрение его действий, и пошли слухи, что сдернут нас отсюда, причем обратно в лагерь. На пополнение. Я не очень верил — кто ж потащит нас обратно? Скорее нам пришлют свежее мясо. Или, что еще более вероятно, нас направят на пополнение кого-то — не везде же так тихо, как тут. Где-то ведь и всерьез воюют, наверное. Все хорошее когда-то кончается — спустя еще пару недель, или около того, я уж и счет потерял на курорте-то, кончилась и эта лафа, пришла и наша очередь. Пришел приказ отправляться маршем, без обоза, на Запад. Не сказать, что приказ нас обрадовал — мы уже и обжились, привыкли. Да только кто ж спрашивать станет. Часть раненых нашей роты уже вернулась в строй, но Хумоса, хоть и рвался он к нам, не отпустили. А Сашу и вовсе увезли обозом, и что с ним стало, так нам и осталось неведомо. Увозили живого, хоть и не в лучшем виде — уже вселяет надежды. Говорят, в каком-то захваченном городе развернули неплохой госпиталь, и там есть шансы и у многих из тех, кого на фронте просто относят в сторону умирать. Виске же, несмотря на порубанное, не до конца еще зажившее плечо, вернулся, и принял взвод вместо сержанта. Обоз у нас все ж образовался «приватный» — наша трофейная телега, да купленные — одна офицерами, вторая — вскладчину сержантами, под барахло, которым уже и подобросли. Вот в таком виде, парой взводов при трех телегах мы и двинулись. Вышли из деревушки, в одно, вовсе не прекрасное, хмурое утро, и потопали под мелким дождичком на Запад. Марш прошел спокойно, никто нас не собирался резать, хотя командиры и дули на воду. Шли мы теперь как положено, даже с избытком для такого отрядика — с заставой и дозорами. Нас ставили в заставы и дозоры чаще других, хотя, пожалуй, Гэрту за время, пока мы болтались в деревеньке — удалось довести состояние нашей недороты до вполне боевого — и встреться нам опять какие драгуны — я бы им не позавидовал. Но, увы, это, как говорят французы, приставание на лестнице — прошло впустую, ибо дорога водка к обеду.
Через три дня марша соединились, в деревеньке с неблагозвучным названием Рыгаловка, с рисской маршевой ротой удвоенного состава, и дальше уже полностью приняли на себя обязанности овчарок при стаде. До чего ж убого это мясо смотрится даже по сравнению с нашими оболтусами! Все же мы молодцы, подтянули материал… Вместе с этой зеленью нам и предстояло добраться до линии фронта.
Глава 12
По пути разорили пару крупных деревень. Ну, как сказать — разорили… В меру пограбили и похулиганили, строго в рамках. Все же это рисская теперь земля, ну, если война как надо кончится, конечно, и пока сжигать все тут — нет нужды. Перевешали, конечно, администрацию, реквизировали продукты и лошадей. Солдатики тоже разжились понемногу, благо начинался уже Центральный Валаш, не то чтоб зажиточная, но небедная область. Ну, и баб насильничали, в меру, конечно, как уж без этого. Правда что, тоже так сказать, и солдатики не зверствовали, девок молодых не ловили специально, хотя, конечно, коли уж попалась, сама виновата, и с бабами не усердствовали. Я уж, памятуя об промашке в южном городке, не препятствовал, велев лишь, чтоб оно не вредило обязанностям, и не увлекаться. Орлы мне «в благодарность» в первый раз приволокли зареванную молодуху в рваном сарафане — ну, не обижать же парней? Пообещал впрочем, бабе, что никто ее больше не тронет, а утром уж и уйдем. Так и не сказать, чтоб она сильно переживала, по-моему, хотя и ревела в три ручья, что до, что после, что в процессе, больше от стыда мне так кажется. Ну да ничего, от нее не убудет. Могло бы и хуже обернуться, так что пусть радуется, что легко отделалась.
