Она закурила, прикрыла глаза, с удовольствием затянулась и медленно выпустила дым: начинались ее любимые минуты.
— Пати! — Громкий голос застал врасплох, и она от неожиданности чуть не уронила сигарету, но в последний момент удержала ее. — Какая встреча.
К ней неторопливым шагом шел высокий голубоглазый мужчина со светло-русыми волосами с легкой проседью. Он был похож на какого-нибудь знаменитого актера на красной ковровой дорожке: вел себя спокойно и в меру приветливо и явно наслаждался происходящим. Уверенная походка, уверенный взгляд — от него волнами исходила уверенность. Видимые морщины вокруг глаз добавляли его лицу с короткой светло-коричневой щетиной особенной брутальности. Серая рубашка из ламе[22] расстегнута на две верхние пуговицы и заправлена в черные брюки с широким ремнем. Поверх нее надет однобортный черный пиджак. На ногах — черные кожаные узконосые туфли. В руках мужчина держал букет белых роз.
— Ходэр, как же ты хорош, — почти беззвучно прошептала Пати и заговорила громче. — Привет. Не знала, что приедешь. Даша сказала, тебя не будет.
Она произнесла это слегка запинаясь, извиняющимся, несвойственным ей тоном — обычно Пати Кортес разговаривала с мужчинами иначе, перевела взгляд на сигарету и стала слишком внимательно разглядывать ее, словно хотела найти на ней подсказку, что делать дальше.
— А если бы знала? — усмехнулся он и остановился в метре от нее.
— Это ничего бы не изменило. Я все равно была бы здесь, — тихо ответила Пати, продолжая смотреть на дымящуюся сигарету. — Просто не ожидала тебя сегодня увидеть.
— Я тоже не ожидал, что когда-нибудь еще увижу тебя. И уж тем более не ожидал, что ты станешь дружить с Дашей.
Он говорил в расслабленной манере и вполне дружелюбно, а еще без стеснения разглядывая Пати, будто она была вещью в магазине, которую услужливые продавцы предлагают рассмотреть со всех сторон, чтобы убедиться в отсутствии дефектов перед покупкой.
— Миш, я… — она несмело подняла на него глаза и залепетала. — Я уже тебе говорила. Это вышло случайно. Случайно совершенно. Понимаешь, когда Даша пришла в ресторан…
— Это я уже слышал, — резко перебил он ее. — И про случайное знакомство. И про случайную дружбу.
— Ты мне не веришь, — скорее сказала, чем спросила она.
Он пожал плечами и спокойно произнес: «Не знаю. Все это выглядит как минимум странно. Как максимум — подстроено».
Пати молчала и, не отрываясь, как загипнотизированная, смотрела на него. Какой красивый. Какой властный. Ее особенный мужчина. Ее бывший особенный мужчина.
— Клянусь, — неожиданно охрипшим голосом начала она, несколько раз кашлянула и продолжила взволнованно. — Просто случайность. Я никогда не стала бы вредить тебе.
Он на секунду прищурился и спросил: «Алене ты тоже случайно тогда позвонила?»
Пати прерывисто дышала. Она понимала: ситуация, со стороны, кажется очевидной, все выглядит однозначно — понятно, почему Миша так себя ведет.
— Я не хочу ни в чем разбираться, — довольно строго сказал он, и она на несколько секунд задержала дыхание, — и вредить тебе тоже не хочу, но не дай бог…
Он многозначительно замолчал, а потом посмотрел на нее так пристально, что у нее закружилась голова.
— Я поняла, — еле слышно выдохнула она, поднесла к губам сигарету и заметила, что ее рука дрожит.
— Тебе не идет, — небрежно произнес он, сделал шаг, легко вытащил сигарету из ее пальцев и, прежде чем выбросить, глубоко затянулся. — Я всегда это говорил.
Будь на его месте любой другой мужчина, Пати тут же возмутилась бы и ответила, что ее привычки — не его дело, но с Мишей спорить не стала. Не потому, что не хотела ссоры — она просто не представляла, как ему вообще можно перечить. Он всегда знал, как будет лучше для нее, а она не раз убеждалась в правильности его решений. Впрочем, однажды он все-таки ошибся: когда бросил ее, полностью зависимую от любви к нему девочку, и оставил умирать в одиночестве.
С тех пор Пати сильно изменилась. Да, она растерялась, когда увидела Мишу: это была их первая встреча после расставания, но в момент, когда он забрал у нее сигарету, разозлилась. Что он себе позволяет? Почему ведет себя так нагло, да еще после всего, что сделал с ней? А она? Почему стоит перед ним и неловко оправдывается, словно провинившаяся первоклассница в кабинете у директора?
— Я не твоя собственность, и, пожалуйста, никогда больше так не делай, — нарочито вежливо и в меру жестко, четко выговаривая слова, произнесла она, скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на него.
Его смех. Без намека на насмешку, скорее, заинтересованно-доброжелательный: так обычно смеются над к месту произнесенными шутками, давая собеседнику понять, что он и его манера общения приятны.
— Малышка Пати больше не моя собственность, — закончив смеяться, но по-прежнему улыбаясь, с интонацией, колеблющейся между вопросительной и утвердительной, сказал он и вдруг стал серьезным. — А давай мы это проверим? Останешься со мной сегодня и в подробностях расскажешь о своей независимости и самостоятельности. Слышал, у тебя появился бизнес.
