Миша поддерживал и, к удивлению, уделял много внимания: они постоянно куда-нибудь ходили, часто путешествовали, подолгу говорили. Постепенно их отношения стали крепче, теплее, доверительнее. В то время Алена словно вернулась в свои восемнадцать: по-настоящему замужняя, красивая, вдохновленная, а когда Даша сказала, что переезжает в Москву, ощутила давно забытое привилегированное положение — любимая жена и мать. К ней как будто возвращалась прежняя жизнь, без одиночества и страхов, интересная, полная событиями, а потом случилось это.
Она тогда ждала на ужин Дашу. Та только прилетела из Парижа, и они собирались это отметить. Миша пообещал, что освободится после работы пораньше и обязательно присоединится к ним. Алена, предвкушая счастливый семейный ужин, в нетерпении ходила по кухне и то и дело бросала взгляды на холодильник: там стоял торт «Наполеон».
Да, Алена Меркулова — впервые за тридцать лет — решилась его испечь. Не для мужа, не для дочери — для себя. Этот «Наполеон» казался ей особенным: результатом ее победы над всеми трудностями, с которыми боролась так долго. Символом их семьи. Семьи, которая спустя столько лет наконец воссоединилась.
Услышав телефонный звонок, Алена, не посмотрев на экран, взяла трубку и почему-то не сомневаясь в том, что это дочь, взволнованно спросила: «Дашунь, ты скоро?»
— Алена? — с претензией спросил в ответ незнакомый молодой женский голос.
— Да, — напряженно сказала она, ощущая, как по телу прокатилась тревога: первая мысль была о том, что с Дашей по дороге что-то случилось.
— Меня зовут Патрисия, и я хочу, чтобы вы знали: Миша любит меня, а вас — просто терпит. Я даже не могу назвать себя его любовницей, потому что между нами все намного серьезнее, — уверенно, без запинки, будто отбивая одному ему понятный ритм, произнес голос.
Алене потребовалось секунд десять, чтобы осознать эти слова. Она отодвинула трубку от уха, растерянно глядя в экран, словно пыталась увидеть ту, кто с ней разговаривает.
— Я живу в его квартире в Газетном. В июле мы были в Италии. У нас сумасшедший секс. Отпустите его. Он хочет уйти, но ему вас жалко. Мне двадцать шесть, и я могу дать ему гораздо больше, чем вы.
Алена, хоть и продолжала смотреть на экран, слышала все, что говорила любовница Миши: ее голос звучал слишком громко.
— У вас все равно фиктивный брак. Миша давно ничего к вам не чувствует. Неужели вам самой нравится так жить?
Алена медленно моргала: не могла поверить в то, что это происходит на самом деле.
В ту же секунду раздался звонок в дверь. Она резко нажала на круглую красную кнопку и тяжелыми шагами пошла в коридор.
— Мамуля! — радостно крикнула стоящая на пороге Даша и обняла ее. — Я так скучала!
Алена всем телом прижималась к дочери и, пытаясь замедлить нарастающее сердцебиение, глубоко дышала.
Она буквально только что поняла: за тридцать лет это был первый подобный разговор — разговор с любовницей мужа. Несмотря на то что она догадывалась об изменах Миши, до сегодня они были словно ненастоящими: никаких женских голосов в трубке, никаких подробностей — даже тот случай в ее день рождения уже казался нереальным, выдуманным. А теперь…
В воображении с бешеной скоростью рисовались картинки. Патрисия. Двадцать шесть. Квартира в Газетном. Отпуск в Италии. Сумасшедший секс.
Так больно ей не было еще никогда — даже в восемнадцать. Она задрожала и расплакалась.
— М-мам? — удивленно посмотрела на нее Даша. — Что с тобой?
— Ничего, родная, — ответила Алена, улыбаясь сквозь слезы. — Я просто очень рада тебя видеть.
Весь вечер она делала вид, что все в порядке, даже разрезала для мужа и дочери «Наполеон» (сама, естественно, его не попробовала), а как только Даша ушла, в деталях рассказала Мише про звонок.
