– Мы встречались шесть недель, – сказала ей я.
– С кем? – спросила она. Она сидела, поставив ноги на сиденье и уперев подбородок в колени.
– Его звали Томми, – сказала я. Я впервые произнесла его имя вне группы за более чем десятилетие. – Я была участницей чирлидинга. Он был членом футбольной команды.
– Это так похоже на Джека с Дианой[55], – сказала она. – Вы были влюблены?
Я и сама иногда об этом думаю.
– Мы встречались недостаточно долго, чтобы понять, – сказала я ей. – Мне кажется, что я была, но если говорить по-честному, то у нас не было шанса выяснить. Я уже решила идти до самого конца, но в этот момент в дверь позвонил Рикки Уолкер.
– Я была девственницей, когда встретилась с Полом, – сказала Стеф, – но я думаю, он меня любил. Вы потом встречались с кем-нибудь?
– Не совсем так, – сказала я.
Понимание вспыхнуло в ее глазах.
– Тогда постойте. Если вы были девственницей, встречаясь с Томом, а после него ни с кем не встречались, то вы до сих пор?..
Ее глаза и рот широко раскрылись от ужаса.
– У меня был бойфренд, – сказала я. – Типа того. После.
– Типа того? – спросила она.
– Гарретт П. Кэннон, – сказала я. – И нет, я не девственница.
Я думаю о том, что у нас с Томми никогда не было секса. Я думаю о том, что так и не узнала, спасли ли родители их брак в тот канун Рождества. Я думаю о том, как сильно Джиллиан любила лошадей, но ни разу не сидела в седле. Я думаю о том, что не сумела защитить сестру. Я думаю о том, как я защищаю Стефани.
И вот я вижу Крисси, она идет по парковке к «Старбаксу». Я не видела ее более десяти лет, но ее самоуверенную походку я бы узнала и через сто. Крисси идет так, будто у нее впереди вечность. В отличие от меня – я мечусь из одного места в другое, отслеживаю углы атаки, пытаюсь делать все, чтобы увидеть потенциального хищника, прежде чем он увидит меня.
– Это она? – спрашивает Стеф.
– Не высовывайся, – говорю я ей.
На Крисси джинсы с высокой талией и курточка из джинсовой ткани. На плече большая тяжелая сумка. Она появилась на пятнадцать минут раньше оговоренного времени. Она открывает дверь «Старбакса» и исчезает внутри.
– Теперь ждем, – говорю я.
– Она молодо выглядит, – говорит Стеф.
Она берет пустой пакет снеков и влажными пальцами выковыривает сахар из углов. Уперев колени в приборный щиток, она смотрит на дверь «Старбакса». Телефон лежит у нее на ногах. Я слышу его вибрации.
– Это она, – говорит Стеф.
Я протягиваю руку, беру ее запястье. Я ловлю себя на том, что делаю это слишком часто, нахожу поводы, чтобы прикоснуться к ней.
– Не отвечай, – говорю я.
Мы сидим в разогретом салоне, пакет, из которого Стеф, словно упорный муравей, выуживает сахарные крошки, шуршит, а телефон продолжает вибрировать. Она показывает мне приходящие электронные письма, каждое следующее отражает нарастающее понимание того, что отправителя облапошили. Начинается с вопроса (Я в том «Старбаксе»?), потом идет просьба (ПОЖАЛУЙСТА, дайте мне знать, когда вы появитесь), потом наступает ярость (НЕ СМЕЙТЕ больше меня искать, а я уж постараюсь сообщить всем покупателям, что вы кидала!). После этого Крисси выскакивает из «Старбакса» и спешит к своей машине.
– На это ушло почти сорок пять минут, – говорю я.
– И что? – спрашивает Стефани.
– Это означает, что фотографии, которые я подписывала, стоят гораздо больше, чем я предполагала.
Темно-красная развалюха Крисси проплывает мимо нас, парит на большом облаке бледно-синего выхлопа. Я дожидаюсь, когда она отъедет, потом завожу движок и еду следом. Перед этим мы со Стеф долго спорили, кому сидеть за рулем, но победила я. В конечном счете ведь старшая сестра – я.
Мы проезжаем через несколько широко расползшихся поселений, мимо розничных точек продаж, но вскоре магазины известных торговых брендов уступают место дешевым магазинчикам и церквям. Мы проезжаем мимо магазинов, торгующих половыми покрытиями, – они, судя по выцветшим баннерам в их окнах, постоянно закрываются, чтобы через некоторое время снова открыться. Мы проезжаем мимо торговых центров, представляющих собой сплошной ряд объявлений «Сдается в аренду». Я еду в выхлопе Крисси, потом отстаю и держу дистанцию между нами не менее чем в четыре машины. Стефани по моей просьбе проверяет маршрут по карте в телефоне.
– Она собирается на Вторую, – говорит Стефани, и я готовлюсь съехать на Вторую.
Мы съезжаем, потом въезжаем, потом объезжаем строительные работы, когда солнце уже клонится к горизонту, мы съезжаем с шоссе на двухполосную асфальтированную дорогу. Я молюсь о том, чтобы она не пересекла границу штата. Сомневаюсь, что удостоверение на доктора Ньюберн пройдет проверку у Министерства внутренней безопасности. Мы проезжаем мимо чего-то, называющегося «Троянская Группа», десятки парковок и складов на нескольких акрах сырой земли. Потом мы проезжаем дома, обитые виниловым сайдингом и прижатые прямо к улице, провисшие, выжженные солнцем американские флаги на крылечках, ванны, стоящие на когтистых звериных лапах, наполненные мертвыми растениями, в боковых дворах.
