Кристи О. Тейт, незамужняя, старая дева.
– Ого, – прошептала я, увидев ее впервые.
– В некоторых стандартных документах риелторов сохраняются весьма устаревшие формулировки, – хмыкнув, сказал адвокат.
– Ха-ха! – саркастично ответила Рене. – Может, кому-то пора их обновить?
Она гладила мою спину, рисуя на ней круги, пока я подписывала страницу за страницей.
Добравшись до группы и опоздав на пару минут, я нажала кнопку звонка указательным пальцем правой руки, левой вертя в пальцах ключи от новенького кондо и изумляясь тому, что теперь нам с банком принадлежит лофт на пятом этаже в Ривер-Норте. Две спальни. От осознания прогресса и способности внести 10-процентный первоначальный платеж за кусок недвижимости я испытала настоящий кайф. Какая удача, какое везение! Пока я усаживалась, все поздравляли меня, но потом сеанс пошел своим чередом, и кайф улетучился, оставив одну-единственную мысль: Кристи Тейт, старая дева.
Я перебила Макса. Не помню, о чем он говорил, но я вклинилась в рассказ своей паникой.
– Послушайте, я не уверена насчет этого кондо!
Насчет всех документов. Всех официальных свидетельств моего «стародевства», скрепленных печатью штата Иллинойс. Мне предстояло заполнить эти пустые, с гулким эхом комнаты одной собой.
Раздраженный вмешательством, Макс вспылил:
– Да все нормально! Все у тебя будет в порядке! Ты поступила правильно, – а потом вернулся к своей истории. Я сидела молча, сколько могла, но гнев на Макса и паника из-за покупки оказались слишком сильны, чтобы долго их заглушать. Мои пальцы сжались в кулаки, и я рванулась всем телом вперед, готовая закричать.
– Ну, началось, – проворчал Макс. Я не смотрела на него, но догадалась по тону, что он закатил глаза.
Да пошел он! Я сбросила с ног сапоги – розовые «угги» для заснеженных улиц – и швырнула один из них в сторону Макса. Клянусь, я целилась в стену над его головой, а не в лицо. И не задела его, но была близка. Когда мой подбитый мехом сапог пролетел круг насквозь, вопль «ДА ПОШЕЛ ТЫ!» пронесся вместе с ним. Я смотрела прямо в лицо Максу, этому самодовольному засранцу.
– Меня тошнит от твоих запугиваний! Тошнит от твоих вздохов! Ты вечно указываешь, что правильно, а что нет! Тебе никогда не приходилось покупать…
Макс схватил брошенный мной сапог и в два шага оказался прямо перед моим креслом, наставив его на меня, как пушку. Он остановился, и я вскочила ему навстречу.
– Да пошла ты сама! – крикнул он мне в лицо.
– Нет, это ты пошел!..
Мы стояли так близко, что я чувствовала, как латунные пуговицы его пиджака задевают мой живот. Моя ярость влетала в его рот, а его гнев – в мой. В его глазах я видела золотые искры и чистую ненависть. Ко мне. И надеялась, что он видит мое неистовство и ненависть к нему и ко всем остальным членам круга – обитателям всего мира, – которым никогда не приходилось покупать квартиру в одиночку, или искать партнера в тридцать лет, или выгребать сквозь тысячи часов терапии, чтобы в итоге оказаться именно там, куда никак не хотелось попадать. Кристи Тейт, старая дева.
– Ни хера ты меня не знаешь, Макс!
– А вот и знаю! Еще как знаю! Что ты мелешь за тупую чушь?
– Я не тупая!
– Тогда перестань вести себя, как дура!
Мне было ясно одно: я буду орать ему в лицо столько же, сколько он будет орать в лицо мне. Я не стану падать в кресло, прерывая это противостояние жалкими слезами. Я буду стоять на своем и орать так же долго и громко, как он. Я буду удерживать свою силу в собственном теле. Он не сможет получить ее.
А потом мы умолкли. По-прежнему стоя в считаных сантиметрах друг от друга. Ярость по-прежнему клокотала между нами. Он отступил и сел. Только тогда я заняла свое место.
Доктор Розен не стал делать после этого скандала никаких громких заявлений. Никаких «это означает, что вы готовы к близости». Никаких наводящих вопросов, типа «У вас когда-нибудь раньше случалась подобная ссора с мужчиной? Просто с другим человеком? Вы понимаете, что это означает, мамэле?» Да я бы их и не расслышала – таким галопом гремело в ушах сердце. И впервые за все часы групповой терапии я не лелеяла тайную надежду, что доктор Розен обратит на меня внимание и похвалит за серьезную работу, которую я делаю. Впервые мне не нужны были его заверения, доказывающие, что я иду вперед и совершаю трудные поступки, чтобы стать тем человеком, которым я хотела быть. У меня были ключи от новой квартиры в Ривер-Норте, они лежали в сумке. Я швырнула сапогом в Макса и не уступила ему в эмоционально заряженной конфронтации.
Нельзя отрицать, что покупка недвижимости – акт судьбоносный, но я отсидела достаточно сеансов групповой терапии, чтобы понимать: моя готовность от души ссориться с Максом может быть даже бо́льшим показателем трансформации, чем новый адрес на Онтарио-стрит.
