А вот Глеб звонил почти каждый день. Писал сообщения. В них — извинялся, просил вернуться. Писал, умирает без нее. Предлагал встретиться. А еще спрашивал, нужна ли помощь. Регулярно переводил деньги на карту.
Она не отвечала на сообщения. Трубку не брала. Деньги переводила обратно.
Было очень больно. На фоне внимания Глеба равнодушие Кирилла приобретало гипертрофированные масштабы, и Аня с каждым днем все сильнее ненавидела мужчину, ради которого еще недавно была готова на все. А еще она, к удивлению, часто скучала по мужу. По его уверенности. По умению упрощать жизнь. Без него она стала такой сложной…
— Ань, — вернул ее на кухню голос Глеба. — Я понимаю, тебе плохо. Прости, что все это время меня не было рядом. Если бы ты дала мне свой адрес, я приехал бы тут же. Все бы бросил — работу, дела, проекты свои.
Он встал со стула, подошел к ней сзади и обнял. Она уже почти не плакала, а только дрожала всем телом.
— Меня уволили, — тихо сказала Аня.
— Я в курсе, — мрачно произнес Глеб, крепко сжал ее в объятиях, а потом сел за стол.
Она удивленно вскинула брови.
— В соцсетях прочитал?
— Нет.
— А как тогда?
Он молчал. Смотрел вниз.
— Глеб?
— А я после того, как ты ушла, — он поднял на Аню глаза. Она увидела в них грусть. — Стал утреннее шоу одно слушать. Там у ведущей голос такой… Самый нежный на планете.
Она, не отрываясь, смотрела на него и не верила в то, что это говорит он.
— Ну и вот… В один день вместо самого нежного голоса на планете я услышал какой-то другой, — отстраненно, словно в этот момент принадлежал своим воспоминаниям, а не своим словам, проговорил Глеб и резко помотал головой. — Ну а потом — да. Прочитал в соцсетях.
Аня, пораженная, взяла его за руки. Он слушал ее каждое утро. Мужчина, который вообще не слушает радио. Второе пронзительно-честное и трогательное признание в любви.
— Лучше скажи мне, почему, — напряженно произнес он, интонационно выделяя последнее слово. — В соцсетях ты — «сама ушла».
Она усмехнулась.
— Не дала программному.
— Что?!
Аня, продолжая держать мужа за руки, смотрела на него. За несколько секунд на его лице сменились сразу четыре реакции. Оцепенение, удивление, злость, радость.
— Не дала программному, — с счастливо-восторженной улыбкой — так, точно узнал очень приятную и очень неожиданную новость, сказал он и поцеловал ее правую руку. — Анечка, милая моя.
Она растерянно моргала.
— И часто программный к тебе приставал? — внимательный серьезный взгляд.
Аня молчала.
— Я понял, — он поцеловал ее левую руку. — Имя, телефон. Неудовлетворенного программного.
Пауза.
— Глеб, не надо! — она отдернула руки. — Я тебя прошу.
— Как не надо? Парень-то неудовлетворен остался, — нахмурился он и снова улыбнулся. — Я это исправлю. Там такой оргазм будет.
Аня вздохнула. Не стоило ему говорить.
— Ты только навредишь… — хнычущим тоном начала она. — Вот сейчас время пройдет, может, все забудут про скандал, и я устроюсь на работу. А если начнешь разбираться, он разозлится. И еще что-нибудь сделает!
Глеб тяжело и громко задышал.
— Да чтобы я каких-то там программных боялся! — вышел из себя он. — И тебе запрещаю бояться кого-то, когда я рядом! И когда меня нет — тоже. Моя жена не должна никого бояться. Вообще. В принципе.
Аня застыла на месте. Жена… Он до сих пор называет ее женой, да еще и готов защитить. После всего, что она сделала… После того, как изменяла, врала, угрожала ему.
— Глеб, я такая дрянь, — прошептала она.
— Ты не дрянь. Ты просто запуталась, — ласково произнес он и добавил голосу уверенности. — Мы решим все вопросы. С твоей работой. С твоим настроением. С нашими отношениями. Я обещаю. А хочешь — вообще не будешь работать? Отдохни, побудь дома. Ты бледная, похудела вон как. Ешь хоть что-нибудь?
Аня смотрела на него и чувствовала, как ее парализует ужас: она чуть не потеряла этого мужчину — из-за какого-то лживого романа. Она чуть не потеряла этого идеального мужчину.
— Я хочу домой, — тихо сказала она. — Я так устала… Забери меня, пожалуйста.
Он улыбнулся.
— Вот именно за этим я сюда и приехал.
— Только… — Аня замялась.
Глеб заметно напрягся.
— Я теперь не одна.
— В смысле?!
Она потянула его за руку в ванную. На полу, свернувшись в клубок, спала Гусеница.
— У меня теперь есть кошка. И я без нее никуда не поеду! — неожиданно капризным тоном заявила Аня.
— Охренеть… — простонал Глеб и вздохнул. — Ладно, кошка, так кошка.
Через два часа они были в кровати. В их кровати. Вдвоем — без Гусеницы: Глеб сказал, что не потерпит животных в постели. Впрочем, Гуся сама не хотела с ним спать. Она, кажется, вообще его недолюбливала. Внимательно следила за ним — пристально смотрела своими янтарными глазами, но не подходила. Не давалась в руки, если Глеб пытался ее гладить. Держалась на расстоянии от него. Аня, глядя на это, улыбалась: как же эта кошка похожа на Дашу…
Глеб довольно быстро уснул, а Аня лежала с открытыми глазами и думала о том, как непредсказуемо меняется жизнь.
