«Да мне вообще не о чем с тобой говорить! Ты из-за какой-то суки семью предал».
«Пошла вон».
«Ты меня больше не увидишь».
«Миш, тут насчет Даши. Я ничего не понимаю. Какой-то бред».
Самым страшным моментом стало опознание.
Миша пережил многое — делал бизнес в девяностые. Он думал, его ничем нельзя испугать, но когда увидел дочь на каталке, почувствовал, как отказывает тело. Голова набухла так сильно, что шея, казалось, ломается под ее тяжестью. Сердце будто остановилось — перестало качать кровь. Ноги стали слабыми, словно из бумаги. Руки онемели.
Лицо Даши сильно пострадало — практически съехало вбок, но она все равно казалась ему красивой. Он узнал ее. И как бы ни хотел убедить себя в том, что это ошибка, не сомневался: перед ним — его дочь.
На организацию похорон были сутки. Даша разбилась за пару часов до полуночи, в ночь с субботы на воскресенье, и по всем церковным канонам третий день приходился на понедельник. Конечно, никто не запрещал хоронить на четвертый, пятый или шестой, но он не мог опоздать — считал себя обязанным ей.
— Какое кладбище? — деловито спросил похоронный агент, когда Миша позвонил ему, и быстро добавил. — Места есть на любом.
— На любом? — переспросил тот и продолжил растерянно. — Я думал, в черте города уже не хоронят.
— Хоронят. Если есть деньги, хоронят где угодно.
Миша мрачно усмехнулся.
— Сколько?
— Цены стартуют от трех миллионов. Все зависит от линии и места.
— А где вы возьмете землю? Она же не бесконечная, — вырвалось у Миши. Он не понимал, зачем спрашивает об этом. Казалось, просто тянул время. Казалось, если ему скажут, что земли нет, Даша оживет.
— Михаил Алексеич, мы можем как бы по родственному захоронению оформить, — осторожно начал похоронный агент. — Лет тридцать назад архива еще не было — это проверить будет невозможно…
Миша молчал.
— Если надо, дерево спилим, — продолжил тот, будто рассказывал о неограниченных возможностях созданного инновационными технологиями робота. — В общем, найдем способ. Это не проблема.
И в самом деле, место на кладбище со стартовой ценой в три миллиона рублей оказалось не проблемой. Были другие — посерьезнее. Те, которые не могли решить ни деньги, ни махинации с документами, ни спиленные деревья.
— Мне же не нужно объяснять тебе, кого не должно быть на похоронах? — с претензией сказала Алена, когда села в машину, после того как забрала вещи из квартиры Даши.
Миша смотрел на руль.
— Ты считаешь, это правильно? — негромко произнес он. — Они же подруги. Может, дать им попрощаться? По-человечески.
— А ты у своей дочери спроси, хочет ли она прощаться с такой подругой. По-человечески.
Через час он набрал Пати.
— Даша разбилась. Авария. Похороны — завтра, но тебе не нужно туда приходить. Ты же понимаешь…
— Я все понимаю. Спасибо, что позвонил, — с трудом выговаривая слова, произнесла она и добавила после какой-то бесконечной паузы. — Прости меня.
Миша в ответ положил трубку. Он не знал, что говорить.
После похорон ему стало страшно. Все эти два дня он отвлекал себя делами, заботами, а тут вдруг понял: нет больше дел. Забот нет. Ничего нет.
Ее нет.
Оставаться один на один со своей болью Миша не мог, поэтому полностью сосредоточился на жене. Он был рад, что она уговорила его остаться в тот вечер. Больше не думал про ее измену. Про своих любовниц. Про Пати. Вообще ни о ком, кроме Алены, не думал. Она стала для него самым важным человеком, а забота о ней — единственным шансом на жизнь. Он нашел наконец смысл.
Сегодня, когда у нее случился отек Квинке, Миша был дома. Только это ее и спасло. Быстрые действия мужа. Безошибочные реакции парамедиков[70].
Алену не удалось привести в чувство дома — ее срочно увезли на скорой. Он поехал на своей машине следом. Всю дорогу в голове на повторе звучала одна мысль: «Хоть бы выжила».
— Что от меня нужно? Любые деньги, — почему-то с претензией сказал он главному врачу.
— Мы делаем все возможное, — спокойно ответил тот и добавил серьезно. — И невозможное.
— Какие шансы? — напряженно спросил Миша.
— Мы делаем все возможное, — негромко повторил врач. — Я не берусь прогнозировать.
Миша молчал.
— Вам сейчас лучше поехать домой. Вещи собрать, — негромко продолжил врач. — Здесь вы ничем не поможете.
Миша не стал спорить и уже через полчаса складывал вещи Алены в большую кожаную сумку. Спортивный костюм жены, ее нижнее белье, зубная щетка…
В какой-то момент из гостиной зазвучала бодрая мелодия.
Он сначала не понял, откуда она доносится, а потом сообразил, что это звонит телефон Алены. Взял трубку машинально, не посмотрев на экран.
— Я, наверное, ошиблась номером, — раздался из динамика чуть хрипловатый, но вместе с тем нежный женский голос.
Миша бросил взгляд на экран.
«Анечка Тальникова».
— Аня, Алена сейчас не может подойти.
— Ой, Михаил Алексеич, простите, — смутилась она. — Я вас не узнала.
Пауза.
— Я просто хотела… Это насчет Гусеницы.
— Насчет кого? — поморщился он.
— Ну, — она, казалось, смутилась еще сильнее. — Насчет кошки. Дашиной.
