Солнечный луч, проникающий через шторы, силен и ярок, пылинки танцуют в воздухе в том месте, где луч падает на ее живот.
– Доктор сказал, что сотрясения у тебя нет, – говорю я ей. – Выпей водички.
Стеф садится на кровати, хватает стакан и выпивает воду до дна.
– Вы меня спасли, – говорит она и сама не верит своим словам. – Спасли мою задницу. Он собирался забить меня до смерти этой битой, и вдруг все взорвалось, а этот телевизор сбил ее с ног.
– Я не хочу об этом говорить, – говорю я.
– Она это заслужила, – говорит она.
– Я не убийца, – говорю я, и это сильно осложнит мои предстоящие разборки с доктором Кэрол.
– Это не похоже на хороший инстинкт выживания, – говорит Стеф.
Я чувствую иррациональную злость по отношению к ней за то, что она сказала об этом как о чем-то обыденном, но ввязываться в спор не хочу. Я открываю мою тревожную сумку и выкладываю на стол то, что в ней осталось. Мультитул от «Лизермана»[68], маленький фонарик от «Мэглайта», складной нож, навигатор, двадцать пять футов нейлонового шнура, четыре пары пластмассовых наручников, восемьсот тридцать долларов.
– Бр-р, от меня воняет, – говорит Стеф. Она встает и на негнущихся ногах бредет в ванную, пьет воду из крана, потом наполняет стакан и выпивает и его. – Если вопрос стоит «я или они», – говорит она, вытирая подбородок, – то я каждый раз выбираю «они». И говорить тут не о чем. Вам лучше к этому привыкнуть.
– Я не хочу привыкать к убийству, – говорю я.
– Я не знала, что вы такая сердобольная, – говорит она, падая на кровать и поправляя под собой подушку.
Мой.22 – последнее, что я достаю из сумки. Я кладу его на письменный стол.
– Мы выбросим его в воду с первого моста, какой нам попадется, – говорю я.
– Нет, черт побери, – говорит Стефани. Она встает и идет по комнате. – Никто больше не сделает меня их заложницей. Вы можете сколько угодно впадать в благодушие, но мне нужно средство самообороны.
Она берет пистолет и прицеливается в дверь, держа его горизонтально, как видела это в кино.
– Я не хочу больше никого убивать, – говорю я.
– Тогда оставьте его мне, – говорит она голосом чересчур непримиримым, чересчур уверенным.
Она не знает, что такое убийство. Но я позволяю ей взять пистолет. В конечном счете она поймет, насколько бесполезна эта вещь.
На дне моей сумки лежит «Военный призрак» – самодельная книга-комикс Пэкса Эллиотта. Мне кажется, он выудил у меня сто долларов два месяца, я не семь дней назад. Я надеюсь, Джулия сделает то, что я просила. Я не хочу иметь дело с этими двумя мальчиками, когда поеду к доктору Кэрол в Сейджфайр.
– Мы поедем в Лос-Анджелес, – говорю я ей. – Мы сможем купить лекарства по твоему рецепту по дороге.
Я листаю комикс. Картинки такие, какие я и предполагала: любительские и ужасные. Я едва понимаю, что вижу перед собой.
– Я думаю, ваша машина уже накрылась, – говорит Стеф. – Может быть, нам придется взять машину в аренду. У вас есть кредитка?
Я рассматриваю страничку комикса и не могу ответить. Огромная фигура с широко распахнутым ртом, полным неровных зубов, и с иксами вместо глаз вцепилась когтями во льва и отрывает ему голову. Повсюду неразборчивые подписи красным. Широко распахнутый рот – знак сексуального домогательства; когти символизируют возможное насилие, как и огромное тело относительно маленького ребенка, над которым оно возвышается. Злоупотребление одним цветом может быть знаком эмоциональной неуравновешенности. Как и иксы вместо глаз, как и клыки. Но дыхание у меня перехватывает от того, что я вижу на груди монстра. А вижу я имя:
Скай.
– Если у вас есть кредитка, то мы можем просто взять машину в аренду, верно? – повторяет Стефани.
«Скаймэн токой злой, что атрывает голавы котам, – гласит подпись. – Большим котам, маленьким катам, нашим котам, соседским котам. Скаймэн нинавидит котов».
Мои руки немеют.
– Вы меня слушаете? – спрашивает Стеф. – Вы говорите, что дело такое срочное, так давайте вернемся в Лос-Анджелес. Но нам придется взять машину в аренду.
Дрожащими пальцами я листаю страницы назад, читаю с самого начала. Страница за страницей я вижу монстра Скаймэна, возвышающегося над РХ-1 – крохотным роботом, который трусит перед яростью Ская.
«Скаймэн может очень быстро стрелять из пистолета», – сообщает подпись к рисунку.
«Я могу прострелить насквозь здание с другой стороны улицы, – хвастается Скаймэн в облачке текста, в руках он держит винтовку с оптическим прицелом. – Я убью всех последних женщин!»
Скаймэн поджигает здание.
«Вот тебе, получай, Король Мечты!» – кричит он.
«Скаймэн убьет Гадких Девушек», – гласит подпись под картинкой, на которой Скаймэн отрубает головы шести женщинам. Одна из них в кресле-каталке. Красная кровь фонтаном бьет из их шей. Из шести шей. Их шесть. Шесть последних девушек.
– Эй, вас куда-то унесло, насовсем? – спрашивает Стефани. – Ку-ку?