Еще в феврале она говорила девочкам, как сильно любит Кирилла. Была готова на все ради этой любви. Еще в феврале она говорила девочкам, что Глеб — черствый, бездушный, неспособный ее понять мужчина. Мечтала о разводе. Еще в феврале у нее была лучшая подруга.
Прошло всего полгода. Даша умерла. Кирилл во второй раз предал ее и исчез. Глеб повел себя как настоящий мужчина — любящий.
В горле набухал ком. Аня несколько раз всхлипнула.
— Ты плачешь, что ли? — сквозь сон пробормотал Глеб.
— Все хорошо, — прошептала она. — Спи.
Глеб крепко обнял ее и прошептал в ответ: «Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Теперь — точно».
Глава 3
Пати Кортес рыдала, забившись в угол.
Она размазывала по лицу слезы, сопли и слюни, без остановки вытекающие из ее глаз, носа и рта, водила руками по шее, словно пыталась освободиться от какой-то невидимой веревки, громко выла и раскачивалась из стороны в сторону. В этом не было ничего необычного — вечерние истерики уже стали нормой, если бы не то обстоятельство, что прямо сейчас за одной из них наблюдал мужчина.
Он сидел на кровати, голый, пораженный, молчал и не понимал, как себя вести. Продолжить молчать? Спросить, что случилось? Сесть рядом? Обнять? Принести ей воды или вина? А может, сходить в аптеку за успокоительным?
Он не ожидал подобного, хотя заранее прокрутил в голове все возможные негативные варианты развития событий. Что она в последнюю минуту передумает и не приедет. Что приедет, но не переспит с ним. Что переспит с ним, но секс ей не понравится. Что у него снова не встанет рядом с ней член.
Последний вариант было особенно легко представить: несмотря на то, что с момента их, единственной, встречи прошло довольно много времени, он в деталях помнил свой позор. Помнил, как просил ее тогда остаться и как она отказалась. Помнил, как написал сообщение с извинениями, в котором признался, что думает о ней. А еще никогда не забывал ее ответ на это сообщение. «Так бывает, не переживай. И не пиши мне больше». Он, естественно, не писал: мужская гордость не позволяла, но иногда листал ее фотографии в телеграме и перечитывал их короткую переписку там же. Эта девушка его сильно зацепила — ни одна уже давно так не цепляла, а девушек до нее у него было достаточно.
Дело в том, что Макс Бершев (имя этого мужчины, в отличие от имен прошлых мужчин Пати Кортес, пожалуй, здесь упомянуть стоит) был бабником. Классически-правильным: обаятельным, эгоистичным, уверенным в себе, беспринципным и хитрым. Как известно про таких, классически-правильных, бабников, их главной слабостью является зависимость от женского внимания, а главной целью — женщины, которые в нем отказывают. Для Макса Бершева такой женщиной стала Пати Кортес.
Где-то девять месяцев назад он лайкнул ее анкету в приложении для знакомств и был уверен, что получит ответный лайк — а только так «открывались» диалоги в этом дейтинге — если не через час, то к концу дня. Через неделю ему пришлось признать поражение и заплатить за возможность написать ей сообщение (подобная опция была предусмотрена предприимчивыми разработчиками). Она ответила, коротко перечислив условия формата взаимодействия с мужчинами, который, по ее словам, считала для себя приемлемым: никакого общения вне постели, звонков и долгих переписок, личных вопросов и эмоциональной близости — только секс.
Макс удивился: за свою карьеру бабника — всего два года, но, с другой стороны, тоже срок — еще не сталкивался с подобным. Мало того что Пати была чертовски красивой и знала о сексе столько, что ему даже приходилось гуглить аббревиатуры и термины, которые она использовала, так еще и не претендовала на серьезные отношения, более того, не возражала, чтобы он спал с другими девушками, если (вдруг) они станут постоянными любовниками. «Это, конечно, маловероятно: я обычно встречаюсь с мужчинами по разу. На крайний случай два. И то — если мне все очень понравится» — добила она уровень заинтересованности Макса до предельной отметки, и он решил сделать все, чтобы эта брюнетка оказалась в его постели.
И она оказалась. А у него, мужчины, который мог удовлетворять сразу нескольких девушек одновременно (он проверял), в ту ночь не встал член. То есть он подавал надежды на подъемы, но не оправдал ни одну из них. Брюнетка, встречи с которой он добивался так долго, обвинила его в том, что он «не может ее трахнуть», и уехала, не приняв приглашение остаться на разговоры, фильмы и роллы, а в ответ на его сообщение с извинениями и признанием в том, что он думает о ней, попросила больше не писать. (О его состоянии в ту ночь, вероятно, рассказывать смысла нет.)
На этом история Макса Бершева и Пати Кортес могла бы закончиться (тогда вы бы даже о ней не узнали: я слишком тщательно отбирала для этой книги истории из постели Пати Кортес и не допускала здесь случайных и ничего не значащих, потому как, если бы я допустила здесь такие, вы бы сейчас читали первый том из тринадцати), но неожиданно получила шанс на продолжение.