да, мне нужна помощь, – потому что лучше неадекватная помощь от терапевта-мужчины, чем совсем ничего.
– Сделайте на животе татуировку хной, надпись: «я ненавижу свои груди».
– Ненавижу? Я думала, наша цель – любовь и принятие!
Доктор Розен покачал головой.
– Вначале примите ненависть. Перестаньте пытаться ее победить, – он указал на мои плечи и лифчики. – И возьмите с собой Джереми.
19
Мы с Джереми остановились у облупленного здания бывшего промышленного склада на углу Расин-авеню и Гранд-авеню. Я нажала кнопку, под которой была надпись «Большой Эрни». Его рекомендовали в газете «Чикаго Ридер» как мага, няньку для собак и мастера татуировок хной. Он дистанционно открыл дверь, и мы поднялись по лестнице на второй этаж, где мужчина с длинными черными волосами, убранными в «конский хвост», одетый в черные шальвары, встретил нас на пороге квартиры. Ему можно было дать как тридцать, так и пятьдесят лет – определить точнее казалось невозможным. Теплая улыбка успокоила меня, а 4,5 м лофта заставили чувствовать себя реквизитом в кукольном домике. Кирпичные стены были окрашены белой глянцевой краской. Мужчина пригласил нас присесть в гостиной, пока будет готовить хну. Я пристроилась на диване, а Джереми опустился на корточки рядом с камином, где в идеальном порядке выстроилась сотня дозаторов от пастилок Pez, словно разноцветные мультяшные версии белых крестов на военном кладбище.
Я позвонила Большому Эрни после второго сеанса в тот день, когда совершила ошибку, придя в группу в трех лифчиках. Я рассказала женщинам о своем предписании. Все они кивали, пока я признавалась в пожизненной ненависти к собственным грудям, и делились своими историями. Недавно какой-то мужчина схватил Нэн за грудь, когда она выбирала себе губную помаду в Marshall Field. Отец Зеньи всю жизнь отпускал замечания по поводу ее груди. Мэри стыдилась, что ее груди слишком маленькие. Эмили рассказала, как поссорилась с мужем, когда он игриво ущипнул ее за грудь во время просмотра новостей. Вот после этого я прижала руки ко рту и начала плакать.
Мои 16 лет. Школьный бал. На мне черное платье от Лоры Эшли 48-го размера с вырезом сердечком и полосой гигантских розовых гардений по всему переду. Я четыре недели ходила через день в солярий, отчего кожа приобрела неестественный коричнево-оранжевый оттенок, ее почти болезненно покалывало от слишком долгого пребывания в похожей на гробик кабинке. Со своим кавалером Мэттом я была едва знакома: просто после того как остальные разобрались по парам, свободными остались только мы. Через пару лет он объявил себя геем. После обмена букетиками на корсаж и бутоньерками и ужина наш караван остановился в парке, чтобы накачаться пивом и вином, умыкнутыми из родительских домашних баров. Сладкая шипучесть ягодного вина булькала в желудке, голова слегка поплыла. Земля под ногами ощущалась приятно нестабильной, словно я пыталась идти по водяному матрасу. Помню, как стояла рядом с черным «чероки» Джареда Микума в окружении десяти парней.
Мы все смеялись. По небу проплывали жиденькие облака, то и дело скрывая луну.
Джаред подошел ко мне. Взгляд у него был вызывающий. Мои руки были опущены – в одной я держала пустую винную бутылку, а другой скомкала в кулаке подол платья, пытаясь таким странным способом удержать равновесие. Я чувствовала запах пива из его рта и видела бугорок соуса на нижней губе. Я как раз расхохоталась, когда он вдруг сунул два пальца в лиф моего платья между грудями. Я досмеялась, словно ничего не было, потому что не была уверена, что что-то действительно случилось.
Может, мне почудилось? Он тут же отступил, так что легко было свалить все на мой булькавший желудок, кружившуюся голову. Мои груди под платьем так смялись, что ощущение прикосновения было приглушенным, а память о нем тут же исчезла.
Я перевернула бутылку в руке вверх дном и слизнула с ободка горлышка последнюю каплю.
Спенсер был следующим. Он сделал это торопливо и отводя глаза. У него хватило совести при этом покраснеть. Но стыд не помешал ему шептаться с Пи-Джеем и Тэдом – оба возвышались надо мной, как башни, суя пальцы между моих грудей. Я смотрела на верхушки деревьев, слегка покачивавшихся на ветерке, несмотря на то что вечер был совсем тихий и напоенный влажной духотой поздней весны. Пальцы крепче сжали платье и бутылку. Больше хвататься было не за что.
Облака продолжали прокатываться мимо луны.
Где остальные девчонки? Где мой кавалер? Почему я до сих пор смеюсь, делая вид, что мне ах как весело с этими хорошими мальчиками-католиками, которых я знаю всю жизнь? Я мечтала, чтобы кто-то из них пригласил меня на свидание, позвал на танцы, позвонил, поцеловал, захотел меня. Каждый из них встречался с кем-то из моих подруг. И это был первый раз, когда меня коснулся любой из них.
Джаред зашел на второй круг. В этот раз он всунул между моими грудями всю ладонь. Только тогда я сделала шаг назад. Только тогда я ощутила сокрушительный удар стыда, проломившийся сквозь головокружение, платье, смех. Только тогда я позволила себе понять, что они надо мной смеялись.
И я продолжала смеяться.