«Скаймэн говорит эти слова, когда он закончил, – читаю я подпись, – мы будем единственными людьми, оставшимися в мире, а все враги будут умерщвлены. Скаймэн убьет всех врагов! И тогда мама вернется домой!»
Скаймэн. Скай Эллиотт.
Я думаю о письме, которое получила Крисси с аккаунта доктора Кэрол.
Я вспоминаю, как стояла в комнате Ская, а он говорил: «Я сделал сайт и электронную почту для бизнеса матери».
Сын доктора Кэрол. Ее домашний офис. Ее компьютер. Как он нашел мою книгу. Как он увидел ее записи. Он знал о нас все. Как он вынуждал нас делать его работу за него. Монстр появляется из нутра дома.
Я засовываю книгу в сумку.
– Нам пора, – говорю я Стефани. – Бери свой телефон, собирай вещички, нам нужно в Лос-Анджелес. По дороге мы позвоним Джулии.
До границы штата мы успеваем сделать четырнадцать звонков на ее телефон. Она не отвечает ни разу.
* Расшифровка допроса Джулии Кэмпбелл, оставшейся в живых свидетельницы массового убийства, допрос проводился сотрудниками полицейского департамента Сан-Диего Дуайтом Райли и Джуди Хикс, 23 октября 1992 года
Группа поддержки последней девушки ХХ: Последняя глава
Мы мчимся по прерии.
Мы доехали на «шеви» до автомастерской, где я заплатила мои последние восемьсот долларов за бамперы и ветровое стекло. Я упросила его дать мне машину подмены на день, пока он будет ремонтировать мою.
– Скорость держите ниже шестидесяти пяти и не выезжайте на хайвеи, – говорит он мне.
– Безусловно, – говорю ему я.
Мы выезжаем на хайвей, и я всю дорогу держу скорость в восемьдесят пять.
Джулия так и не снимает трубку. Не отвечает и Дани, а телефон Хизер так еще и не выключен. Мэрилин заблокировала номер Стефани. Они все отвернулись от меня, потому что считают, будто я спала со своим монстром, потому что они читали мою книгу, потому что думают, будто я спятила. Источник единственного моего доказательства – это Крисси и комикс помешанного мальчишки. Они мне никогда не поверят.
Я еще сильнее давлю на педаль газа. Машину начинает зловеще сотрясать. Стефани ворчит всю дорогу.
– Все считают, что волки в парке опасны, – говорит Стеф, когда мы проезжаем знак «Йеллоустоун». – Но на людей все время нападают бизоны.
Стефани говорит так, будто ей нужно напоминать себе, что она жива. То, что случилось в доме Крисси, вероятно, потрясло ее сильнее, чем я думала. Она громко читает билборды. Она высказывает свое мнение о водителях других машин. Я не отвечаю. Мне нужно в Калифорнию.
Мы съезжаем на Тридцатую, в объезд Солт-Лейк-Сити, направляемся в Уэллс по Восьмидесятой. Я ни за что не хочу приближаться к Американ-Форк и готова потратить на объезд дополнительное время.
Мы не останавливаемся в городах. Мы едем по четырехполосной Америке мимо мест для отдыха. Пригороды и скопления билбордов рассекаются съездами и сужениями.
Руки и лицо Стефани покрыты синяками и царапинами. Я не знаю, когда ей снимать швы с головы. Она перестает звонить родителям. Я не замечаю этого, пока не проходит десять часов.
– Ты перестала звонить? – спрашиваю я.
– А что они могут сказать? – спрашивает она. – Полиция нас уже ищет. Я что говорю – не исключено, что мы обе отправимся в тюрьму. А куда мы сейчас-то едем?
Мое тело вибрирует. Где они – с доктором Кэрол или все же Джулия прислушалась к моим предупреждениям и они теперь в безопасном месте? Взяла ли она с собой Ская? Не в Стейджфайре ли они? Я даже не знаю, куда нам ехать.
Иногда человек не знает, почему он делает то, что делает, и просто продолжает двигаться, хотя никаких вариантов у него не осталось.
– Нам нужно остановиться, – говорит Стефани.
– Никаких остановок, – говорю я.
– Мне нужно пописать, – говорит она.
– Пописай в стаканчик, – говорю я. В машине полно пустых стаканчиков. Я до того наглоталась кофеина, что у меня глаза вибрируют в глазницах.
– Я не писаю в стаканчик, – говорит Стеф. – Сами писайте в стаканчик.
– И пописаю, когда нужда придет, – говорю я. – А ты баранку попридержишь.
– Гадость, – говорит она, скрещивает руки на груди и поворачивается к пассажирскому окну.
Обогреватель в машине заело, и он всю дорогу гонит горячий воздух нам в лица.
– Меня зажаривает, – говорит Стефани, и мне нечего ей возразить. У меня самой ноги горячие и потные. – Из меня заживо готовят жаркое.
Мы едем через ночь, такую темную, что, если выключить фары, планета исчезнет. Мы кидаем на задние сиденья обертки от фастфуда. Пару сотен миль назад у нас был мешок для мусора, но в какой-то момент вся задняя часть салона превратилась в мешок для мусора.
Я рассказываю ей о Скае. Я говорю ей, что убийства – его рук дело. Я говорю ей, что мы должны его остановить, но я не знаю как. Физически мне с ним не совладать, а что бы я ни сказала – мне никто не поверит. Идей у меня никаких нет. Мои планы отработаны, я не знаю, что делать дальше. Теперь я – просто движение.