Последнее предложение он произнес с участием, похожим на интерес родителя к первым успехам ребенка.
Пати в ту же секунду показалась себе маленькой девочкой, а в следующую почувствовала, как внутри поднимается давно забытое ощущение. Нет, только не это! Острое, неконтролируемое и такое сладкое желание подчиняться, которое возникало всякий раз, когда он говорил с ней подобным тоном — не просто подчиняться, а полностью лишить себя воли — растеклось внизу живота горячей жидкостью. Пати знала: любая попытка подавить его только усилит возбуждение — именно поэтому в моменты подобных приступов отдавалась ему полностью, но сейчас ей не оставалось ничего, как глубоко дышать. Это не помогало: когда она делала вдох, частые удары сердца сталкивались с воздухом и глухим шумом отзывались во всем теле, когда делала выдох — желание просачивалось на ее черные кружевные стринги, и их полупрозрачная ткань с каждой секундой становилась мокрее.
— Я здесь на пару часов. Потом ты уедешь со мной, — сказал он тоном, не терпящим возражений — так, как говорил с ней всегда.
Пати опустила руки, отвела взгляд и задышала еще медленнее, пытаясь рассеять мыслями густой опьяняющий туман в голове.
Миша слишком хорошо ее знает. Знает, что и как говорить, чтобы она не могла сопротивляться. На самом деле ему даже не нужно было подбирать какие-то особенные выражения или что-то специально придумывать — манера поведения, которая так возбуждала Пати Кортес, была его естественной.
— Я не могу. Что мне сказать Даше? — прошептала она и посмотрела на него темно-карими глазами, в которых читался страх: Пати ощутила его в тот момент, когда произнесла последнюю фразу. Произнесла — и испугалась своих слов. Да как это вообще вырвалось у нее? Она не собирается даже обсуждать такое! Надо срочно исправить ситуацию. — То есть я не могу, потому что не хочу! Мы расстались вообще-то!
Несмелый шепот сменился раздраженной интонацией. Взгляд снова наполнился уверенностью. Темно-карие глаза потемнели и теперь казались черными.
— Не могу, потому что не хочу, — с иронией процитировал он ее и снисходительно добавил. — Когда ты возбуждена, перестаешь соображать. Я тебя уговаривать должен? Забыла правила?
Эти вопросы были заданы довольно жестко, но вместе с тем весьма спокойно. Они напомнили Пати пощечины. Те самые… Самые восхитительные пощечины, которые она когда-либо получала.
Злость и раздражение исчезли — вместо них внутри ожил трепет. Он щекотал тело. Пати ощутила новый приступ — именно приступ — возбуждения. Он был таким сильным, что из ее рта вырвался стон. Сердце тяжело билось. Каждый его стук пульсировал распухающим между ног желанием.
— А расстались мы потому, что ты вела себя очень плохо. Но сегодня я, — терпеливо и медленно, твердым тоном, делая паузы и внимательно глядя на нее, чтобы убедиться, что она понимает смысл каждого слова: так мудрый учитель объясняет материал отстающему ученику, продолжил Миша, — даю тебе шанс показать мне, что ты исправилась.
Он задержал на ней взгляд, а потом перевел его на панорамные окна лофта.
Пати задышала чаще. Ну да, в его стиле: дать ей время осознать то, что он сказал, и тут же подарить возможность исправить собственный неверный ответ. Черт, как же она, оказывается, скучала по этой игре! Следующая мысль, которая пришла в голову, разозлила (впрочем, от этого возбуждение только усилилось). А почему он даже не сомневается в том, что до сих пор может вести себя с ней подобным образом? Они уже год как не любовники!
Пати пристально, но вместе с тем готовая в любую минуту опустить глаза, смотрела на Мишу. Он не обращал на нее внимания — разглядывал танцующих людей. Из-за этого она хотела его еще сильнее. Даже больше, чем раньше. Особенно после всех своих любовников. Через ее постель прошло столько мужчин, что она уже на расстоянии умела определять уровень их сексуальной энергии и угадывать наверняка, насколько та совместима с ее, и вот прямо сейчас, наблюдая за ним, Пати понимала: по сравнению с ее ровесниками и даже с парнями на пять-семь лет старше Миша — бог.
Сильный, властный, опытный, безусловно уверенный в себе. Он видит ее желания, страхи и пороки, как бы она ни пыталась их скрыть. Знает про нее все. А еще умеет наказывать и любить одновременно — так, как не умел никто ни до, ни после него. Первоклассный мужчина. За ним стоят истории, ошибки, победы, поражения, взлеты, падения — целая жизнь! Его хочется разгадывать. Ему хочется подчиняться. Он никогда не позволил бы ей разговаривать с ним так, как она десять минут назад говорила с надоедливым парнем, и не названивал бы неделями, как большинство ее любовников-ровесников. Не стал бы терпеть хамское и высокомерное поведение и уж тем более увлечение ONS. Кроме всего этого, он следит за собой, хорошо одевается, неприлично много зарабатывает и может уладить любой вопрос одним телефонным звонком. Короче говоря, если каждый мужчина выпускался бы под брендом, бренд, который выпустил Мишу, определенно входил бы в топ-три люксовых.