На следующее утро осколки света прорезали края плотных штор. Мистер Буржуа сидел на краю постели, изучая меня. Я пошлепала в гостиную и обнаружила Джереми за маленьким столиком в полутемной кухне: он набирал на компьютере какой-то текст.
– Привет.
Я ступила в узенькое пространство между холодильником и металлическим стеллажом, служившим Джереми кладовой. Скрестила руки и зябко обняла себя.
Между нами копилось неловкое молчание. Я прокашлялась.
– Какие планы на сегодня? Может, сходим на бранч и погуляем по улице, окутанные дымкой близости, как вчера вечером? Или вернемся в постель?
Он снова повернулся к компьютеру почти всем телом. Я положила ногу на ногу – правую на левую.
– Мне надо кое-что сделать. И еще сегодня встреча АА. А у тебя?
– Почитаю материал к семинару по информационному праву. Может, днем схожу с Клэр в кино, – я помолчала. Может, следует его пригласить? Он смотрел в компьютерный экран, где на черном фоне светились значки английских фунтов, точек и процентов.
– Что это такое?
– Это видеоигра NetHack в цифровом варианте, – он порозовел и уставился в пол. – Типа как увлечение.
Видеоигра? Увлечение?
– Не смею осуждать, – улыбнулась я. Но меня внезапно пробрала дрожь. Взрослый мужик сидит в темной комнате и играет в видеоигру? От этой клаустрофобной картинки сжалась гортань.
– Это ты сейчас так говоришь. Но я буквально могу играть в нее сутки напролет…
В зеленых глазах не было ни тени легкомыслия – только какая-то темная тень, которую я узнала. Стыд.
– Если она приносит тебе радость, то какой от этого вред? – мой голос звучал пронзительно от фальшивой бодрости. Его лицо чуть расслабилось, но я обняла себя крепче, осознавая острое желание сбежать. – Я, наверное, скоро поеду…
На парковке возле дома я набрала номер Рори.
– Я в нем не уверена, – сказала я.
– Золотко, он же только-только после отношений. Приноси все в группу.
Во вторник утром Патрис, Рори, Марти, Эд и доктор Розен похвалили Джереми за то, что он четко обозначил свои сексуальные границы. Когда я была с Джереми, его признание, что он не готов к сексу, успокоило меня, но теперь их радостные похвалы казались инфантилизацией – типа они тут взрослые, имеющие право на регулярный жаркий секс, а мы – дети, застрявшие на поцелуйчиках и обнимашках. Я ненавидела их веселость и себя за то, что согласилась рассказывать обо всем в обеих группах.
В полуденной группе никаких выступлений команды болельщиц не было. Марни считала, что его сексуальная сдержанность сигнализирует, что он не готов к отношениям.
– Мне это не нравится, – припечатала она, качая головой. Нэн и Эмили удивились, что он не накормил меня завтраком. Мэри поинтересовалась, почему у него нет нормальной кладовой. Я пожимала плечами, глотая один комок стыда за другим.
– Доктор Розен, утренней группе в этом мужчине все нравится. Полуденная не видит ничего, кроме красных флажков. Кто прав?
Резкость критики полуденной группы пугала меня.
– Эти две группы отражают ваш собственный внутренний конфликт. Раскол внутри вас – вы не понимаете, то ли расценивать темп, взятый Джереми, как подарок, то ли придется голодать в этих отношениях. То ли он зависимый геймер, то ли интроверт, который любит компьютеры.
– И как мне узнать, что из этого правда?
– Продолжайте появляться.
– Где?
– Везде.
Я добросовестно отчитывалась о новостях на каждом сеансе. Все десять членов моих групп знали, что я оплачивала бо́льшую часть наших трапез в ресторанах деньгами, которые скопила за лето. Что мы повсюду ездили на моей машине, потому что его по-прежнему была не на ходу. Что мы в основном проводили время у него дома. Они знали, что, когда он первый раз прикоснулся к моим грудям, я содрогнулась от удовольствия, которое граничило с тошнотой – слишком жирный торт, слишком яркий закат. «Ты не против?» – спрашивал Джереми каждый раз, когда касался моего тела по-новому – поцелуй в живот, рука на верхней части бедра. Утренняя группа обожала его неукоснительную приверженность согласию, но полуденная объявляла ее «типа неубедительной».
Как выяснилось, наш медленный сексуальный прогресс действительно был делом рук доктора Розена.
Однажды вечером, когда мы ласкались в постели, Джереми признался, что доктор Розен велел ему не спешить.
– Он сказал, что мне следует двигаться постепенно, иначе я в итоге возненавижу тебя так же, как ненавидел бывшую.
Очевидно, их отношения погорели не только из-за неразрешенных финансовых конфликтов, но и потому, что сексуальный прогресс обгонял эмоциональную готовность.
Я завернулась в одеяло и чувствовала себя разоблаченной – ведь это мне хотелось большего в физическом плане. Вся ситуация ощущалась как отказ, захотелось спрятать лицо от Джереми, от доктора Розена и от десяти с лишним человек, которые знали, что я хочу секса.