— А-а, — безразлично протянул он и нетерпеливо добавил. — Извини, мне сейчас не до кошки.
— П-просто… Мы… С Аленой Юрьевной… Хотели найти ей семью… Но я хотела сказать, — сбивчиво продолжила она. — Точнее… Попросить…
Миша почувствовал раздражение.
— Ань, давай немного короче, — резко прервал он поток невнятных фраз. — В чем суть?
— Я забираю ее себе, — вдруг четко произнесла та и заговорила скороговоркой. — А еще я живу в квартире Даши. Хотела, чтобы вы знали. Чтобы Алена Юрьевна знала. Мне пока некуда идти.
Миша снова бросил взгляд на экран: это точно Аня?
«Анечка Тальникова» — однозначно ответили на его вопрос белые крупные буквы на черном полупрозрачном фоне.
— Что значит — некуда идти? Я не понял.
— Мы с Глебом разводимся. Я съехала от него, — тяжело дыша, произнесла она и снова затараторила. — Нет, я могу пожить в отеле, просто мне нужно буквально несколько дней, чтобы найти квартиру, и…
— Стоп, — перебил он ее. — Вы с Глебом разводитесь?
— Да, — мрачно сказала она, замолчала на секунду, а потом несколько раз всхлипнула. — Вы не подумайте, я не…
— Аня! — повысил он голос. — Ты можешь жить у Даши, сколько нужно. Месяц, два, полгода, год! Ты меня слышишь?
Всхлипывания превратились в тихий плач.
— Тебе деньги нужны?
— Нет! — нервно выкрикнула она, а потом произнесла, заикаясь. — Н-не нужны! Я уеду. Мне бы только… Найти… Куда с кошкой пустят…
Миша почувствовал, как заныло в груди.
— Да что же вы творите, дети? — тихо произнес он, обращаясь то ли к ней, то ли к Даше, то ли к ним обеим одновременно.
Плач стал громче.
— Ань, если тебе нужна помощь, скажи.
— Спасибо, — ответила она, пытаясь справиться с рыданиями. — Передайте, пожалуйста, Алене Юрьевне, что я звонила. И…
Шумный выдох.
— Просто передайте. Она поймет.
Миша, не отрываясь, смотрел на жену. Она лежала неподвижно. Казалось, была где-то далеко — не здесь.
— Аня Тальникова звонила.
— Нашла?
— Что?
— Хозяев.
— Да.
— Не рассказала ничего о них?
— Она сама ее заберет.
Алена слегка приподнялась на локтях и еле заметно улыбнулась.
Миша молчал, решая, сказать ли про квартиру и развод. Он уже приоткрыл рот, но передумал: а вдруг от этих новостей ей станет хуже.
— Как мама?
— Нормально.
— А твоя?
— Тоже. Они же бойцы.
— Про меня не говорил?
— Нет. Она звонила недавно, волновалась, что ты не отвечаешь. Я сказал, ты уехала в санаторий. Что пока в дороге. Что связи нет.
Алена прикусила нижнюю губу.
Самым сложным, что ей пришлось сделать перед похоронами Даши, было сказать о смерти внучки своей маме. Она не представляла, как та отреагирует. Было настолько страшно, что Алена даже думала не говорить — рассказать потом, когда похоронят.
— Она тебе этого не простит, — прокомментировал Миша ее идею.
— А вдруг приступ?
— А если скажешь через месяц? Какая разница?
— Может, ты скажешь?
— Хочешь, скажу я.
Алена решилась и сказала сама. Мама не заплакала. И приступа не было. Она медленно закивала, а потом, глядя куда-то сквозь дочь, тихо, спокойно и ласково произнесла слова, которые словно вспороли ту: Алена буквально ощутила, как в грудную клетку вонзился острый нож и разрезал ребра, выпуская наружу все, что было под ними. «Ну ничего, Дашунь. Ты подожди. Я скоро».
Мишина мама тоже стойко перенесла новость.
Они обе героически держались на похоронах. Не плакали, не отходили от своих детей. И друг от друга.
На поминках Мишина мама, глядя на Олега, который еле держался на стуле, прошептала сыну на ухо: «Ну и молодежь у нас…» Тот ничего не ответил — вспоминал слова, которые она сказала после того, как узнала о смерти Даши. «Не уберегли вы мою внучку. Ты не уберег, Мишаня».
Всю ту ночь он не спал — искал ответ на вопрос.
Кто?
Кто виноват?
Он? Алена и ее ложь? Сама Даша? А может, алкоголь в ее крови?
— Около сорока сотых промилле, — серьезно произнес неделю назад следователь, который вел дело, смотря на сидящего напротив Мишу: за неумеренно высокую плату экспертизу провели максимально быстро — настолько, насколько это позволили законы химии. — Бокал — полтора вина. Бутылка пива. Погрешности быть могут — тут факторов много. Но то, что она была не пьяной, скажем так, в ноль — это точно.
— Тогда что? — Скорее себя, чем его, спросил Миша.
Тот вздохнул — как-то профессионально, со знанием дела, а потом заговорил неторопливо-повествовательно, загибая пальцы в такт предложениям.
— Скорость превысила. Сориентироваться не успела. Чувствовала себя плохо. Новость какую-то шокирующую узнала. На телефон отвлеклась — они ж сейчас по видеосвязи даже за рулем разговаривают. Да мало ли причин… И потом, — он раскрыл ладонь и задержал ее в воздухе. — Сколько трезвых разбиваются. И скольких пьяных бог бережет. Это ж, как его…