– Должна же быть какая-то засада, – говорила я доктору Розену и одногруппникам. – Как это я смогла всего за пару недель перейти от Брэндона к этому? – Я всегда думала, что после разрыва приходится выжидать месяцами, чтобы найти здоровые отношения. – Он мое лекарство от разочарования?
– Расспросите его о прошлых отношениях – были ли они у него и как закончились, – сказал доктор Розен. – Возможно, найдете доказательства того, что он боится обязательств.
Лорн застонал.
– Не делай этого! Парни не любят обсуждать «страх перед обязательствами»!
– Не волнуйся. Я подниму эту тему невзначай.
Тем вечером Джон разводил огонь в камине после ужина, а я куталась в белое шерстяное одеяло. Он устроился рядом со мной на диване и устало прикрыл глаза: накануне просидел за работой далеко за полночь.
Я сбросила одеяло и посмотрела ему в лицо.
– У тебя когда-нибудь были длительные отношения с девушками?
Джон приоткрыл один глаз и посмотрел на меня.
– Мы будем говорить об этом прямо сейчас?
– Мне просто интересно, ты когда-нибудь…
– Был серьезно с кем-то связан?
– Верно. Типа с обязательствами, и если да, то что случилось?
– Это проверка?
Я кивнула. Он добродушно рассмеялся, а потом рассказал о двух серьезных увлечениях. Одна девушка была сразу после колледжа, а другая спустя пару лет. Он назвал обеих хорошими людьми, с которыми, наверное, до сих пор дружил бы, не будь они его бывшими. Первые отношения сошли на нет, потому что она ему изменила, и в них было слишком много драмы. Со второй разошлись потому, что были слишком похожи.
– Не так уж увлекательно быть с человеком, который думает и поступает точно так же, как ты сам.
Хотя я вполне могла обеспечить ему больше драмы, чем он представлял, беспокоиться о том, что мы слишком похожи, нам не приходилось. Умеренность не была свойственна мне ни в чем, и за час я выплескивала больше эмоций, чем он за месяц.
Когда шла вторая неделя ухаживания, мы с Джоном сидели в машине перед моим домом и целовались: ни одному из нас не хотелось прощаться и расходиться. Меня охватило импульсивное стремление признаться.
– Я хожу на встречи двенадцатишаговой программы для выздоравливающих от расстройств пищевого поведения. Еще я хожу на групповую терапию три раза в неделю. Если тебе не нравится, как это звучит, нам следует разойтись прямо сейчас. И я не храню никаких тайн от группы, так что даже не проси. Они будут знать размер твоего пениса и переворачиваешь ли ты меня на живот во время секса.
И я приготовилась к напряженным переговорам.
– М-м, тема с переворотами звучит заманчиво…
Никаких признаков душевных терзаний с его стороны.
– Я серьезно насчет группы!
Он пожал плечами.
– Разговаривай на терапии обо всем, о чем тебе угодно.
– И я не сосу грязный член – типа никогда!
– Своевременное замечание.
Он улыбнулся – мол, что еще скажешь?
Я прикоснулась ладонью к его щеке. Вот откуда он такой взялся?
Мы снова поцеловались, но потом Джон отстранился и уставился на свои руки. Выражение его лица стало серьезным.
– Что такое? – спросила я.
– Я уже знаю о твоей терапии и двенадцатишаговых встречах.
– Что? Откуда?!
– Я читал твои эссе. Те, которые ты сохранила в системе «Скаддена».
О Боже мой, я о них совершенно забыла! Иногда, когда приходилось ждать – порой по нескольку часов, – пока партнеры пришлют мне ответ с редактурой очередной служебной записки, я писала эссе, обрывки историй. О своем детстве в Техасе, об учебе в католической школе, о забавных случаях из групповой терапии. Я сохраняла эти наброски под своим именем в системе фирмы, давая им обманчивые заголовки, типа «Платежная информация Тейт» или «Судебные процессы Тейт». И считала, что отлично спрятала эти пасхалки.
– Ты их нашел?
Он покраснел.
– Я хотел больше знать о тебе.
– Читая «платежную информацию Тейт»?
– Но ведь сработало!
Мы вернулись к поцелуям. Но потом уже я остановила его. Совесть ныла, как натруженная мышца.
– Я смотрела «Турандот» со своим бывшим за три дня до того, как ходила на нее с тобой.
Удивление разлилось по его лицу.
– Но ты вела себя так, будто ничего об этой опере не знала!
Перед спектаклем Джон пригласил меня домой, чтобы показать презентацию в PowerPoint о жизни Пуччини и сюжете «Турандот». И добавил мультипликационное видео об автомобильной аварии Пуччини прямо перед тем, как он завершил «Мадам Баттерфляй».
Я была совершенно очарована работой, которую он проделал с целью просветить меня, чтобы я могла наслаждаться ею в той же мере, как и он сам. И не собиралась поднимать руку и говорить ему, как только что посмотрела ее из четвертого ряда партера.
– Я не хотела ранить твои чувства.
– Что ж, чтобы смутить меня, надо хорошенько постараться.
– У меня получилось?
– Почти.
