– И сколько всего писем? – спрашиваю я, тыча пальцем в пухлую папку.
– Почти сто, – говорит она.
– Эти письма – код.
– Конечно, – говорит она.
Я кладу бумаги. Этот сарай кажется мне очень большим и очень темным, а мы с Крисси такие маленькие, жмемся друг к другу в этом крохотном пятне света.
– Ты уже все расшифровала, да, – говорю я.
Это не вопрос.
– Ко второму заказу я уже все знала. – Она улыбается. – Это книжный код, каким пользуются в «Красном драконе» – помнишь, первая книга о Ганнибале Лектере[64]? Буквы отсылают к странице и номеру строки. Нужно брать первую букву или слово в каждой строке.
– А что за книга? – спрашиваю я. – Это должна быть какая-то книга, которая, как известно Орхомену[65], есть у Билли в камере.
– «Дневник Анны Франк», – говорит она. – В каждой тюрьме есть экземпляр этой книги.
Я представила себе двух этих извращенцев, как они листают свои потрепанные библиотечные экземпляры «Дневника», пролистывают «Несмотря ни на что, я верю, что в глубине души люди на самом деле добры», координируют свои садистские наклонности.
– И что в нем говорилось? – спрашиваю я.
– Орхомен сообщал Билли о тех письмах, что ты написала его старшему брату. – Она улыбается. – И Орхомен заплатил ему за то, чтобы Билли сообщил об этих письмах полиции, а еще чтобы солгал и сказал, что схоронил их там, куда спрятал Орхомен. И сделал это, когда Орхомен подаст сигнал. Орхомен знает тебя очень хорошо, настолько хорошо, что даже почерк твой подделал на нескольких добавочных письмах, которые они вбросили, чтобы подкрепить обвинение в твой адрес.
Лифт в моих внутренностях спускается на первый этаж. Мне кажется, мои ноги настолько ослабели, что уже не в состоянии выдерживать вес моего тела, но тут нет стульев, и будь я проклята, если упаду на ее глазах в обморок.
– И кто это? – спрашиваю я.
– Неужели не знаешь? – вопрошает она. – В конечном счете ведь ты не его – не Билли – последняя девушка.
– А чья?
– Ты, вероятно, сама все это уже сообразила, – говорит она. – Может быть, ты и не самая умная из нас, но всегда была самой упрямой. Ты – последняя девушка Орхомена.
Она улыбается мне, вся такая самодовольная и чувствующая себя в полной безопасности, а я вдруг осознаю, что вокруг дома в избытке деревьев и маловато людей.
– Кто он? – спрашиваю я. – Орхомен на хотмейл. Я знаю, что ты знаешь.
– Ты знаешь, что такое Орхомен? – спрашивает она, убирая папку назад в шкаф. – Так назывался город в Древней Греции. Раз в год там проводился праздник Дионисия, на котором жрец с обнаженным мечом бросался за убегающими женщинами. Если ему удавалось поймать какую-нибудь из них, он имел право безнаказанно убить ее. Это все продолжалось гораздо дольше, чем ты думаешь.
– Я могу заставить тебя сказать мне, – говорю я, показывая на свой пистолет.
– Я думала, это очевидно, – говорит она. – Орхомен – это доктор Кэрол Эллиотт.
Я думала, что готова к появлению доказательств, когда они возникнут, но ничто не может подготовить меня к этому предательству. Я одновременно укреплена в своих догадках и уничтожена. Это чудовищное знание сминает меня, медленно и неуклонно, и теперь я не могла бы направить на нее пистолет, даже если бы мне угрожала смертельная опасность. А я думаю, что такая опасность мне угрожает.
– Я давным-давно купила эти письма на аукционе мини-хранилища, – сказала она. – Я приглядывала за этим хранилищем, потому что знала: оно принадлежит главе приемной семьи, где росли Уолкеры[66]. Я сразу же отнесла их общественному защитнику, который вернул мне их спустя шесть месяцев. Сказал, что они нерелевантны, как утверждает «эксперт», который проводил их проверку. Обычное творчество девочки-подростка. Даже упоминать их не имеет смысла. Я держала их у себя, пока со мной не вышел на связь Орхомен с предложением выкупить их у меня. Я попросила почтовый адрес его реального аккаунта. Чего-то, поддающегося верификации. А еще тысячу двести долларов. Люди ценят только то, что стоит им денег. На самом деле это грустно.
Я делаю глубокий вдох, чтобы погасить паническую атаку, которая – я это чувствую – начинает поедать мои легкие, но легкие все же реагируют спазмом, и я икаю. Я опускаюсь на корточки. Сколько наших секретов известно доктору Кэрол? Почему она не убила меня в ее доме? В какую игру она играет с нашими жизнями?
Я слышу, как Крисси роется в своих ящиках, и боль пронзает мою грудь. Кто-нибудь. Пожалуйста, помогите мне. Но мой монстр – доктор Кэрол, помочь мне не может никто.
Кроме Стефани.
Она придет. Она придет со своим перцовым баллончиком, а Кейт будет поджидать ее в лесу. И при нем будет кайло, или дрель, или мясницкий нож, а у нее только мой перцовый баллончик, и она права: это говно не работает.
