Во-первых, он по-прежнему любил ее, несмотря на то, что наказал — это же не отменяет любви. Вот отец его часто наказывал, но все равно любил. Так и Глеб любил Аню. Волновался за нее. Знал, что она пропадет без него. Поэтому переводил деньги. Поэтому передал Олегу наличные.
Во-вторых, в какой-то момент увольнения ему показалось мало. Он хотел наказать Аню сильнее. Наказывать лично. Каждый день. За то, что не справилась с ролью его жены. За то, что стала шлюхой. За то, что испачкала их чистый брак. За предательство. За свои слезы. За то, что чуть не проиграл. Разве можно за все это отделаться простым увольнением?
Глеб считал, что нет. Поэтому проследил за Женей, узнал адрес Ани, а потом подстроил все так, будто ехал за женой от кладбища в день рождения Даши. Поэтому разыграл внезапное появление раскаявшегося мужа и приготовил трогательный монолог. «После того как ты ушла, я стал утреннее шоу одно слушать. Там у ведущей голос такой… Самый красивый на планете. И вот в один день я услышал какой-то другой, чужой. А почему тебя уволили?»
Он спросил о причинах увольнения просто так. К слову, что называется, пришлось. Ожидал что угодно услышать в ответ — только не это. «Не дала программному».
В тот момент его словно ударили по голове.
«И часто программный к тебе приставал?»
Молчание Ани.
«Она будет уверена: ее подставил я».
Пазл сложился.
Глеб не мог поверить в то, что Денис Горелов его переиграл. Развел, как ребенка. Воспользовался ситуацией в своих интересах. Не напрягаясь, заработал полтора миллиона. Уволил его жену за его же деньги, потому что она ему не давала.
Аня никогда не говорила, что программный к ней пристает — Глебу это и в голову не могло прийти, а теперь выясняется, что он делал это регулярно. Да еще и прибыль неплохую за свои домогательства получил. Нехорошо это. Нечестно.
Глеб, конечно, больше не встречался с ним: все, что он сказал Ане десять минут назад, было ложью. Да, он не встречался с ним, но очень хотел. Наказать его хотел. Вот только пока не знал как. Более того, боялся, что Денис расскажет его жене про их диалог в ресторане на Большой Дмитровке. Глеб чувствовал: он в западне, но, естественно, не сомневался, что выберется из нее. Любым путем. Победит. (Он же всегда побеждает.)
Вот именно этим Глеб Ивлев и собирался заняться в ближайшее время — побеждать. И наказывать. Дениса Горелова — за то, что сделал из него идиота. Заработал на нем. Аню — за то, что унизила его. За то, что любит фотографа.
И если в отношении первого у него пока не было плана, то со своей женой он точно знал, что нужно делать. Менять реальности местами. Сводить с ума. Увольнение, чувство вины, сомнения в собственной адекватности — это только начало. Она до сих пор верит в сказки? Что ж… Он напишет для нее сказку. Самую страшную сказку. С самым счастливым концом.
Да, Глеб, несмотря ни на что, хотел хэппи-энда для них с Аней. И был уверен, что обязательно простит жену. После ее заслуженных страданий, разумеется.
— Пора бросать букет, — захлопала в ладоши Пати.
— А помнишь, как я бросала букет на нашей свадьбе? — повернулась к Глебу Аня.
— Помню, — задумчиво сказал он, не глядя на нее.
Ей стало стыдно: она ведь обещала ему вечную верность в тот день.
— Глеб, ну прости меня! — Аня вскочила со стула и обняла мужа. Казалось, она сейчас расплачется. — Ну что мне сделать, чтобы ты меня простил?
— Быть рядом, Анечка, — он погладил ее по спине. — Просто быть рядом.
Они неподвижно стояли у стола, обнявшись. Аня прижималась к Глебу. Он продолжал гладить ее по спине. Они думали — каждый о чем-то своем — и не видели, что на них в этот момент смотрит один человек. Этого взгляда не видел никто — все были заняты другим зрелищем: Женя собиралась бросать букет.
«Прилетела подруга Ани — моделька из Парижа. Тебе такие нравятся. Поехали поужинаем вчетвером?»
Мысли о настоящих французских поцелуях.
Кудрявые рыжие пряди.
«Я хочу подвезти тебя до дома».
Черная шелковая бретелька, спадающая с хрупкого плеча.
«А кто тебе сказал, что я еду домой? У меня через полчаса свидание».
Олег, не отрываясь, смотрел на Глеба и Аню.
Два года назад.
Два года назад они познакомили его с Дашей.
«Да что ты вообще обо мне знаешь?! Ты нарисовался в моей жизни весь такой крутой, самонадеянный. Ты бы видел свое лицо, когда я в первый вечер, когда Нютик и Глеб нас познакомили, отказалась ехать с тобой!»
С его Дашей.
«Ты хочешь жить по правилам, а я — нет».
«По каким правилам я хочу жить?»
«Навязанным обществом. Стереотипами».
«Я тебя не понимаю».
«Я хочу жить по сердцу. Так, как нравится, а не „как надо“».
«Утопия».
«Нам кто-то и когда-то внушил, что это утопия! А мы поверили. Скажи, ты счастлив?»
С самой удивительной женщиной из всех, кого он знал.
«Женись на ней. Она будет тебя любить и беречь, а со мной тебя ждет беспросветный пиздец».
С женщиной, которую он до сих пор не может забыть.
