– Что теперь? – спрашивает она.
– Похоже, ей остались считаные минуты, – говорит Мэрилин. – Слушайте, я не согласна с тем, что вы делаете, но все же, вероятно, вы не вынудили нас совершить худшее, что может совершить человек в этом мире. Она скоро уйдет, и она уйдет под открытым небом, и, если она спросит, здесь ли Дани, вы обе должны ответить ей – да, здесь.
– Но… – начинает было Хизер.
– В особенности ты, – говорит Мэрилин. – Эта женщина не умрет на заднем сиденье автомобиля.
Мэрилин поворачивается ко мне.
– Да, мадам, – говорю я.
Мишель зевает и сжимает руку, когда я открываю дверь, и нам втроем – хотя участие Хизер минимально – удается извлечь ее из машины и усадить в кресло-каталку, а потом укутать одеялами. Мы катим коляску в маленький парк. Еще рано, и в парке только несколько китаянок – они делают упражнения гимнастики тайцзи. Еще там пожилой человек в штанах до подмышек, ходит по траве, сует свою трость в кротовые норы.
– Сюда, – говорит Мэрилин, и мы катим Мишель к одному из столов для пикников, там я разворачиваю кресло так, чтобы она сидела лицом к океану. Я его не вижу, но чую соленую влагу ветерка оттуда.
Солнце обрушивается на землю, придавая парку неестественно-зеленую окраску.
– Дани? – зовет Мишель.
– Она здесь, рядом с тобой, – говорит Мэрилин.
Хизер беззвучно произносит для меня слово «врунья», но я вижу улыбку на лице Мишель.
– Зеленое, – говорит она.
Мэрилин массирует костлявое плечо Мишель под больничным халатом.
– Все с тобой, Мишель, – говорит она. – Мы все здесь.
Рука Мишель вспархивает над подлокотником кресла к моему запястью, потом соскальзывает вниз к моим пальцам. Я отмечаю, что другая ее рука держит пальцы Мэрилин.
– Хорошие… друзья… – говорит Мишель.
За шелестом ветра в кронах деревьев я почти не слышу ее. Она часто дышит, щурится на солнце, а потом закрывает глаза, потому что слишком ярко. Она замирает, потом беззвучно открывает рот, снова замирает, потом делает долгий хриплый выдох, и вот я уже держу руку мертвой женщины.
Я чувствую, что Дани на другом конце города ходит, как загнанный зверь, по камере, в ужасе при мысли о том, что сейчас случилось на наших глазах. Они всегда были вместе, и кем бы ни были наши враги, какой бы заговор они ни плели, отчасти они уже добились своего: не позволили Дани в этот момент находиться в том единственном месте в мире, в котором она обещала находиться. Эта жестокость настолько выходит за рамки всего, что я чувствую себя словно вспоротой. Кто бы это ни сделал, какой бы больной монстр ни лишил Дани и Мишель друг друга, они у меня пожалеют о том, что сделали.
Проходит некоторое время, прежде чем я нахожу в себе силы вытащить мою руку из пальцев Мишель. Это мое действие кажется мне жестоким.
– Нам нужно сматываться, – говорит Хизер.
– Мы должны перенести ее в машину, – говорит Мэрилин. Она уже продемонстрировала нам свою эффективность и теперь не знает, куда себя девать. – Отвезти ее назад в хоспис или что-то такое.
– Мы не можем ездить с ней в машине, – говорю я и вдруг замечаю, что говорю шепотом. – Я думаю, полиция уже ищет всех нас, а у тебя стекла в машине не тонированы.
– Я против того, чтобы ехать в машине с покойником, – говорит Хизер.
– Мы не оставим Мишель одну в парке, – говорит Мэрилин.
– О’кей, – говорит Хизер и уходит.
– Мы не оставим ее здесь, – говорит Мэрилин. – Это противозаконно.
– Дани не станет предъявлять нам обвинения, – говорю я.
– Город предъявит, – говорит Мэрилин.
– За что?
– Не знаю, – говорит Мэрилин. – Замусоривание города?
Я снова начинаю нервничать. Мы в открытом месте, и подойти к нам можно с любой стороны. У нас есть фора по времени, но мне нужно убедить их, что мы должны воспользоваться этой возможностью, чтобы еще больше оторваться от всех тех, кто нас разыскивает. Ветерок треплет клочки волос Мишель. Я приглаживаю их.
– Это сейчас самое главное, – говорит Мэрилин, копаясь в своей сумочке. – Ты не видела мой телефон?
– Нет, – говорю я. – Слушай, нам нужно двигаться. Люди на нас смотрят.
– Ведь только что он был, я могу поклясться, – говорит Мэрилин, игнорируя мои слова.
– Мэрилин? – говорю я.
– Линнетт, – говорит она, приостанавливая свои поиски телефона. – Я только хочу сказать…
– Да, я знаю, – говорю я. – Что я вечно доставляю тебе кучу неприятностей.
– Я хотела сказать, что мы сегодня сделали очень доброе дело, – говорит она. – Давай позвоним доктору Кэрол и отвезем Мишель на ранчо. Мы можем оставить ее там.
– Хорошо, – говорю я. – Место там безопасное. Мы сначала должны взять Джулию, потом высвободить из тюрьмы Дани, залечь на дно, и тогда дело в шляпе.
Звуки разговора Хизер с каким-то ребенком становятся все громче. Я поднимаю голову и вижу, что она под руку ведет к нам старика, у которого брюки до подмышек. Он вышагивает рядом с ней, постукивая тростью по дорожке. Его опухшие старческие глаза слезятся за огромными медицинскими солнцезащитными очками.
