Кажется, сейчас — поминки ее лучшей подруги.
— Аня, тебе надо поесть. — Глеб дотронулся до ее руки, и она вздрогнула. — Я попросил для тебя рыбу. Не хочу еще одного обморока.
Она почувствовала, как к горлу подкатила тошнота, и подумала о том, что никакая рыба не спасет ее от обмороков, а потом вспомнила лицо подруги в гробу. (Вот именно в этот момент Ане сегодня и стало плохо — когда она увидела Дашу мертвой. Ее успел подхватить Миша: Глеб тогда отошел «ответить на важный звонок», а Кирилл вообще не подходил к ней на похоронах.)
— Только не рыбу. — Она смотрела перед собой.
— Хорошо, давай мясо? — с легким раздражением произнес он. — Скажи, что ты хочешь?
«Умереть», — подумала она и подняла глаза.
Надо же — сколько людей… Все молча едят.
Аня слышала, как ложки стучат по тарелкам. Невыносимый звук. Ей захотелось надеть наушники, чтобы не слышать его. Чтобы не слышать свои мысли. Она напрягла мышцы барабанных перепонок — в ушах задул ветер. Стало легче. Аня не знала, как у нее получается искусственно создавать шум в ушах, но часто делала это — заглушала звучание внешнего мира.
Она повернула голову влево и сразу же встретилась глазами с Кириллом. Он сидел на другом конце стола вместе с их однокурсниками.
Это Алена попросила Аню позвать всех, кто учился с Дашей — всех, кто захочет с ней проститься. Та написала на странице подруги сообщение — самое нелепое из всех, которые когда-либо писала на ее странице. «Похороны Даши Меркуловой пройдут двадцатого июня по адресу…»
Многие знакомые спрашивали, что случилось. Она говорила про аварию. Кто-то предположил, что Даша села за руль пьяная, другие подхватили эту версию. Аня никого не переубеждала: она не знала, в каком состоянии была подруга, когда села за руль. Хотя нет… Знала. Она же видела, в каком состоянии была Даша: почти не ела, много плакала, пила, как будто запустила программу саморазрушения. Только разве это кому-то объяснишь? Разве кто-то способен это понять? Аня была уверена, что нет, поэтому молчала. Молчала и винила себя за то, что не взяла трубку. И за то, что была счастлива в ночь смерти Даши.
Она быстро перевела взгляд правее (видеть Кирилла было слишком больно): на нее в упор смотрела девушка с длинными русыми волосами. Ане вдруг показалось, что прямо сейчас та слушает ее мысли. От удивления она распахнула свои светло-зеленые глаза и, не моргая, смотрела на девушку. Та делала то же самое, а потом слегка кивнула. Аня, пораженная, слегка кивнула в ответ. В этот момент в голове пронеслось: «Кто это? Мы знакомы? Может, я ее знаю, но не могу вспомнить?»
Аня ошибалась: она не знала девушку с длинными русыми волосами — не могла ее знать. Она не могла знать Иру Зотову, бывшую одноклассницу Даши.
Ира тоже не знала Аню. И, конечно, не смотрела на нее в упор.
Нет, Аня Тальникова не сошла с ума окончательно: со стороны действительно могло показаться, что девушка с длинными русыми волосами смотрит в лица людей — вглядывается в каждое — но на самом деле прямо сейчас она смотрела в свое.
Ира Зотова смотрела в себя — она вспоминала.
Ей шестнадцать. Она ненавидит мать, бабку, одноклассников, себя — весь мир ненавидит. Школу ненавидит, экзамены предстоящие ненавидит. Ни с кем не общается. Ни с кем, кроме Даши Меркуловой, соседки по парте. Своенравной и взбалмошной хамки: так думали о ней одноклассники и учителя. А Ира думала по-другому. Даша была для нее самым чутким, самым добрым человеком. Настоящим человеком. Единственным человеком, который понимал ее тогда. И который ее спас. Спас не только от буллинга, но и от ответственности.
От ответственности за ложный звонок о бомбе.
Ира сделала это назло бабке, которая заставила ее учиться в этой элитной школе. Назло матери, которая пила и не обращала на нее внимания. Назло отцу, который бросил ее и не появлялся в ее жизни. Назло одноклассникам, которые издевались над ней. Назло всему миру. Позвонила из дома и сорвала выпускные экзамены, а потом призналась во всем Даше — единственному человеку, которому, как ей казалось, она небезразлична.
Та сказала, что отследить звонок по номеру телефона будет нетрудно. Сказала, директор этого принципиально так не оставит. Сказала, ее выгонят из школы. Сказала, что она этим звонком сломала себе жизнь. Будущее.
Ира ответила, что ей все равно: как можно сломать то, чего нет, и тогда Даша пошла к директору и призналась. Призналась, что сделала то, чего, на самом деле, не делала.
Она сказала Ире, что никогда не расскажет об этом никому. Что это будет их секрет. Ира не стала спорить — она испугалась. Испугалась сломанного будущего. Сломанной жизни. Того, что станет такой, как мать.
Прошло пятнадцать лет — и вот она сидит на поминках той, которая ее спасла. Сидит и благодарит ее. За несломанное будущее. За несломанную жизнь. За то, что не стала такой, как мать.
Ира заметила, что на нее, не отрываясь, смотрит зеленоглазая шатенка с каре, и слегка кивнула — просто, чтобы поддержать ее. Та слегка кивнула в ответ.
