Стефани касается кнопки «отправить», а дальнейшее уже зависит от Крисси.
В зеркало заднего вида я вижу, как из-за фуры появляется коп и пристраивается за мной.
– До появления этого типа в лагере, – говорит вдруг Стефани, – меня волновало, что я надену, достаточно ли я тощая, что мне делать с волосами, что я ем, а еще я пыталась понять, в самом ли деле мне хочется заниматься программированием и не лучше ли вернуться в теннис.
Коп теперь висит у меня на хвосте.
– И вдруг у меня осталась всего одна мысль – как остаться живой, – говорит она. – Все стало таким ясным. Я ни о чем другом уже не думала.
Если я что и умею делать, так это слушать последних девушек.
– Каждый раз, когда он убивал кого-то, я понимала, что для него жертвы просто водяные бомбочки, – говорит она. – Он прокалывал их одну за другой. Но когда пришла моя очередь проколоть его, я не успела это сделать вовремя. Он стоял спиной ко мне на чердаке, Алана взывала о помощи, а я стояла – не могла двинуться с места. Я могла бы толкнуть его раньше, но боялась, что мне не хватит сил. И это случилось, только когда он пришел за мной. Я не могла спасти никого, кроме себя.
– Иногда это все, что ты можешь, – говорю я.
Приближается съезд, и я включаю поворотник.
– Я не хочу умереть, как все остальные, – говорит она.
Я сворачиваю на съезд, а коп едет дальше по фривею. Я съезжаю на обочину и сижу неподвижно целую минуту, а в глазах у меня мелькают черные точки. Не записал ли он мои номера? Будет ли он помнить темно-красный «Шеви-Люмина», когда вернется в полицейское отделение? Не сложит ли он пазл?
– Он убил Алану молотком, – говорит Стефани. – Бил ее и бил бесконечно. Почему он это сделал?
Ничья жизнь прежде не зависела от меня, кроме жизни Файна. Я воображаю Мэрилин, напившуюся в одиночестве своей спальни, Хизер, которая сидит на полу, скрестив ноги, произносит один из своих монологов, канцелярский нож привязан к ее ноге. Я воображаю Дани, она сидит на кухне, плачет, ее пистолеты заперты в их сейфе. Я воображаю Джулию, она лежит в больнице без сознания, дверь в ее палату не охраняется. Я думаю о Скае в материнском доме за компьютером, о Скае, который не слышит, как к нему подходят сзади. У меня раньше никогда не было столько людей, о чьих жизнях я бы так волновалась. Я должна быть в безопасности. Я должна быть умной. Коп мог меня остановить, и если бы остановил, то все было бы кончено.
– Ты не умрешь, – говорю я Стефани, и я говорю это и себе. – Никто не умрет. Я об этом позабочусь
* Расшифровка допроса Кристин Мерсер, оставшейся в живых свидетельницы массового убийства, допрос проводился сотрудниками Королевской канадской конной полиции Джоном Стричером и Дональдом Томпсоном, 6 ноября 1986 года
Группа поддержки последней девушки XVI: Сезон последних девушек
Крисси появляется на полчаса раньше назначенного, чтобы осмотреть «Старбакс», где мы должны встретиться. С этим все в порядке. Ночью мы спали в машине и встали с восходом солнца. К тому времени, когда она проезжает мимо торгового центра, мы ведем за ним наблюдение уже весь день. Стефани продолжает играть с радио. Каждые пять часов она звонит родителям, но она учится. С каждым разом разговор становится все короче и плачет она меньше. В остальное время она выключает телефон, как я этого требую. Разговоры по телефону раздражают ее.
– Ей нужно поскорее возвращаться к тому, чем она была прежде, – ворчит Стефани.
– Терпение сохранит тебе жизнь, – говорю ей я.
– Если только она сначала не изведет меня до смерти своими глупостями.
