– Напугалась. Бедная Сара.
Он приближался плавными шагами. Ухмылка словно приклеилась к его лицу. Высокий, подтянутый, жилистый мужчина с лицом более старым, чем тело. И грудь, испещренная светло-рыжими волосками. Ох, эта грудь. От нее нереально было оторваться.
– Ни капли, – холодно отозвалась я, обошла диван и демонстративно села.
Смотри, мол, я тебя не боюсь.
А он подошел и тоже сел. Рядышком. Локоть к локтю. Вытянул свои длинные стройные ноги, скрестил. Прочистил горло. Видимо, чтобы придать голосу серьезность.
– Так что, уже позвонила друзьям?
Мы разговаривали нарочито небрежно и даже не смотрели друг на друга.
– Как много ты им рассказал?
– Не переживай на этот счет. Ничего лишнего.
– Почему ты не разбудил меня?
– Зачем? Из-за меня ты и так не спала всю ночь. В самом безобидном смысле этих слов, к сожалению. Я думал, ты будешь рада, что я тебя отмазал. Слышала бы ты их голоса, когда они узнали, с кем разговаривают.
– Ты обрек меня на допрос с пристрастием от четырех инквизиторов сразу, – я закатила глаза.
– Рано или поздно они все начнут задавать вопросы. Так какая разница, сейчас или потом?..
Мы помолчали. Я прикидывала в уме, как бы мне вывернуть разговор, чтобы как можно ловчее забраться на Гектора и нагло лапать тело, что так манило меня своей наготой, переливаясь в мелких водяных каплях. Нельзя было перейти к этому вот так сразу. Мы ведь играли, дразнили друг друга. И нарушать правила этой игры никому не хотелось. Выдержка – главное в ней. Терпение дарит сладость впоследствии.
– Спасибо, что привез меня к себе. Да и вообще позаботился обо мне, когда я… вырубилась.
– Это не составило труда.
Наши взгляды все еще не пересекались, мы глядели строго перед собой, словно два чванливых аристократа.
– Отлично поешь. Я, кстати, очень люблю эту песню.
– Я надеялся, ты присоединишься ко мне. Могли бы спеть ее вместе.
– Войди я внутрь, боюсь, нам было бы не до вокала. Полотенце и так слетает с тебя, стоит мне появиться рядом.
Кажется, он в полной мере оценил колкость моего ответа. Боковым зрением я заметила на нем широкую улыбку, готовую перерасти в смех.
– Это особое удовольствие – пугать маленьких девочек, – поделился Гектор тоном заправского педофила.
– Видимо, многих успел напугать, если пристрастился к этому занятию, – парировала я.
– Немногих. Но все предыдущие реакции даже вкупе не стоят одной единственной, увиденной мною пару минут назад.
– В таком случае, думаю, ты получил, что хотел, и мне пора идти. Спасибо за все. Зрелище с падающим полотенцем меня действительно впечатлило, как-нибудь повторим.
Договорив, я поднялась с дивана. Точнее, я хотела это сделать и у себя в голове уже сделала. Но Соулрайд распорядился иначе. Схватил за руку, рванул. И вот – уже лежит, обездвижив добычу. Добыча, кстати, не особо сопротивляется. Распускает руки и с рвением отвечает на поцелуй поймавшего ее хищника. А что ей? Она ведь этого и хотела.
– Может, прямо сейчас повторим, если тебе так не терпится?
Хриплый полушепот, теплые губы, жесткая щетина, грубые и напористые руки. Я смеюсь и целую его, кровь отливает от головы. Знаю: он меня не тронет. Только запугивает. Ему очень нравится меня запугивать.
– И как это мне удалось тебя заполучить, Гектор Соулрайд? – с прищуром спрашиваю я, а самой хочется смеяться и плакать вместе.
Тело в эйфории, в голове – неразбериха. Вместо ответа самый сексуальный пилот Формулы-1 стискивает меня так, что на волосатых руках вздуваются вены. И посмеивается. О, этот сиплый смех. Кого угодно он может вывести из душевного равновесия.
– Знаешь, я начинаю понимать, почему Уотербери обожает тебя, – призналась я.
– Уотербери и тебя любит, – отозвался Гектор, – ты спасла детей из огня, сама чуть не сгорела, – тут он стал серьезным и провел ладонью по моим волосам.
– Что такое?
– Я переживал за тебя.
– Но мы даже знакомы не были.
– Это не имеет значения. Я волновался, и все тут.
– И при этом был убежден в том, что я тебя не перевариваю?
– Да. И оттого еще чаще думал о тебе.
– Обними меня.
Сели, прижались друг к другу. Будто через минуту расстаемся навсегда.
– Мы спали в одной постели? – уточнила я.
– Ну-у… – шкодливым тоном протянул Гектор, – вообще-то да. И знаешь, что?
– Не нравится мне эта интонация.
– Я обнимал тебя, пока ты спала. Обнимал, сколько хотел.
– И больше ничего?
– Возможно.
Мы засмеялись.
– Так что, они действительно удивились? – спросила я, чувствуя себя школьником, совершившим ну очень веселую пакость.
И Соулрайд с задором принялся расписывать мне диалог с моими друзьями из тату-салона. Я хохотала как сумасшедшая. Гектор обнаружил в себе нетривиальное чувство юмора. Когда он улыбался, воздух вокруг него становился искрящимся и плотным.
– Я уже стал твоим любимым гонщиком или еще нет? – с мальчишеским бахвальством спросил за завтраком восемьдесят пятый. – Будешь за меня болеть на чемпионате Дарта Хауэлла?