– Ребят, – говорит Хизер. – Это Карл ДеВулф-младший.
– Рад познакомиться, – говорит он дрожащим голосом, глядя приблизительно в нашу сторону.
– Нет-нет, – говорит Мэрилин.
– Он посидит с Мишель, пока она ждет, когда за ней приедут, – говорит Хизер.
– Это опасный парк, – говорит Карл ДеВулф-младший. – Даму здесь нельзя оставлять одну.
– Вот именно, – говорит Хизер, помогая старику сесть на скамейку перед столиком рядом с креслом-каталкой Мишель. – Поэтому вы посидите с Мишель и подождете. Это не займет много времени.
– Для меня это большая честь, – говорит Карл ДеВулф-младший, кивая в направлении Мишель. – Люблю хороший разговор.
– Она скорее не поговорить, а послушать, – говорит Хизер.
Она уводит нас.
– Это низость, – шипит на Хизер Мэрилин. – Даже для тебя это низость.
– А что такого? – спрашивает Хизер.
– А то, что он может осквернить ее, – говорит Мэрилин.
Я останавливаюсь и оглядываюсь.
– На сей раз я на стороне Хизер, – говорю я.
Они тоже останавливаются и видят то, что вижу я: Карл ДеВулф-младший похлопывает Мишель по руке, оживленно что-то ей рассказывает, потом подается к ней и поправляет одеяло на ее плечах, закутывает поплотнее.
– Как бы там ни было, – говорит Хизер, пока мы шагаем к машине Мэрилин, – я уже вызвала «скорую». Держи.
Она возвращает Мэрилин ее телефон.
– Что ты сделала? – спрашиваю я, но Хизер уже отстает, отделяется от меня.
– Ты не можешь брать вещи без разрешения, – говорит Мэрилин, просматривая список вызовов. – Кому ты звонила?
Хизер усмехается, словно стыдится чего-то, а потом я слышу голос, от которого все вокруг исчезает, а мне снова шестнадцать.
– Привет-привет, красотки, – гнусавит голос. – Всюду вас искал.
По дорожке к нам идет Гарретт П. Кэннон, на нем бежевый костюм-тройка, натянутая на самый лоб ковбойская шляпа, поля которой бросают темную тень на глаза. Его седые усы подергиваются, когда он говорит.
– Ты только попытайся убежать. – Он усмехается. – Потому что я весь горю желанием жестко тебя уложить.
Полицейские машины подъезжают с двух сторон улицы. Копы толпятся на тротуаре. Копы идут по ярко-зеленой лужайке. Я перестала наблюдать. Я перестала постоянно оглядываться. Перестала посматривать по сторонам, понизила режим настороженности.
– Что ты сделала, Хизер? – спрашиваю я.
– Вопрос стоял так: либо ты, либо я, – говорит она. – Либо ты, либо я.
Я смотрю на копов. Я могу перепрыгнуть через капот припарковавшейся рядом со мной машины. Они не идут плотным строем, и я могу прорваться на улицу и броситься наутек. Я дура, дура, дура. Не могу поверить, что я позволила себе расслабиться.
– Это твоих рук дело? – спрашивает у Хизер Мэрилин, она тоже не может поверить в происходящее.
Полиция втискивается между нами, отделяет меня от них.
– Остальные из нас – выжившие, – говорит Хизер, продолжая удаляться от меня. – Ты же всегда была всего лишь жертвой.
Она растворяется за рядом полицейских, и я знаю, что она заключила с ними сделку, продала меня, чтобы спастись самой. То же самое я сделала и с Джулией: бросила ее, чтобы спастись самой. Это непростительно.
Я напрягаюсь, готовясь сделать финт влево, чтобы мигом броситься вправо, но Гарретт знает меня слишком хорошо. Как только мои мышцы напрягаются, он свистит, не разжимая зубов, и копы бросаются на меня. Мне удается вырваться из рук первого, ухватившего мое запястье, но их много. Их всегда много. В конечном счете они жестко укладывают меня.
* Полицейский акт о происшествии, Американ-Форк, Юта, полицейский департамент, 24 декабря 1990 г.
Группа поддержки последней девушки XI: Смотри в оба!
В комнатах для допросов имеется один неоспоримый плюс – в них ты всегда сидишь лицом к двери. Плохо там то, что в комнатах для допросов всегда полно полицейских. Плешивый детектив хипстерского вида с татуированной шеей, выглядывающей из воротника, смотрит на меня со своего места. Он не влезает в свой костюм от «Менз Веархаус», руки его лежат на картонной папке. Рядом с ним – женщина-полицейский в тенниске темно-синего цвета, руки у нее сложены на груди, она сидит, откинувшись на спинку стула, и излучает презрение. Все остальные в комнате смотрят на камеру, которая висит под потолком. Я предполагаю, что Гарретт где-то здесь, возможно, ест попкорн.
– Когда вы в последний раз занимались сексом с Санта-Клаусом? – спрашивает Менз Веархаус.
Меня это так удивляет, что я широко распахиваю рот. Неужели это и есть «шокирующие откровения» Гарретта?
– Позвольте мне повторить для тугоухих, – говорит Менз Веархаус. – Вы можете назвать нам дату вашего первого сексуального контакта с убийцей Санта-Клаусом?
Мне нужно бы узнать, о чем они ведут речь, черт бы их драл, но никто никогда не сожалел о том, что отказывался говорить с копами.