У меня сложилось представление, что Крисси держится поближе к дому, а потому мы договорились встретиться в южной части Альберты близ места, где случился кризис, давший начало всему остальному. Стефани послала ей сообщение, пока я вела машину. На это ушло полтора дня. Мы только-только въехали в Айдахо, как Крисси сообщила нам, что переехала из Блэк-Драма и живет теперь к югу от границы в Восточной Монтане. Стефани решила бы, что я идиотка, если бы в конце концов выяснилось, что Крисси переехала в Лос-Анджелес.
Крисси осторожнее меня, чем она заслуживает мое уважение, хотя это уважение и скрепя сердце. Никогда не предполагала, что буду чувствовать нечто подобное. Для остальных из нас Крисси – падальщица, и мы стараемся не произносить ее имя. Она предательница, мазохистка, изменница, врунья. У нее стокгольмский синдром. Мы все ей сочувствуем. Мы все ее презираем. Но она хотя бы осторожна. Это в конечном счете делает ее одной из нас.
– Могу я хотя бы войти и посмотреть, что она делает? – спрашивает Стефани. – Она меня еще не видела.
– Крисси следит за массовыми убийцами так, как канадцы следят за хоккеем, – говорю я. – Она видела тебя. Мы не можем рисковать, недооценивая ее. Именно так мы и выживаем. Прежде чем прыгнуть – оглядываемся.
В машине жарко, но понемногу, по мере роста вечерних теней, становится прохладнее. Я только один раз выходила из машины – воспользоваться туалетом в «Джамба Джус». Сколь часто я ни мою лицо, за двадцать два часа в машине оно покрывается водонепроницаемой пленкой жира. Когда все это закончится, мы вдвоем отправимся в Биллингс, может быть, снимем номер в отеле на несколько часов, чтобы принять душ. Моя кожа зудит в предвкушении.
– Она опять возвращается, – говорит Стефани. Всего неделю назад маньяк на ее глазах убил ее друзей, а сегодня она на задании. Мы как минимум обладаем способностью приспосабливаться. – Вот он – темно-красный «Крайслер».
Ревущая стальная коробка американского производства еще раз проносится мимо «Старбакса», поднимая большое синеватое облако пыли над улицей, потом вклинивается на пустое место в том же ряду припаркованных машин, в котором стоим и мы, через две машины от нас. В электронной переписке было столько словесных баталий, столько заигрываний и договоренностей, и подтверждений, что мне выть хотелось. Я пыталась избежать разговоров о сумме, я взамен предлагала показать ей тайничок лично, чтобы она могла сделать обоснованное предложение. Я пыталась разыгрывать дурочку с душой нараспашку, просто женщину, которая пытается свести концы с концами, перепродавая барахло с рук и через камеры хранения, покупая по низкой цене, а продавая по чуть менее низкой.
Я избегала разговора о том, где у меня тайничок, избегала называть какие-либо имена, но не могла не сказать ей, что я ей предлагаю. Когда письмо с этой информацией ушло, мне стало не по себе:
ИМЕЮЩИЕСЯ У МЕНЯ ПРЕДМЕТЫ ПРЕЖНИМ ВЛАДЕЛЬЦЕМ ПОМЕЩЕНЫ В ПОЛИЭТИЛЕНОВЫЕ ПАКЕТЫ. ЭТО:
– КЕДЫ РОДДИ ТОРРЕСА (НА ЛЕВОМ ТЕМНОЕ ПЯТНО НА НОСКЕ)
– СПАСАТЕЛЬНЫЙ ЖИЛЕТ В ПЯТНАХ КРОВИ ИЗ ЛАГЕРЯ «КРАСНОЕ ОЗЕРО» (С ЛЕВОЙ СТОРОНЫ НА ГРУДИ МОЖНО РАЗГЛЯДЕТЬ ЛОГОТИП)