– Посмотрим, – я мечтательно вскинула брови, – если Хартингтон меня не уведет…
– От меня никто тебя не уведет. Можешь забыть об этом.
– Кстати, за что его так не любят?
– Он неплохой гонщик, хотя бывает невыносим, как сварливая бабка. Недолюбливают в целом его семейку. Его отец, Брюс…
– Я с ними знакома, – перебила я.
– Да вот это я понял уже. Так вот, отец Билла – богатый человек, как ты знаешь.
– А дома на стенах всякое дерьмо висит.
– Например?
– Джексон Поллок, представляешь. Какая безвкусица.
– Знаешь, заметил: нравится тебе меня перебивать.
– Не то слово, – рассмеялась я и чуть не подавилась чаем. – Так что там с Брюсом?
– Да ничего. Откуда у него большие деньги, догадываешься?
– Ха. Да это просто: тотализатор.
– Верно. Он вместе с еще парой человек – они больше не живут в Уотербери – искусственно создавали условия для денежных махинаций. И неплохо зарабатывали. Правда, это было до того, как я пришел в Формулу-1. Но еще не будучи пилотом, я все равно был завсегдатаем Гранж Пул Драйв. И все мы помним, как эта шайка спевшихся хитрецов попалась на своих нечистых делишках. Как откупилась. Те двое благоразумно уехали из города. Хартингтоны – остались. Годы прошли, а осадок все еще першит в горле. Но теперь за ними следят и подобного не допустят. К тому же… они жуткие зануды. Брезгливые и чопорные. Кичатся своим положением, воротят нос от небогатых, но достойных людей. А таких у Уотербери много.
– О, об этом можешь мне не рассказывать, дома я у них побывала…
– А говорила, что с Биллом у вас было несерьезно…
– А ты не упустишь момента съязвить.
– Ну естественно.
Я поделилась с Гектором своей историей под названием «Обед у Хартингтонов». Теперь был его черед смеяться. Он даже покраснел, все не мог остановиться. А я тоном заядлого рассказчика баек подливала масла в огонь.
– Вот скажи мне, Сара, если ты такая прямая и честная. Позволь задать вопрос.
– Валяй, – разрешила я, – взмахнув чайной ложечкой.
– Я действительно нравлюсь тебе?
– С чего вдруг сомнения? – нахмурилась я.
– Знаю: я меньше всего похож на неуверенного в себе человека…
– Это уж точно, – я коротко усмехнулась, – ты похож на самого харизматичного и непосредственного мужчину, которого я видела. Ты – личность, Гектор. И вот тебе наводка, ну просто на всякий случай. Телеграфирую: я сижу тут и завтракаю с тобой не потому что мне больше заняться нечем.
– А почему?
Я отложила еду и приборы в сторону, серьезно посмотрела ему в глаза.
– Я секретный агент Пентагона, меня под легендой забросили в Уотербери, чтобы я за тобой следила. Но операция вышла из-под контроля. Потому что объект слежки оказался слишком сексуален.
Гектор захохотал. По-ребячески искренне и слегка смущенно. И снова раскраснелся. С каждой минутой он раскрывал передо мною новые стороны, скрытые ото всех и потому такие удивительные. Наедине мне позволяли видеть гораздо больше. И не боялись, что я ударю в незащищенное место.
– Давай, Соулрайд. Ответная честность. Я жду.
Как меня забавляло общаться с ним в такой манере, будто он мой давний приятель, подтрунивать друг над другом, соревноваться в остроумии! По его хитрому взгляду я догадывалась – ему тоже все это по душе. Плясать на острие ножа, ведь мы еще так мало знаем друг о друге.
– Я задал этот вопрос не просто так, Сара. Многие девушки жаждут быть рядом со мной только потому, что я – гонщик. Им неинтересен я, их волнует мой социальный статус. Не то что бы я совсем недавно это осознал. Но все же такие вещи неприятны. Кому понравится откровенная ложь? Мне, например, никогда не нравилось, что девушки пропускают мимо ушей мои взгляды и убеждения. А так зачастую и происходит. Красно-белая форма на мне для них куда важнее, чем все, что я произношу.
– Я понимаю, о чем ты. Не буду лгать – ты нравишься мне внешне. Скрывать это глупо. Но мне мало твоей красно-белой формы с надписью 85 на груди. Дай время, и я выведаю о тебе все: вплоть до того, с какой ноги встаешь по утрам. Еще пожалеешь, что связался со мной. Я тебя замучаю своим интересом. Я жажду узнать тебя, как ничего и никогда не жаждала.
– Подумать только, – начал Соулрайд серьезным тоном, – только вчера вечером мы хлопнули по рюмашке текилы, и ты запрыгнула на меня, чуть на землю не повалила, – он искажал события в свою пользу, откровенно издеваясь, и у меня загорелись щеки, будто их натерли перцем, – а сейчас я ощущаю, будто мы знакомы с самого детства и никогда не расставались… И у меня… есть сильная потребность в том, чтобы ты никуда от меня не делась.
– Но рано или поздно мне придется уйти. Есть обязательства…
– Они есть у всех. Но знай: я сделаю все, чтобы как можно чаще бывать с тобой.
– Взаимно, Соулрайд. Взаимно.
Так начался наш роман, для многих непонятный и удивительный. Все свободное время мы проводили вместе, как и пообещали друг другу. Виделись каждый день, вместе завтракали, обедали и ужинали – либо у меня, либо у него, либо находили уютное местечко в Уотербери, где будет меньше всего глаз. А люди пялились, о да. И это было самой тяжелой частью отношений.