А второй раз и вовсе вышло смех и грех в одном шампуне. В деревне даже не сменили флага — на фасаде ихней сельрады так и болтался желто-синий, с короной, валашский флаг. Как оказалось — что-то вроде того, что в этой деревне военкомат есть, новобранцев тут принимают с округи и формируют на отправку. Впрочем, сам военком с компанией отсюда давно свалили, а вот местные флаг снимать не спешили — думали, наверное — мало ли чего. Но командир маршевой роты, командовавший нашим объединенным отрядом, от такого осатанел, и кроме повешения администрации, устроил в деревне показательный погром. Такая хитрожопость, или, может быть, нерасторопность, вышла местным жителям раком. Ну, и нам выделили на «вразумление» маленький прогон у околицы. Правда, меня вызвал Гэрт, и, в присутствии Виске, не то чтоб приказал, но как бы чуть ли не попросил «не увлекаться», и постараться обойтись без горы трупов. Ну, что ж поделать, жажда ничто, имидж все, коли назвался груздем — главное, чтоб в печь не поставили.
В прогончике оказалось всего несколько домов — пара пустых, а в остальных — такая нищета… Ничего и никого подходящего для вразумления не нашлось — велел хозяевам сидеть тихо, а лучше до утра в погреб запереться. Двух молоденьких девок в одной избе тоже не тронули — настолько бедная семья, что и обижать грех. Да и девок, разве что откормить. Достался нам, видно, бедняцкий краешек в деревне. В общем, приказал от греха расколотить стекла в пустых домах, а в остальных поснимали ворота с петель, типа выбиты, да заборы поаккуратнее поломали, приведя все в вид погрома. Приказ есть, надо имитировать выполнение.
А вот еще один домик, позажиточней — выбрали на постой. Ну а хозяйку, пышную бабу лет тридцати… Ну, ясное ж дело. Да вот только, ничуточки пострадавшей она себя не чувствовала, и опосля всего, летала по хате, как угорелая, накрывая нам стол. Парни нет-нет, да и бросали на нее взгляды, перехватив которые, баба заливалась румянцем, и прятала глаза. Наши похохатывали, и даже Мари ничуть не смущалась. Разве что Петруха, посматривая на Мари, краснел, чем еще больше ее, да и всех остальных забавлял.
С Мари мы все вопросы ее полового воспитания решили еще в деревне, как пришло время устраивать помывку в бане. Не то чтоб девчушка была слишком уж мала — в деревнях в таком возрасте и замуж вполне уже выходят, но то ли у меня уже возраст, то ли что — но не получалось на нее смотреть, как на сексуальный объект. Что, в общем, и неплохо. Пришлось с ней серьезно поговорить, и, в общем, обо всем договорились. У меня к ней больше отеческие чувства, потому ни совместное мытье в бане, ни то, что спали мы с ней вместе, ничего не значило. Спать одна она просто боялась, причем, похоже, не врала — с психикой-то у нее не все в порядке, крыша все еще подтекает, ну, оно и понятно. А спать с кем-либо еще она не хотела, да я б и не разрешил. Все ж, кроме покойного Арно, остальные-то вполне молодые жеребцы, а мне еще не хватало этих пионерских радостей в отделении. Так что пока с Мари все нормально, хотя в дальнейшем, все же, чую, могут быть проблемы — и она девочка вполне в возрасте, и я еще не совсем старый. Но пока… Пока только Петруха их всех наших начал бить клинья к Мари. Причем настолько коряво, неумело и застенчиво, что никаких успехов, кроме полученной в отделении клички «Жених» — на сем поприще не возымел. И вот теперь, этот лопух, как-то не удержавшийся, внезапно, как говориться, чтоб оприходовать эту крестьянскую потаскушку, сидел, и бил себя красными щеками по красным же ушам, под общие посмехушки. Мари же, похоже, ситуацию с хозяйкой приняла нормально, ну или не подавала виду. Она вообще неплохо освоилась в военно-полевой жизни.