– ВЕШАЛКА ДЛЯ КУРТОК, СКРУЧЕННАЯ В ШАР С ТЕМНЫМ ПЯТНОМ НА КОНЦЕ (С НАКЛАДНОЙ, ПОДТВЕРЖДАЮЩЕЙ, ЧТО ВЕШАЛКА ИСПОЛЬЗОВАЛАСЬ ДАНИЭЛЛЕМ ШИПМАНОМ)
– МАСКА, КОТОРАЯ БЫЛА НА ПРИЗРАКЕ № 1 (С НАКЛАДНОЙ, ПОДТВЕРЖДАЮЩЕЙ ОРИГИНАЛЬНОСТЬ)
– ЭКЗЕМПЛЯР ПЕРВОГО ИЗДАНИЯ КНИГИ «КОРОЛЬ МЕЧТЫ И ЕГО КОРОЛЕВСТВО УБИЙСТВ», ПОДПИСАННЫЙ ХИЗЕР ДЕЛЮКА, АВТОГРАФ ГЛАСИТ: «ОЧЕНЬ ВАС ЛЕБЛЮ, ХИЗЕР»
– ЧЕТЫРЕ ФОТОГРАФИИ ТОПЛЕС АКТРИСЫ БАРБ КОРД В «КОЛОКОЛАХ СМЕРТИ», ПОДПИСАННЫЕ ЛИННЕТТ ТАРКИНГТОН
Благодаря последнему пункту и удалось вытащить ее из укрытия. Я послала копию одного из снимков топлес, Стефани сделала ее на свой телефон. Это самые дорогостоящие предметы в лоте. Когда мы только приехали в Лос-Анджелес, Гарретт убедил меня подписать несколько снимков топлес актрисы, которая будет играть меня в фильме. Я перестала подписывать сувениры с того дня, как поступила в группу, так что для коллекционера это желанные предметы. Ее можно было бы подвести под пять сотен за каждый. Если бы я фактически была последней девушкой, то они стоили бы не меньше восьми сотен.
– Вы и в самом деле собираетесь отдать ей эти фото? – спросила Стефани.
– Нет, – ответила я. – Но она захочет их заполучить. Очень захочет.
Мы уже покидали Неваду, когда я обратила внимание на грязные босые ноги Стефани. Она ни разу не пожаловалась. Я дала ей сорок долларов и отправила в «Уолмарт». Мое лицо к тому времени явно попало в список «Их разыскивает полиция», к тому же я хотела увидеть, побежит ли она.
Она вернулась спустя сорок минут моих вспотевших ладоней, на ней были черные кеды под «Чак Тейлор»[54], а в руке – большой пакет снеков «Саур Брайт Кролерс».
– Завтрак? – сказала она, предлагая мне пакет.
– Тебе нужно что-нибудь более питательное.
– Так кто из нас ворчливая девушка? – спросила она, размахивая снеком перед моим носом. – Ворчливой девушке нужно питательное?
Я подалась к ней и выхватила снек из ее пальцев. Она рассмеялась, как ребенок. Как Джиллиан.
Она задает мне вопросы, она хочет знать о моей жизни. Поначалу я осторожничаю, но ее, кажется, искренне впечатляет моя история, и она расстраивается, когда я показываю ей мои шрамы – не могу сдержаться. Как выясняется, мне по душе, когда на пассажирском месте сидит человек.
Когда я спала, за рулем сидела Стеф, когда спала она, за рулем сидела я. По большей части спала она, потому что она все еще выжатый лимон, а потому я теперь взвинчена, глазные яблоки у меня вибрируют и я все время обоняю мой собственный запах. Сахар снеков обволок слизистые моего рта. Я вслепую протягиваю руку и обнаруживаю, что пакет пуст. Когда Стеф спит, она дергается и хнычет.
Я выслушала ее часть истории во всех подробностях на пути в Монтану. Очевидно, Кристоф до заката ждал в машине за пределами своего земельного участка, потом он нашел слепую точку в камерах наблюдения, окружавших лагерь, и прокрался через периметр. После этого пошли вилы в грудь, насаживание на кочергу, как на кол, стрелы в горло, выстрел из подводного ружья в глаз. Он размозжил голову ее бойфренда в столярке, зажав ее в рабочие тиски. Они встречались три недели.