Тело гудело от адреналина, который, конечно же, потом рассосется, но в эти головокружительные моменты после спарринга по воплям некая прочная, незыблемая часть меня знала: я двигаюсь вперед – на свой беспорядочный, шумный, испуганный манер.
В конце сеанса я встала, не уверенная, что дрожащие ноги смогут меня держать. Мне не то чтобы было стыдно, но я не понимала, как держаться с Максом во время традиционных объятий или на пути к лифтам. Он сам подошел после того, как обнял доктора Розена. Во второй раз за последние тридцать минут стоял в паре сантиметров от меня. На сей раз он широко развел руки в стороны. Я повторила его жест. Никто из нас не произнес ни слова, но мы крепко сжали друг друга в объятиях.
29
Я повесила свой красный тренч на обратную сторону двери кабинета, заняла место за столом и включила компьютер. Он все еще загружался, когда зазвонил телефон. Я проверила номер по скрученной в трубочку визитке, зажатой в моей влажной ладошке. Да, это был он, как и обещал.
– Кристи Тейт, слушаю вас, – сказала я, стараясь звучать официально, успокоить нервы, поддержать иллюзию делового звонка. Рид, новичок из вторничной группы, заключал сделки – или что там делают хеджфондовые менеджеры – не меньше двух десятков лет. Я работала юристом два года. В моих юридических консультациях он не нуждался. Когда из трубки раздался его смех, мне воочию представились ямочки на его щеках, потому что я буквально только что видела их в группе, когда мы смеялись над каким-то рассказом Рори о ее отце.
– Да ты прямо настоящий юрист! – рассмеялся он.
– Это потому что я настоящий юрист.
Меня бросило в жар. Я стала обмахиваться визиткой, которую он утром сунул мне в ладонь.
– Ты думала, что я позвоню?
Сработает ли правда здесь – в диком, безнадзорном пространстве вне группы – так же, как там? Спасет ли она меня от банальности, в которую я была готова нырнуть, словно в мерцающий бассейн в каком-нибудь вечернем сериале семидесятых, типа «Династии» или «Далласа»? Что могло быть между мною и этим женатым мужчиной старше меня, с жилистыми руками и худой шеей, со лбом просторным, как морское побережье? С этим женатым мужчиной, который пришел в мою группу, потому что был не в силах отказаться от минетов, которые делали ему другие женщины?
– Я не была уверена, – но надеялась, что позвонит, что он и сделал. – Чем могу помочь?
– Ты знаешь кого-нибудь, кто работает со слияниями и приобретениями?
Моя очередь смеяться. «Скадден» завоевал международную известность как раз работой по слияниям и приобретениям. От тридцати юристов этой специализации меня отделял один этаж.
– Могу дать тебе имя главы отдела.
– Давай и имя, и телефон.
Я продиктовала имя и номер партнера со снежно-белыми волосами, который носил сшитые на заказ костюмы в тонкую полоску и закрывал сделки, сообщения о которых печатались на первой странице «Уолл-стрит Джорнел».
В разговоре возникла пауза. Я теребила уголок визитки, а потом приколола ее к доске объявлений позади телефонного аппарата, хотя уже выучила номер наизусть.
Еще одна пауза. Потом еще одна.
– Итак, – произнес Рид, и я услышала усмешку и представила блеск в глазах. – Если буду продолжать держать тебя на телефоне, нам понадобится дуэнья?
– Из-за чего же? – я хотела, чтобы он сам это сказал.
– Из-за всего, что мы станем говорить и делать друг с другом.
Повесив трубку, все еще улыбаясь, все еще жаркая и пульсирующая от бедер до корней волос, я встала и заломила руки, силясь разбить это наваждение, этот жар, эту пульсацию, это удовольствие оттого, что на меня обратил внимание Рид.
Я заново переживала каждый миг нашего диалога, польщенная тем, что он не стал притворяться, будто разговор связан с работой.
Я похрустела шеей и выгнула спину, но тело умоляло о разрядке, поэтому я защелкнула металлическую собачку дверного замка. Отодвинула кресло и легла на пол. Скользнула руками между ног. Мои челюсти сжались, пока я трогала себя, думая о Ридовых ямочках, о его сильных руках и крахмальных воротничках. О его голосе в телефоне. Об этих вкусных паузах. Я кончила с такой силой, что стукнулась головой о край напольного компьютера. Все тело пульсировало – подушечки пальцев, трицепсы, губы, живот, ахилловы сухожилия, стопы.
Я все еще тяжело дышала, когда села в кресло, поправила свитер и начала отвечать на электронные письма от Джека и его команды в Германии.
Благодаря группе я знала, что Рид считает свой брак тупиком. Он был виновным неверным мужем; ярость Миранды, его жены, бурлила, самую малость не доходя до точки кипения. Их общение ограничивалось натянутыми диалогами о том, чья очередь везти дочерей на гимнастику и к репетиторам. Спали они, повернувшись друг к другу спинами.
Я представляла, насколько это было банально – броситься очертя голову в отношения с Ридом, еще не полностью придя в себя после Алекса. И все же бросилась.
На следующих сеансах в четверг и понедельник я не упоминала о Риде – умолчание, которое оправдывалось тем, что, раз он ходит во вторничную группу, так во вторник и следует о нем говорить. Во вторник я завела будильник на пятнадцать минут раньше обычного, чтобы одеться тщательнее, чем всегда. Желудок крутил сальто, пока поезд останавливался на станции «Вашингтон».