Смеяться, смеяться, смеяться.
Звук этого смеха прятал столь многое – он затянул все техасское небо своими фальшивыми нотами, скрывавшими ужас.
Моя группа сидела молча, пока я называла имена этих рослых мальчиков-католиков и рассказывала, как ощущались под платьем их потные ладони.
Теперь мягкая влажная кисточка Большого Эрни щекотала мой обнаженный живот, но я не смеялась. Я смотрела в потолок и сжимала руку Джереми. Гортань щекотало непонятное ощущение. То ли плач, то ли вопль – бог весть, что именно, – но я не позволяла ему, чем бы оно ни было, вырваться наружу на виду у всех этих Мишек Йоги и Флинтстоунов, в форме которых были сделаны конфетные диспенсеры. Я не сводила взгляда с потолка, ни разу не взглянув вниз.
Дома у Джереми я встала перед зеркалом в ванной и стала рассматривать свою татуировку. Верхний слой превратился в корку, которую я отколупала. Гладкие завитки и росчерки огненно-оранжевого цвета плясали над моим пупком и украшали надпись: я ненавижу свои груди. Честно говоря, выглядело и ощущалось это все чертовски фальшиво. И все же я держала на этой надписи руку, когда звонила Рори, чтобы доложить о своем питании, и Марти – чтобы получить аффирмацию.
Я сняла лифчик, прежде чем надеть мягкую черную футболку Джереми со словами Ars Techica на груди. Он нашел меня в своей постели, свернувшуюся калачиком под одеялом, и спросил, можно ли ко мне присоединиться.
Я подвинулась, освобождая ему место, и выпрямила поджатые ноги. Он сбросил джинсы и забрался в постель в боксерах и футболке. Я подкатилась поближе к его телу. Мои руки по-прежнему были сложены на груди в оборонительный крест. Я глубоко вздохнула. Потом еще раз. Расслабила мышцы рук и опустила их по бокам. Слезы вскипели в том нежном местечке под ребрами, где так долго жила моя ненависть к грудям.
– Что с тобой? – спросил он.
– Мне было очень страшно.
Он погладил меня ладонью по затылку.
– Мне тоже.
– Я не понимаю, что делаю.
– Вот и я не понимаю, – он привлек меня к себе.
Я продолжала плакать, представляя, как краска с живота просачивается сквозь кожу и разносится по кровотоку.
20
Джереми ждал меня в холле юридической библиотеки, уткнувшись носом в потрепанную книжку Ницше. Я взяла его за руку.
– Пойдем прогуляемся по Мичиган-авеню?
Я не первый день мечтала, как мы вдвоем, рука в руке, пройдемся по тому отрезку Мичиган-авеню, который носит прозвище «великолепная миля» за ослепительный ассортимент магазинов и ресторанов. В это время года рождественские огни украшали каждый фонарный столб, и волонтеры Армии Спасения, одетые в костюмы Санты, трясли колокольчиками перед бутиком Neiman Marcus.
В фантазии мне представлялся вкусный ужин, за которым следовал секс у меня дома. Я просидела в библиотеке всю субботу, зубря уголовное делопроизводство. Было начало декабря. Время последних экзаменов. Моя работа в «Скаддене» – дело решенное, и все говорили, что оценки за третий курс не имеют значения, но я хотела поддержать высокий рейтинг. Ныла спина, согнутая над учебниками, пока я овладевала знанием законов, регулирующих процедуру ареста и заключения под стражу. Я решила, что самое время овладеть и моими отношениями. Надоело, что доктор Розен контролирует мою личную жизнь. Отношениям нужен лидер, и я была готова вызваться добровольцем. Поцелуи и легкий петтинг приятны, но я изголодалась по большему. Если честно, просто умирала с голоду.
Ветер с озера ударил в грудь. Я поплотнее закуталась в пуховик и прижалась ближе к Джереми. Тротуар был запружен туристами, волочившими здоровенные отпускные сумки и чемоданы из Disney Store и Ralph Lauren. Джереми получил удар в бедро гигантским чемоданом от Crate & Barrel. Он нахмурился и ускорил шаг. Я зашагала размашистее, чтобы поспеть за ним.
– Куда пойдем? – спросила я.
– Я не могу вынести толпу.
Он свернул с Мичиган-авеню в сторону.
Я проглотила разочарование в два глотка. В моем фантазийном ролике никаких боковых улочек не было – нам полагалось идти по Мичиган-авеню под праздничными огнями и быть в гуще событий, где жизнь пульсировала энергией и радостью.
Через полквартала он свернул к сетевой пиццерии. Еще пара глотков разочарования. В фантазийном ролике совершенно точно не было сетевой пиццерии, в которой паслись подростки из пригородов.
– Хочешь, возьмем пополам пиццу и салат? – предложила я.
– Нет, я буду кальцоне с колбасой. Моего аппетита хватит, чтобы съесть ее целиком.
Я резко кивнула. Заказала для себя калифорнийскую вегетарианскую пиццу и салат с итальянским соусом винегрет.
Джереми провел этот день, играя в видеоигры. Я затолкала вглубь пузырь раздражения, вызванного тем, что мой бойфренд, взрослый мужчина, которому до сорокового дня рождения рукой подать, тратит день на попытки выиграть какой-то «амулет Йендора». Я за это время пробежала 6,5 км, побывала на 12-шаговой встрече и четыре часа изучала уголовное делопроизводство.