После трех недель ухаживания однажды вечером, а точнее, глубоко за полночь я встала, собираясь ехать от Джона домой. Он говорил, что я могу переночевать у него, но я была не вполне к этому готова. Миновало всего шесть недель с тех пор, как я спала в постели Брэндона.
– Нам необязательно заниматься сексом, – сказал он.
– Я просто не готова.
Он проводил меня к машине и обнял под темно-синим небом.
– Я не собираюсь заниматься сексом с человеком, который меня не любит. Меня это не интересует! – ах, как красиво и четко я это сказала.
– Я люблю тебя, ты же знаешь, – шепнул он мне на ухо.
– Что?!
Он посмотрел мне в глаза и повторил.
– Откуда ты это узнал?
– Я чувствую.
– Мы встречаемся всего три недели!
– Значит, я знаю это около трех недель.
Потом мы перешли к ночевкам друг у друга дома и просиживали за разговорами и «всем, кроме того самого» до тех пор, пока первые утренние лучи не начинали просачиваться сквозь шторы. Всякий раз как мы добирались до той части ночи, когда вставал вопрос «будем или не будем заниматься сексом», я шла на попятный. «Я не готова», – говорила я, не способная объяснить почему. Он несравнимо больше подходил мне, чем любой из мужчин, с которыми я когда-либо спала или тискалась на парковке загородного торгового центра. Но я никак не могла сделать шаг вперед в плане секса.
– Зачем ты мучишь и его, и себя? – спрашивал Макс. – Мне его так жаль!
– Чего ты боишься?
Это хотели знать все, включая меня.
Доктор Розен указывал, что это те самые здоровые отношения, в которых я стремилась оказаться. Я не молчала, устанавливала границы и оставалась в своем теле, когда была с Джоном. Доктор Розен думал, что я боюсь секса потому, что он еще больше сблизит нас. Для разнообразия я полностью соглашалась, но все равно хотела знать.
– Почему я просто не могу заняться уже с ним сексом наконец?!
– Мамэле, сможете, когда будете готовы.
А потом однажды весенней ночью у меня пропала потребность держать Джона на расстоянии. Наши тела идеально подошли друг другу. Физическая часть отношений была продолжением всего того, что мы уже делали – разговоров, еды, смеха, поцелуев, прикосновений и сна. Впервые я поняла, что секс значит для меня очень много не потому, что он затрагивает интимные части тела, и не потому что монахини говорили, что Бог весьма сильно озабочен этим вопросом, и не потому что мать говорила, что я попаду в ад, если буду заниматься им до брака. Он был очень важен потому, что в сексе я уникальным способом дарила Джону свое тело, а он мне свое. Мы делили удовольствие этого обмена на двоих. И несмотря на то что Джон был добрым, преданным и любящим, это было невероятно эротично.
39
Когда приблизился мой тридцать пятый день рождения, мы с Джоном встречались всего четыре месяца. Я надеялась на ужин в ресторане с заказанным столиком и прочувствованные слова на открытке с подписью «с любовью Джон». Доктор Розен намекнул, что я могу получить и помолвочное кольцо, но я его оборвала. Последнее, что мне было нужно, – это обременять четырехмесячные отношения ожиданиями. Я потом припомнила ему эту шутку, когда Джон подарил электрическую зубную щетку и самодельную деревянную рамку для фотографий. Мило, конечно, но не драгоценные камни, заявлявшие о «преданности на всю жизнь».
Через несколько месяцев после мы на две недели поехали в Индию с его друзьями. Ничто так не скрепляет отношения, как поездка в страну третьего мира, где не всегда удается контролировать кишечник. Джон держал меня за руку во время фейерверков на Дивали, помогал найти тампоны в супермаркете на Гоа и таскал сувениры, купленные всей компанией, в рюкзаке, в том числе и латунный индуистский символ удачи и везения, который, как оказалось, выглядит как свастика, закрученная в обратную сторону. Он предназначался доктору Розену.
В декабре мы с Джоном провели первое Рождество-Хануку в Лос-Анджелесе с его родителями. Во время эпичного семейного обмена подарками на Хануку, в котором участвовало человек тридцать, его мать подарила мне сертификат Victoria’s Secret, а бабушка вручила беломраморный ларчик с красивой затейливой изразцовой плиткой, купленный в давней поездке по Индии. Кузины учили меня готовить латкес, а его брат показывал старые семейные фотографии их предков из России – суровых мужчин с длинными бородами, в черных шляпах и женщин в черных платьях с высокими воротничками. Когда Джон установил камеру на треногу для семейного группового фото, я стояла рядом с ним, и он обнял меня за плечи рукой. Я была принята в доброжелательные объятия семьи.
Однажды мы ускользнули с семейного официального праздника на тихую прогулку по пляжу округа Оранж. Яркое калифорнийское солнце на горячем белом песке почти жгло глаза. Это был тот же океан, вдоль которого мы гуляли с Брэндоном почти год назад, та же вода, которая похитила жизнь Дэвида. Утешительно было видеть, что она по-прежнему накатывает на берег. Я закатала джинсы и сбросила ботинки, чтобы ощущать под пальцами песок, теплый и зернистый. Мы остановились у скалистого выступа и стали смотреть на океан. Там, под нереально синим небом, я оглядывала пляж, выискивая знаменитостей с собаками. Джон молчал, пока мы не направились обратно к машине.