«Да, точно знакомы. Как же ее зовут?» — снова подумала Аня, глядя на девушку с длинными русыми волосами, и вдруг почувствовала, как кто-то осторожно гладит ее по правому плечу.
— Ань, мы поедем, — прошептала Женя ей на ухо. — Попроси, пожалуйста, Глеба помочь довести его до такси.
Довести до такси нужно было Олега: он напился. Точнее, приехал на похороны уже пьяный, а на поминках напился окончательно. Он пил второй день — с тех пор, как узнал, что Даша умерла — не давал себе трезветь.
Все это время Женя просила его не пить. Перед похоронами особенно: говорила, там будет много людей. Олег невнятно — но она все равно поняла — ответил на это коротко: «Мне похуй». Сейчас он сидел на стуле, чуть согнувшись, несильно раскачивался из стороны в сторону и смотрел перед собой. «Любимую женщину хоронит», — думала Женя.
Ей было очень плохо. Оттого, что Даша умерла. Оттого, что они с девочками больше никогда не соберутся на ужине у Пати. Оттого, что жизнь — такая хрупкая и несправедливая. Оттого, что Олег пьет.
Она смотрела на своего будущего мужа эти два дня и думала одну мысль. Мысль была настолько страшной, что Женя, когда впервые различила ее в себе, почувствовала, как кожа покрылась мурашками — только не снаружи, а изнутри: они как будто бегали по венам, неприятно и назойливо царапая их. Женя пыталась ее прогнать, но навязчивая мысль прочно засела в голове, стала фоном для всех других мыслей. «Если бы умерла я, он бы так не пил».
— Доведи Олега до такси, — услышала она безжизненные звуки, а спустя секунду осознала, что их издала Аня.
— Мы поедем все вместе, — отрывисто произнес Глеб, посмотрел на Олега и продолжил говорить с более мягкими интонациями. — Его и до квартиры довести надо. Женя одна не справится.
— Я останусь до конца. — Звуки больше не казались безжизненными — они нервно задергались. — Я до конца буду с ней.
Глеб медленно вдохнул, еще медленнее выдохнул и чуть повернул голову влево. Женя проследила за его взглядом и уперлась глазами в Кирилла. Тот внимательно, не отрываясь, смотрел в их сторону.
— Я тоже останусь до конца, — прозвучал довольно громко и на удивление вполне отчетливо нетрезвый голос Олега.
— Уверен? — моментально отреагировал Глеб.
Олег, не глядя на друга, кивнул и потянулся к бутылке водки. Женя удивленно наблюдала за ним. Он аккуратно налил полную рюмку и, продолжая держать бутылку в руке, залпом выпил ее, а затем тут же налил новую.
Глеб быстро встал и слегка дотронулся до спины Жени.
— Давай на время поменяемся местами?
Та молча поднялась со стула и села слева от Ани.
Получается, Олег не такой уж и пьяный: все слышит, замечает — просто не показывает этого. Но почему? Потому что ему безразлично происходящее? Потому что ему безразлично происходящее теперь, когда ее нет? Стало обидно. Она не хотела признаваться себе в том, что даже сейчас ревнует Олега к Даше — это казалось кощунством. Собственные чувства были противны. Женя вдруг поняла, что хотела увезти его с поминок не потому, что он напился, а чтобы перестать ощущать себя третьей лишней, и сглотнула: в горле начал набухать ком.
Она кашлянула и скользнула взглядом по присутствующим. Мрачные, притихшие, припорошенные горем люди. Дашина смерть буквально выбила каждого из них из колеи: все произошло настолько неожиданно и казалось таким неправдоподобным, что самой частой фразой на похоронах стала «я не верю». Ее Жене сказала и Карина Адамова. Перед отпеванием она подошла поздороваться, но вместо этого расплакалась, а потом крепко обняла и прошептала: «Я не верю…»
Женя сама не верила — все это время. Даже когда слышала, как кричала Дашина мама. Даже когда Аня упала в обморок. Даже когда увидела Дашу в гробу. Даже когда бросала землю в могилу.
Она всхлипнула, вдруг с ужасом осознавая, что случилось. Посмотрела на Аню. Та не двигалась; казалось, даже не дышала. Женя не решилась заговорить с ней: у нее не было слов, чтобы поддержать ее. А вот у Глеба для Олега, судя по всему, такие были. Он сидел рядом с другом, внимательно глядя на него.
— Брат, послушай. Я понимаю, это очень тяжело, но… Тебе туда не надо.
— Куда?
— За ней.
Олег ухмыльнулся.
— А может, я хочу.
— Ты нам здесь нужен. — Глеб сжал его плечо. — Мне нужен. Отцу своему.
Олег промолчал.
— Я уверен, она бы тоже не хотела… — очень тихо произнес Глеб и кивнул на бутылку водки. — Чтобы ты себя вот так убивал.
Олег снова промолчал и решил, что когда приедет домой, примет пару проверенных «обезболивающих» таблеток: от водки и правда только хуже.
— Спасибо тебе, брат, — чуть улыбнулся он.
Глеб крепче сжал его плечо, прекрасно понимая, что Олег сегодня же или накурится, или закинется какой-нибудь дрянью, вроде той, какой закидывался, когда расстался с Дашей.
Он вспомнил, как позвонил ему вчера после того, как Аня приехала домой. В слезах. В неадеквате.