Дорога петляет туда-сюда, образует серпантин, поднимаясь к вершине, а мы сворачиваем и неожиданно теряем Крисси. Потом я вижу ее машину – она припаркована у приземистой кирпичной церкви. Я не успеваю остановиться, мы проскакиваем мимо, и, попетляв немного, я сворачиваю на небольшую улочку в четверти мили от церкви.
– Опустите голову, – говорит Стефани.
– Я знаю, что делаю, – говорю я.
Хотя у меня и нет легальных водительских прав и я все это на ходу прокручиваю в голове, я функционирую только на уверенности, и я хочу излучать авторитетность. Стеф должна думать, что я все держу под контролем. Я должна сделать так, чтобы она чувствовала себя в безопасности.
Машина Крисси проскакивает мимо нас десять мучительных минут спустя, и тогда мы трогаемся с места и следуем за ней. Проезжаем мимо густых зарослей деревьев, которые сдаются зданиям, возникающим на пересечениях дорог, потом мы сворачиваем с нового асфальта на старый, и теперь здесь нет ничего, кроме деревьев по обе стороны горной дороги. Мы среди густых зарослей, листья блокируют оранжевое солнце, и ощущение такое, что темнота быстро наступает.
Дорога петляет, ныряет, устремляется вверх, и я понимаю: мы уже близко от того места, куда едем. Я сосредоточилась на том, чтобы не выпускать Крисси из виду, а Стеф сосредоточилась на том, чтобы не отвлекать меня. Мы обе знаем: если потеряем ее теперь, то два прошедших дня будут потеряны начисто. Стефани грызет ногти. Это здоровее, чем есть конфеты.
Других машин на дороге нет, так что мне приходится поотстать. Иногда на заросшей травой парковке нам попадается трейлер, а фанерные щиты, приколоченные к толстой палке, предлагают: «Мясо кролика – $10» и мужскую и женскую стрижку. У меня такое чувство, что все те, кто мог бы прийти сюда постричься, давно уехали отсюда. Я отпускаю Крисси подальше, позволяю ей вести, потом подъезжаю к ней поближе, потом снова отпускаю. Мы уезжаем все глубже и глубже в холмы.
Мы делаем поворот практически на вершине холма, и Крисси оказывается прямо перед нами – медленно тормозит на грунтовке, прижимаясь к краю дороги, пока не возникает ощущения, что остановка будет безопасна. Я разворачиваюсь в три приема и останавливаюсь рядом с листом полусгнившей фанеры, прислоненной к телефонному столбу. На фанере оранжевой краской из баллончика написано «Дрова». Отсюда виден конец грунтовки. Машина Крисси уже глубоко в лесу. Опоздай мы на пять секунд – и мы бы потеряли ее окончательно.
– Чего мы ждем? – спрашивает Стефани.
– Я не хочу ехать так по этой дороге, – говорю я. – Может быть, Крисси ждет, когда мы проедем, и тогда через несколько минут она снова появится на дороге. Насколько я понимаю, эта дорога – ловушка. Мы должны дождаться темноты.
– Снова ждать? – спрашивает она, откидываясь на спинку сиденья.
– Да, снова ждать, – подтверждаю я.
В лесу стоит тишина, и лесные сумеречные тени синеют, потом сереют, потом дорога теряет остатки света. Темнота со всех сторон начинает давить на окна машины. Крисси все не появляется с грунтовой дорожки, и я могу только надеяться, что эта дорожка – не перемычка, выходящая на другую асфальтированную дорогу, идущую по этим холмам параллельно той, по которой приехали мы. Я должна надеяться, что именно здесь она окопалась.
Стефани складывает пакет от снеков, потом складывает его еще и еще раз, превращая во все более мелкие прямоугольники, потом она разворачивает его и разглаживает и начинает все снова. Я веду наблюдение за нашими слепыми точками, за концом грунтовки, за лесом, наконец, я уже больше не могу откладывать.
Я расстегиваю мою поясную сумку, достаю из нее мой маленький пистолет калибра 22, убеждаюсь, что он заряжен.
– Мне тоже нужно что-нибудь, – говорит Стеф.
– Я иду одна поговорить с Крисси, – говорю я. – Вернусь через час. Если нет, я хочу, чтобы ты пошла за мной.
– Без оружия? – спрашивает она.
– Если я не вернусь через час. Или если я не позвоню к тому времени на твой сотовый, ты должна лесом отправиться на мои поиски.
– Отлично, – говорит она. – Защищаться буду бранью. Или как?
Я протягиваю ей баллончик с перечным газом из моей поясной сумки, потом до упора застегиваю молнию. Я открываю дверь машины, и сигнализация издает писк в темноте.
– Это говно не работает! – кричит мне вслед Стеф.
Я быстро закрываю дверь, чтобы погас свет в салоне, и включаю свое ночное видение. На деревьях полно стрекочущих кузнечиков. Я трусцой бегу по обочине дороги, срезаю по лесу угол, чтобы выйти на уходящую в сторону дорогу. Под ногами у меня громко хрустят мертвые ветки и сухие листья, я вхожу в темноту, чтобы найти Крисси, эту падшую последнюю девушку.
* Линнетт Таркингтон, личный дневник, 3 января 2001 года