– Я потом нашла этого «эксперта», чьими услугами пользовался общественный защитник. Им оказалась доктор Кэрол. Она сказала ему, что эти письма в 2004 году не имеют никакой ценности, а потом в 2009-м, она их купила, – говорит Крисси. – За эти пять лет ее взгляд на вещи, видимо, изменился. Ваша маленькая группа поддержки – это просто поле боя, которое она создала для окончательного ряда жертвоприношений, в котором она, последний монстр, и ты, последняя из последних девушек, сольетесь в одно. Я нужна тебе как проводник, который приведет тебя в самое сердце лабиринта Минотавра, потому что сама ты не можешь заглянуть правде в лицо, а потому ты и пришла к Крисси Куку. Неужели ты не знала, что все лучшие оракулы в классических мифах были спятившими?
Она знала об этих письмах. Шесть лет она знала об этих письмах и ни слова не сказала мне. Как долго она планировала это? Она даже написала новые, и я вижу Крисси в ее кабинете, дверь заперта, а Крисси склоняется над бланком «Холли Хобби», фабрикует секс между мной и Рикки Уолкером, и если мне нужно было понять, насколько она нас ненавидит, то теперь я знаю – вот насколько.
Пол опасно наклоняется. Стены вращаются вокруг меня. Из компьютера доносится тихий электронный звон, и на экране появляется всплывающее окно.
– Ой, посмотри, – говорит Крисси. – Кейт прислал. Он нашел что-то в лесу.
Я глупая, я тупая, я недооценила степень психоза доктора Кэрол. Я вижу перед собой ноги Крисси, пытаюсь поднять голову, но все мое тело словно свело.
Что-то кусает меня в правое плечо, и оно онемевает, и мои ноги перестают действовать, и я смотрю в потолок и чувствую давление на моей талии, и поясная сумка отделяется от меня, и я вижу Крисси – она держит мой пистолет в правой руке, а в левой – электрошокер. Мне кажется, правая рука у меня сломана.
– Пойдем в общую комнату, посмотрим, что, по мнению Кейта, нам следует сделать с твоей маленькой подружкой. – Она улыбается. – Иногда его нужно спускать с поводка.
Стефани, прости, пожалуйста.
Ты никогда не была в безопасности со мной.
* Кристин Мерсер, «Монстры, наши творцы: от Всемирного потопа до последних девушек», впервые опубликовано в «Журнале сравнительного фольклора», ноябрь-декабрь 2009
Группа поддержки последней девушки XIX: Месть последней девушки
– Что ты там нашел, Кейт? – спрашивает Крисси, когда мы доходим до общей комнаты. – Что у тебя там?
Кейт распахивает бедром дверь и втаскивает в дом мешок костей. Он держит ее под мышки, а она безвольно висит в его руках. Глаза у него красные и слезятся. Сердце у меня падает, потому что Стеф, вероятно, брызнула ему в лицо струей из баллончика, и струйка оказалась не такой уж безобидной.
– Она мертва, – говорю я.
– Предположения делают из тебя и из меня идиоток, – говорит Крисси, прикасаясь пальцами к моей руке. – Кейт даст нам знать, если решит действовать в этом направлении.
Когда Кейт втаскивает Стефани в комнату, дверь захлопывается, ударив Стефани по ногам и издав скрежещущий звук. С ее ноги спадает один из поддельных, под «Чака Тейлора», кедов. Он то ли бросает, то ли опускает ее на стоящее в углу продавленное кресло, на которое набросана грязная одежда.
– Ты нашел кого-то, проявлявшего излишнее любопытство? – спрашивает Крисси таким тоном, словно разговаривает с собакой.
Он походя бросает баллончик «Мейс» на верхний из стопки пакетов от «Макдоналдса» на кофейном столике.
– Девица, – бормочет Кейт.
Мне кажется, у него эрекция. Он прижимает ладонь к паху своих джинсов.
– Стефани, – говорю я, направляясь к ней.
У нее бледное лицо, а из черной вмятины на ее лбу капает кровь. К ее худи прилипли листья. Ее глаза открыты, но я сомневаюсь, что она меня видит.
– Нет, – говорит Крисси, хватая меня за пояс и оттаскивая назад. – Атаковать Кейта – плохая идея.
Она смотрит на меня свинцовым взглядом, пока я не киваю, и тогда мы обе переводим глаза на Кейта. Он сидит на корточках, уперев локти в колени, руками он держит ноги Стефани и похож на гигантскую белку, заглядывающую в лицо девушки.
– Что мы с ней сделаем, Кейт? – спрашивает Крисси голосом воспитательницы детского сада.
– Это Стефани, – говорю я. Повторение имени потенциальной жертвы способствует появлению эмпатии. Я не думаю, что это оказывает какое-то воздействие на Кейта, но даже если он задумается всего на секунду, это может сыграть решающую роль. – Она с Красного озера.
– Мы знаем, кто она, – говорит Крисси.
Крисси смотрит на Кейта, а Кейт смотрит на Стефани, а глаза Стефани обшаривают комнату, пока не останавливаются на мне.
– Линнетт? – говорит она заплетающимся языком. – Я пришла.
Мне необходимо, чтобы она думала, будто я смогу ее защитить. До самого конца. Даже если защитить ее я не смогу. Она не умрет в страхе.
– Нам пора, – говорю я Крисси, вспоминая ее слова, сказанные в музее: «Иногда его нужно спускать с поводка». – Нам пора, и я обещаю больше тебя не беспокоить.