Одна радиостанция провела опрос среди слушателей, который показал, что большинство пар «доходят до конца» к третьему свиданию. Когда я в утренней группе жаловалась, что мы здорово отстаем в этом плане от национальной нормы, доктор Розен утверждал, что мы не готовы. Я заподозрила конфликт интересов – потому что на самом-то деле Джереми был не готов. Доктор Розен стоял на своем.
– Куда вы спешите? – спросил он.
– Я всю жизнь терпела неудачные отношения и сексуальное подавление.
– Тогда что изменится, если вы потерпите еще немного?
Спорить не получалось. Я должна была адаптировать свою стратегию, если хотела, чтобы он дал добро на соитие. Спустя пару минут я подалась к доктору Розену и проговорила самым рациональным тоном:
– Мы можем поговорить о Джереми? Он ищет убежища в видеоиграх. Вам следовало бы подумать о том, чтобы выдать ему предписание проводить какое-то время со своей эмоционально и сексуально доступной подругой.
Кхе-кхе-кхе. Доктор Розен театрально прочистил горло. Перевод: Врешь ты, как дышишь. Я игнорировала.
– Он демонстрирует классические признаки избегания. Он боится близости…
Снова нарочитый кашель. Потом вопрос:
– А что насчет вас, мамэле?
– Я? Я полностью доступна, – я широко развела руки. Мол, здесь нечего скрывать. Все рассмеялись.
– Что тут смешного?
– Это вы серьезно спрашиваете? – уточнил доктор Розен. Я кивнула. – Сколько на вас надето бюстгальтеров?
– Ну прям не в бровь, а в бюст, – пробормотал Карлос вполголоса.
Смущенная, я посмотрела на свое плечо, на котором под маечкой скрещивались лямки сразу трех лифчиков. Перед группой я совершила пробежку, а грудь у меня была полновесного четвертого размера. Один спортивный лифчик был не способен удерживать на месте моих девочек, поэтому я надевала два, иногда три.
– Вы ненавидите свои груди? – спросил доктор Розен.
Разумеется, я ненавидела их – эти мешки жира, висящие на ключицах. У меня они ассоциировались с неприглядностью, а не с сексуальностью. И еще в них было нечто пугающее – то, насколько большое значение они имели для других людей (мужчин) и какими были громоздкими. Всю жизнь я завидовала плоской груди. Плоской, как земля, по которой прополз ледник. Плоской, как у балерины, у модели, у маленькой девочки.
– Я их не люблю.
– Вы пытаетесь уменьшить их…
– Я занималась спортом, а не пыталась выиграть плейбоевский кроличий конкурс!
– Считаете ли вы, что ненависть к груди может мешать сексуальным отношениям?
Правильным ответом было «да», но я не могла заставить себя произнести его. Раньше я ни с кем не обсуждала свое отношение к собственным грудям. Я сидела, мотая головой, пытаясь не заплакать. Никогда еще то, что я их терпеть не могла, не казалось мне настолько печальным фактом.
– Как Джереми к ним относится?
– Уверена, ему кажется странным, что я сплю в лифчике.
Брови доктора Розена полезли на лоб. Все остальные ахнули, словно я только что признала себя убийцей детенышей горилл. Полковник оживился впервые с тех пор, как Карлос упомянул о лесбийском порно.
– Вам любопытно, почему вы спите в лифчике? – спросил доктор Розен.
Кулак гнева заполнил мой рот.
– Я знаю, к чему вы клоните! В этот момент мне полагается вспомнить что-то, что сказал или сделал мой отец, дядя или тренер-физкультурник! Так вот, ничего этого не было! Все, что со мной происходило, было совершенно обыденным…
– В истории с Гавайями не было ничего обыденного, – перебила Рори.
– Да это безумие какое-то! Гибель Дэвида не является причиной, по которой я надеваю по нескольку лифчиков!
– Вам любопытно, почему вы их надеваете? – повторил доктор Розен вопрос. Ровно и спокойно.
– Да нет здесь никакой истории! Я была девчонкой, которая хотела быть худой, потому что всем нравятся худые девичьи тела. Потому что я была влюблена в балет, форму искусства, которая строится на анорексии, а груди – это никакая не худоба. Они наполнены жиром. Из-за них мне всегда было трудно найти себе маечку или блузку в J. Crew и Anthropologie. Из-за них я чувствую себя жирной, – я поправила майку, чтобы лямок не было видно. – Добро пожаловать в женское тело в Америке, приятель!
– Вам нужна помощь? – доктор Розен сидел неподвижно, как стервятник.
И почему я не выбрала женщину-терапевта?!
Я и представить не могла, что терапевт-мужчина примется докапываться до моих отношений с собственной грудью.
Разумеется, он тоже выздоравливал от расстройства пищевого поведения, но никогда не ездил с бабушкой по магазинам в Уоксахачи, что в штате Техас, и не слышал, как продавщица говорит, что его груди его «сильно полнят». Учительница балета никогда не советовала ему перейти на яичную диету – по яйцу на завтрак, обед, ужин и больше ничего – после появления первого намека на груди. Ему не случалось проходить мимо «Хутерс» в центре Хьюстона и терпеть улюлюканье пьяных мужиков при виде его груди. Даже если у Доктора Розена были идеальные оценки по всем предметам в этом его Гарварде и гениальное понимание групповой динамики, мужчина просто не способен понять, каково это – разгуливать по планете в теле женщины. Но я кивнула –