«Я встретила мужчину, которого полюбила».
«Мы с Женей назначили дату свадьбы. Двадцать седьмое августа».
«Символично. Пригласишь?»
«Только вместе с мужчиной, которого ты полюбила».
С женщиной, которая его предала.
«Даша влюблена. В Тёму».
«Выходи за меня замуж».
— Ты все правильно сделал, — услышал Олег, а потом почувствовал крепкие пальцы на своем плече.
— Думаешь? — спросил он, не оборачиваясь.
— Тебе жить надо, а не оплакивать ее. Женя очень хорошая. Поверь, так будет лучше. Я знаю, о чем говорю.
— Пап, а когда это пройдет? — Олег посмотрел на отца.
Тот молчал.
— М — м? — нетерпеливо, будто надеясь на его подсказку, добавил Олег.
Тот продолжал молчать.
Ну зачем ему знать, что никогда? Что эта боль постоянно будет ныть из прошлого. Зачем знать, что невозможно разлюбить ту, кого больше нет: она просто не даст шанса этого сделать. Любая другая будет неизбежно проигрывать в сравнении. Потому что иногда допускает ошибки. Бывает чем-то недовольна. Временами делает что-то не так. Говорит не то. Живет, одним словом. Зачем знать, что в своих мыслях ты всегда будешь возвращаться к одному вопросу. А что было бы, если бы она не умерла?
Зачем знать, что сегодня утром он положил цветы на могилу его матери? Зачем знать слова, которые сказал ей. «А мы с тобой сегодня сына женим, представляешь? Дожил я. Так и до внуков доживу…»
Отец крепче сжал плечо Олега.
— Скоро. Все скоро пройдет.
Тот вздохнул и посмотрел на Женю. Она стояла спиной к толпе девушек с букетом в руках. Красивая. Счастливая.
Надо же — теперь у него есть жена. И она его точно не бросит. Не бросит, потому что он ее не любит. И никогда не позволит себе полюбить ее — иначе она тоже бросит его. Единственное, что он может сделать, чтобы его не бросали — не любить: теперь он понял это.
Олег потянулся к бутылке водки и налил себе рюмку. Выпил залпом.
«Один», — услышал он веселый голос Жени.
«Я хочу, чтобы мы оба были счастливы. Но в отдельности, понимаешь?»
Новая рюмка. Снова залпом.
«Дв-а-а», — протянула Женя громче.
«Я буду счастлива без тебя, а ты — без меня».
Еще одна рюмка. Залпом.
«Три!» — крикнула Женя и бросила букет.
Олег проследил за ним глазами.
Он летел высоко и как-то слишком непредсказуемо: то замирал в воздухе, то рассекал его своими движениями, уверенно наклонялся влево и тут же стремился вправо, преодолевал препятствия в виде поднятых женских рук, играя в салочки с пальцами каждой… Потом резко остановился — и вдруг исчез.
«Я очень хочу, чтобы ты был счастлив без меня».
Олег зажмурился.
Он не хотел видеть, в чьи руки упал букет — он хотел запомнить его полет. Этот красивый и бесконечный полет.
…Их полет.
Глава 7
Одиннадцать дней назад.
Оливия Льюис дрожала в светло-бежевом кресле салона бизнес-класса Airbus А380 и прижимала к себе желтую сумку Cassette Messenger от Bottega Veneta.
Сидящий рядом мужчина, Александр (Алекс, как называли его канадские партнеры по бизнесу) Потапов, вдовец с двумя детьми, который так и не женился после смерти супруги, думал о том, что его соседка очень боится летать, поэтому старался поддержать ее улыбками и отвлеченными фразами.
— Ветрено сегодня, — добродушно сказал он, глядя на Оливию.
— Ага, — в ужасе подтвердила та, сжала сумку крепче и затряслась еще сильнее.
— Ветер — это хорошо, — продолжил Алекс в том же тоне и вдруг понял, как нелепо прозвучала эта фраза. Он быстро попытался добавить к ней что-нибудь умное: все-таки два высших, топ-менеджер международной металлургической компании — получиться должно было… Но вышло еще хуже. — Для самолета. Иногда.
Она посмотрела на него удивленно-отстраненно и пожала плечами.
— Надеюсь, во время нашего полета будет дуть только «хороший» ветер.
— Можете даже в этом не сомневаться. Я договорился с капитаном, — рассмеялся он, но, заметив, как она отвернулась к иллюминатору, мысленно поругал себя за глупую шутку.
На самом деле Оливия отвернулась, только чтобы скрыть свою, глупую, как ей казалось, улыбку: она оценила шутку и даже подумала о том, что ее сосед — очень симпатичный мужчина, но когда вспомнила о причине своей дрожи, затряслась снова.
Если бы бабушка Оливии, Людмила Федоровна, маленькая седая женщина, которая до самой смерти выкуривала ровно по три сигареты каждый день: одну — утром, и две — вечером, узнала, что натворила ее внучка три дня назад, она подняла бы в воздух крепкий указательный палец, на котором носила не снимая кольцо с огромным изумрудом, доставшееся ей от отца, раскулаченного в тысяча девятьсот двадцать седьмом году зажиточного крестьянина, ткнула бы им в Оливию и тоном, предрекающим будущее (она всегда говорила с внучкой таким тоном), произнесла: «Олька, верни! Иначе быть беде!» Оливия бы вернула. Она правда хотела, до последнего была уверена, что вернет, но не смогла.