– Я понял тебя, брат. Ты думаешь, он харбий из спецназа русистов?
– Об этом знает только Аллах. На твоем месте я бы не думал о том, чтобы атаковать прямо сейчас, а дождался подхода других братьев и был крайне осторожен. Это селение стоит прямо на дороге, не хватало того, чтобы его жители перекрыли нам дорогу. Пусть Аллах убережет нас от этого. Дождись других братьев и атакуй.
– Я понял, брат. Что делать с русистом?
– На твое усмотрение, брат, мне он не нужен. Но на твоем месте, перед тем как принести его Аллаху, я бы расспросил его как следует, кто он такой и что тут делает, какой шайтан послал его на нашем пути. И нет ли рядом других таких же харбиев.
– Я понял, брат. Аллаху акбар.
– Аллаху акбар. Пусть пребудет с тобой милость и благословение Аллаха…
Амир аль-Дагестани отключил телефон. Злобно посмотрел на север… чернота горами громоздилась на горизонте, и солнечный свет был какой-то плохой, тусклый. Ему показалось, что сам шайтан смотрит на него из этой черноты.
Он обернулся. Люди из его личного джамаата стояли в нескольких метрах от него и ждали приказов.
– Что встали! – заорал он на них, срывая свою злость. – Бараны тупые! Аллах был в гневе в тот день, когда вы родились! Идем обратно!
Бывший ЙеменНеконтролируемая территорияНочь на 23 июня 2031 года
Ждать, пока боевики нападут на нас в селении, я не собирался. Потому что лучшая оборона – это нападение. Потому я решил, что надо напасть на них нам самим и как можно быстрее. Пока они не оправились от поражения и к ним не подошла помощь…
Вот так.
И боевики племенного ополчения без колебаний согласились со мной. Все правильно, кстати. Успех, удача вызывают желание повторить. И по рынку знаю – если человек поймал настрой, вписался, скорее всего, у него и дальше все хорошо будет.
Ночью мы преодолели половину пути от кишлака и до того места, где, по словам Али, должны были быть боевики. По словам Али, который ездил туда с отцом, это было небольшое, давно заброшенное селение и пещеры рядом с ним. По его прикидкам, там было до сотни боевиков-салафитов.
Мы разделились на две группы, и Али возглавил вторую, а я – первую. В первой было пять человек, не считая меня. Ее мы подбирали исходя из двух критериев. Первый – туда шли только те, кто хорошо знал английский и мог понимать мои команды. Второй – туда шли те, кто был опытным охотником-лазутчиком и знал, как ходить в горах ночью. Да, есть еще третий критерий. Мы могли набрать разведывательную группу в составе не большем, чем у нас было бесшумного оружия. Оно должно было быть на каждого.
Четверо было из людей Али. Пятый был сын Али, Абдалла. Как я узнал, Абдалла был сыном Али, а Салем младшим сыном погибшего Искандера, старший был в числе тех, кто погиб при второй засаде.
Я был против этого. Мне не нужен был пацан, хотя я понимал, почему Али настаивал, чтобы я включил в группу его сына. Это было знаком доверия ко мне и подтверждением того, что он не сможет кинуть меня на произвол судьбы в этих горах. Абдалла узнал о том, что я был против, и обиделся. Ему показалось, что я не считаю его мужчиной.
Если бы все было так просто…
Зная, на что я иду, я полностью перевооружился. Патронов калибра пять и пятьдесят шесть у меня оставалось совсем мало, поэтому я взял основной винтовку «Colt 7,62» с восемнадцатидюймовым стволом и глушителем. Она питалась от магазинов «АК», я ее вычистил, пристрелял и поставил термооптический прицел, сняв его с переходника. На переходник взамен поставил «Elcan» и отдал винтовку Абдалле. Потому что хоть патронов и мало, но был глушитель. Хоть какой. И отдачи от нее почти никакой, для пацана в самый раз. Абдалла несколькими выстрелами продемонстрировал, что может попадать в цель, и я отдал винтовку ему. Пусть будет пока у него.
Знаю, знаю. Мне самому не по себе. «Colt» даже с патроном пять и пятьдесят шесть дает осечки, задержки и вообще мало пригодна для реальных боевых действий. А тут речь идет о семь и шестьдесят два, валового производителя. Открою небольшой секрет – винтовка «Colt» с ее специфическим отводом газов прямо в механизм, а не на поршень, нормально работает только на патронах со специальным порохом, почти не дающим осадка. Его производят для армии США на патронных заводах, и боеприпасы с этим порохом стоят очень дорого. Если брать патроны 5,56 российского производства, они намного (раза в два, а то и больше) дешевле, отлично работают в «АК» и его производных, но если стрелять ими из «М4», будет задержка за задержкой, потому что в российских патронах используется самой дешевый порох, мало изменившийся с тех пор, как приняли на вооружение винтовку Мосина. Я тут хоть и набрал новосибирских патронов, но от этого не легче. И у меня нет наработанного навыка устранения задержек на «М4», которым должен обладать каждый стрелок из этого оружия. Это из «АК» можно просто стрелять и стрелять.
