Слишком уж сказочным все это казалось, чтобы вот так просто взять и вернуть.
…Три дня назад, после того как брюнет, пошатываясь, ушел с кладбища, Оливия захотела посмотреть на фотографию загадочной девушки, похороненной здесь, и в нетерпении подошла к той самой могиле. Она еще не успела взглянуть на надгробие, как услышала за спиной приветливый голос.
— Добрый день. Тоже пришли проведать?
Оливия резко обернулась. Напротив нее стоял высокий кудрявый темноволосый парень и чуть улыбался. В руках он держал букет белых гвоздик.
— Я-я, — протянула она, не зная, что сказать, с каждой секундой чувствуя себя все глупее. — Уже ухожу.
На этих словах Оливия сделала несколько нервных поспешных шагов к своему убежищу — пышным зеленым кустам, и остановилась — ровно там, где пряталась, когда подглядывала за брюнетом и его друзьями. Сердце бешено стучало. В голове неожиданно пролетела странная мысль. «Если бы темноволосый кудрявый парень пришел на пять минут раньше и застал бы пьяного брюнета, сидящего на корточках, о чем бы они тогда говорили?»
Оливия осторожно выглянула из-за кустов. Темноволосый кудрявый парень молча стоял напротив могилы. «Да что же там за девушка такая?» — взволнованно подумала она, даже не замечая, что ее большая слабость — любопытство — не только полностью завладела ей, но и выдула из ее головы все мысли о собственном женском несчастье.
— Привет, девочка Элли. С днем рождения, — тепло произнес он, и Оливии вдруг захотелось перечитать «Волшебник Изумрудного города». — А у меня для тебя подарок.
Парень что-то достал из черного рюкзака и положил это на могилу.
— Ты даже не представляешь, как мне тебя не хватает.
Он сказал это без каких-либо интонаций, вместе с тем фраза прозвучала тяжелой, неподъемной, словно сорвалась с губ и с грохотом упала на землю. Следующие пятнадцать минут он стоял неподвижно и не произнес за это время ни слова.
Сразу же после того, как темноволосый кудрявый парень ушел, Оливия практически побежала к могиле.
Невысокая чугунная ограда. Три букета: нежные розовые пионы, яркие красные розы, чистые белые гвоздики. «Меркулова Дарья Михайловна. 13.08.1991 — 18.06.2022». «Тридцать лет» — быстро посчитала Оливия и вздохнула: еще жить и жить.
«Ты не умерла — ты просто на время улетела». Светлые буквы, казалось, парили на могильном камне: объемная тень по контуру каждой словно выталкивала их с гранитной плиты.
С фотографии на нее смотрела красивая рыжеволосая кудрявая девушка. «Как живая!» — подумала Оливия, опустила глаза и заметила ту самую вещь, которую принес темноволосый кудрявый парень. Она взяла ее в руки, через минуту все поняла, а через десять, после того как поплакала в колумбарии, напротив ячейки с прахом двоюродного дяди — двоюродного брата матери, быстрым шагом ушла.
Три дня Оливия не хотела думать о том, что сделала перед тем, как вышла за ворота Новодевичьего кладбища, потому что ей было от этого страшно. Она решила, что подумает о своем поступке, позорном и некрасивом, когда сядет в самолет, потому что в самолете она будет не одна и ей будет не так страшно думать о своем позорном и некрасивом поступке — поступке, за который осудила бы ее бабушка.
Сегодня, как только Оливия оказалась в светло-бежевом кресле салона бизнес-класса Airbus А380, ее снова начала бить дрожь: даже в окружении пассажиров и стюардесс ей было страшно думать о своем позорном и некрасивом поступке. Единственным, кому удалось на время отвлечь ее от тревожных мыслей, был сосед, но как только он уснул, она вспомнила, что лежит в ее сумке, и задрожала снова.
Надо сказать, причина для дрожи у Оливии Льюис была действительно веская, потому что в ее желтой сумке Cassette Messenger от Bottega Veneta лежала вещь, которую темноволосый кудрявый парень подарил на день рождения красивой рыжеволосой кудрявой девушке и которую она украла у красивой рыжеволосой кудрявой девушки и прямо сейчас увозила с собой в Торонто.
Оливия зажмурилась, сделала глубокий вдох, бесшумно выдохнула и открыла глаза — пора! Она украдкой посмотрела на своего спящего соседа и, помедлив несколько секунд, дрожащими руками достала из сумки, которую все это время прижимала к себе, книгу.
На обложке был детский рисунок. Самый обычный детский рисунок. Оливии казалось, что это был даже какой-то слишком обычный детский рисунок, чтобы претендовать на рисунок на обложке: дом, лес, река.
«СКАЗКИ СУМАСШЕДШЕЙ ЯНЫ» — было написано большими буквами. Шрифт имитировал детский почерк.
Оливия осторожно поставила сумку на пол, открыла книгу и почувствовала, как по ее телу побежали мурашки — точно такие же, какие побежали по ее телу, когда она в первый раз открыла ее там, на кладбище.
«Посвящается Даше Меркуловой — единственному поверившему в меня человеку и самой удивительной девушке из всех, кого я знаю. Я намеренно пишу „знаю“, а не „знал“: несмотря на то, что Даша умерла, для меня она — живее каждого, кто продолжает жить». Артем Андреев.
Оливия снова украдкой посмотрела на своего спящего соседа, закрыла книгу и, оставив ее лежать на коленях, потянулась к сумке. Через секунду у нее в руках оказался сложенный пополам двойной разлинованный лист бумаги с ярко-розовой вертикальной полосой по краю — такие обычно бывают в школьных тетрадях.
Вот именно из-за этого листа, точнее, из-за того, что на нем написано, Оливия и украла эту книгу у красивой рыжеволосой кудрявой девушки.
Вот именно из-за этого листа, точнее, из-за того, что на нем написано, она решила связаться с Артемом Андреевым по прилете в Торонто и признаться ему в том, что сделала, а потом попросить рассказать историю этого листа. Точнее, историю того, что на нем написано.
Вот именно из-за этого листа, точнее, из-за того, что на нем написано, написано от руки — только для красивой рыжеволосой кудрявой девушки, Оливия и натворила то, за что осудила бы ее бабушка.
Все — именно из-за этого листа. Точнее, из-за того, что на нем написано.
Оливия прочитала это еще там, на кладбище: пошла на поводу у своей большой слабости — любопытства. Прочитала — и в ту же минуту перестала чувствовать себя несчастной и одинокой: у нее вдруг появилась надежда. Надежда на то, что все еще можно исправить — пока ты жив. Надежда на то, что в ее жизни все еще можно исправить. Она верила в судьбу, совпадения и любовь и не могла допустить, чтобы этот лист попал к кому-то другому — не зря же она прочитала, что на нем написано, первая. Первая после красивой рыжеволосой кудрявой девушки, конечно. Да, Оливия Льюис верила не только в судьбу, совпадения и любовь, но и в то, что мертвые все видят. В то, что они видят даже больше, чем живые.
Она снова посмотрела на своего спящего соседа — на этот раз задержала на нем взгляд чуть дольше, а потом развернула сложенный пополам лист бумаги и начала водить по нему глазами. Размашистый почерк выходил за границы узких разлинованных строчек.
«Привет, девочка Элли.
Ветер все-таки унес тебя в Изумрудный город — очень далеко от меня. Мы все когда-нибудь будем там, но ты — оказалась раньше других. Слишком рано, как по мне. Ничего не могу с этим сделать. Единственное, что остается — писать тебе записки.
Представляешь, я издал первую книгу. Посвятил ее тебе. Сейчас работаю над второй. Несмотря на это, до сих пор сложно называть себя писателем. Так, на людях бравирую, а наедине с собой — стесняюсь. Могу вообразить, что бы ты на это сказала…
Знаешь, когда мне в голову пришла эта мысль — подарить тебе на день рождения свою книгу, я сразу отбросил ее. Показалось излишне сентиментально: вроде как взрослые мужики подобными глупостями не занимаются.
Я до последнего был уверен, что просто приду к тебе, без подарка, а вчера листал нашу переписку и нашел там одно сообщение — твое. Ты написала его в ответ вот на мое подобное — „взрослые мужики такими глупостями не занимаются“. Ты написала: „Смотри не умри от важности, взрослый мужик“. (Под этим сообщением, кстати, стоял мой лайк.)
И вот я смотрел на это сообщение — и на лайк свой смотрел — а потом вдруг понял, что мне просто необходимо подарить тебе эту книгу в этот день.
Мне это нужно — больше всех. Чтобы окончательно перестать стесняться быть слишком сентиментальным. Чтобы окончательно перестать стесняться быть собой.
Вообще, если бы не ты, я бы так и не решился попробовать. Жил бы, как „взрослый мужик“, занимался бы аналитикой и писал бы в стол.
И чувствовал бы тоже в стол.
Спасибо.
За то, что научила доверять себе и не бояться делать то, на что отзывается сердце.
За то, что поверила в меня.
Спасибо за то, что показала другую Волшебную страну — где тетради лежат на полках свободно и где ни у кого не нужно спрашивать разрешения взять их столько, сколько захочется.
Спасибо, девочка Элли, за сказку, в которой я благодаря тебе жил целый год. Она — лучшее, что со мной случалось.
Слишком сентиментальный мальчик.
P. S. Ну как там погода в Изумрудном городе? Надеюсь, безветренно.
P. P. S. Я держу обещание: не слушаю Тупака ни с одной девушкой — только один.
P. P. P. S. На продленке ужасно скучно без тебя — совсем не с кем переписываться. Я начал прогуливать — уже два месяца не появлялся. Думаю, больше не вернусь».
Слова благодарности
Я говорю «спасибо» этим удивительным людям — людям, которые помогали мне и не просили взамен ничего. Которые делали это искренне и с трогательной отдачей. Я говорю «спасибо» людям, без которых эта книга не получилась бы такой, какой вы ее прочитали.
Спасибо Анне Казыхановой. (Ань, помнишь, я обещала, что твои имя и фамилия будут первыми в этом списке?) За то, что в деталях рассказала о специфике моделинга, в частности в Европе. За чудесные длинные войсы. За идею, которая легла в основу истории успеха Даши Меркуловой и Густава Петерса на парижской неделе моды.