Но делать мне было нечего ровно потому, что другой винтовки с глушителем у меня не было. На «калаш» глушитель переставить не удалось, а если бы и удалось, «АК» с глушителем намного шумнее из-за работы затвора. «Кольт» же – это и штурмовая, и снайперская винтовка, глушитель тихий, механизм срабатывает тоже тихо. Как-нибудь справлюсь, тем более что я не планирую вести ожесточенный бой накоротке.
Но если такое все-таки произойдет, у меня есть пулемет. Тот самый китайский «Миними», я его тоже раскидал, почистил. Пулемет просто отличный. Питается от лент, и можно присоединять любые магазины от «АК». Складной приклад, и американский прицел «ACOG6Х» для такого пулемета даже слишком качественный и дорогой. И лазерный целеуказатель в видимом и невидимом режимах на цевье – только без батареек, потому что батареек у этих дятлов к нему не было, и зарядки тоже не было. А у меня была зарядка.
К пулемету были четыре полные ленты на сто, и этого было достаточно, если учесть возможность питания от тех же магазинов, от которых питается винтовка. Его я закинул за спину. Пистолет в кобуре – ну, это как обычно. Если будет задержка на винтовке, то перейдем на пистолет, это быстрее. Правда, к пистолету нет глушителя.
Еще в моей группе пулеметчик с ПК, Абдалла, со второй «тихой» винтовкой, автоматчик с «АК» с глушителем, но он короткий, толку от него мало, и еще я навесил на него два одноразовых гранатомета. Последним был снайпер, он был вооружен новенькой китайской СВД с ночным прицелом, которую мы нашли у боевиков. Особенность этой СВД была в интегрированном глушителе и патроне к нему. 9,2×51, европейский патрон, первым его начали производить немцы, – штуцерная девятимиллиметровая пуля на развальцованной гильзе обычного патрона 308Win. Потом дело подхватил Китай – они пытались превзойти наш «Винторез». Превзойти не получилось – механизм срабатывал шумнее. А вот дальность приличнее, чем у «Винтореза», – китайская винтовка нормально работает до двухсот пятидесяти – трехсот метров. «Винторез» стухает уже на ста пятидесяти[118], дальше работать можно, но лучше не надо.
Поначалу я беспокоился, что моя команда как-то выдаст меня, но уже на полпути начал беспокоиться я, что сам опозорюсь перед ними. Они шли совершенно бесшумно и явно обладали большим опытом горной войны, чем я сам. Ведь я, несмотря на все мои понты и превосходство в оборудовании, не более чем гражданский стрелок.
Мы поднимались в гору – я настоял на том, чтобы не идти по известным тропинкам, опасаясь, что на них нас могут ждать. Впереди высились каменные глыбы, да где-то за ними тлел огонек костра, давая лишь неяркие отсветы в темном, затянутом тучами небе…
Местность была дикой. Здесь уже попадались низенькие, почти без листьев кусты из пересохшей земли, словно мослы на туше огромного, болезненно исхудавшего животного выпирали коричневые горы. Было поразительно тихо, здесь почти не было никакого зверья, и только отсвет огня говорил о том что, что впереди кто-то есть…
Мы были уже вплотную у скалы. Выпустив винтовку – она повисла на ремне, – я принялся ощупывать скалу, пытаясь понять, можно ли по ней подняться наверх. Группа осталась чуть позади, в тени…
Внезапно луч вспыхнувшего наверху света посветил куда-то вниз, казалось, что прямо на меня, и я парализованно замер, прижавшись к скале. На мне была местная пастушья накидка из верблюжьей шерсти, которая была надета на мне как пончо и могла сделать меня валуном даже при направленном на меня свете. Но все равно я не припомню, когда еще раз мне так было страшно. Страшно до боли, до задержки дыхания. Я в любой момент ждал треска автоматной очереди и стука пуль рядом с собой, но луч фонаря двинулся дальше…
Потом послышался голос. Совсем рядом – от того места, с которого светил фонарь, и до меня было метров пять, не больше.
– Рахим, брат, что произошло?
– Ничего.
И опять по-русски! Пусть и с акцентом, который я автоматически определил как среднеазиатский, но все равно по-русски.
Дружба народов, твою же мать. Как раньше боролись за торжество коммунизма, так сейчас борются за торжество шариата. А суть одна и та же. Чтобы объединить необъединяемое, чтобы совместить несовместимое, нужна цель. И не просто банальная цель, как покалымить на стройке в Москве, заработать денег на калым, а нечто великое. Установить во всем мире шариат Аллаха, а всех, кто противится, под нож. Вот тебе и цель. И русский таджика, которого раньше чуркой называл, назовет братом.
А второй – точно русский, без акцента шпарит.
Я ожидал, что включится второй фонарик, но вместо этого погас первый.
– Увидел что-то?
– Нет… страшно просто.
– Ду’а говорил?[119]
– Говорил, брат. Все равно страшно…
– Шайтанам нас не достать….
– Да… брат, а правда, что на севере большая война идет?
– Аллах знает. Я слышал, амир говорил что-то по связи…
– Ты видел, какое небо на севере…