— Пати неадекватная, — спокойно, не удивившись и на мгновение, отреагировал тот. — Она недавно работает у нас в ресторане и одержима идеей увести меня из семьи. Италия, квартира в Газетном и сумасшедший секс — ее фантазии.
Алену сильно уколол тон, с которым он произнес эти слова, но больнее всего — одно из них. «Пати».
— И ты не давал ей поводов думать, что это возможно? — произнесла она, не рассчитывая на его откровенность и ощущая, как этим вопросом забрасывает себя в прошлое.
— Она больше тебя не побеспокоит, — не ответив, ответил Миша. — И никогда больше не появится в нашей жизни.
Алена промолчала и понадеялась на то, что эта Пати и правда никогда не появится в их жизни, но она появилась. В качестве подруги Даши.
Дочь начала общаться с ней практически сразу после переезда в Москву и даже показывала Алене ее фотографии. Та пыталась добиться хоть каких-нибудь объяснений от Миши. Муж пожимал плечами и уверял, что все это — чистая случайность.
Алена до сих пор не разобралась в ситуации, но подозревала: у Пати есть какой-то план. Конечно, говорить об этом с Дашей она не могла, поэтому просто ждала, что со временем дочь перестанет общаться с ней. Но она не перестала, более того, именно бывшая (ли?) любовница Миши организовывала сегодняшнюю вечеринку. На которую он поехал один.
Алену это раздражало. Ей казалось, Пати забирает самое дорогое — ее семью. Вновь обретенных близких людей — мужа и дочь — одновременно. Спала (или продолжает?) с первым, дружит со второй. Не просто нахально влезла в их жизнь, да еще и претендует на одну из главных ролей в ней, на ту, которую всегда играла Алена: пытается подменить категории «жена» и «мать» категориями «любовница» и «подруга».
Да… У Алены Меркуловой были весьма серьезные личные счеты с Пати Кортес: таких у нее не было ни с одной женщиной.
Она ее не то чтобы недолюбливала — она ее ненавидела.
За слишком вульгарное имя.
За слишком вульгарную внешность.
За слишком вульгарный роман с Мишей.
За то, что Даша называла ее подругой.
Именно поэтому Алена сегодня разозлилась, когда дочь сказала, что Пати спасет ее от дождя и принесет зонт прямо к такси — в тот момент она почувствовала ревность. И эта ревность, материнская, была намного сильнее той, женской.
Алена закрыла глаза и представила мужа с любовницей. Ухмыльнулась: скажи ей кто тридцать лет назад, что она будет вот так, запросто, представлять мужа с любовницей, сразу бы перестала общаться с этим человеком, а теперь сама стала человеком, с которым перестала бы общаться тридцать лет назад…
Резкий звонок телефона разогнал ее мысли.
— Аленький, звонила? — радостно спросил Миша.
Она прислушалась: в трубке было тихо.
— Ты не на дне рождения?
— Пока еще там, просто вышел на улицу. Шумно очень. Ты почему не спишь?
— Не спится. А Даша как?
— Веселится с друзьями. Не волнуйся. Все у нее хорошо.
Алена отключилась и открыла альбом «Даша» в телефоне: ей захотелось посмотреть фотографии дочери.
Вот здесь — она на подиуме. Черное полупрозрачное длинное платье с открытыми плечами. Волосы зачесаны назад. В ушах — длинные серьги-круги с каскадом подвесок. Ее первый показ.
Селфи на фоне лавандовых полей. Белый топ на тонких лямках. Волосы растрепаны. Голубые глаза чуть прищурены из-за солнца. Довольная расслабленная улыбка.
А вот эта фотография — самая любимая. Они с Дашей сидят в кафе. Смеются. Очень похожи: у обеих — кудрявые волосы цвета спелых абрикосов, голубые глаза, пухлые щечки и губы округлой формы.
Алена поцеловала экран, встала с кровати, подошла к шкафу, достала толстый альбом с бархатной темно-зеленой обложкой и уселась на пол, поджав под себя ноги. В последнее время она часто пересматривала семейные фотографии. Особенно внимательно разглядывала снимки Даши.
Вот на этом ей — год. Стоит у стены в красном платье с пышной юбкой в мелкий горошек. Нахмурилась. Красивая. И очень обиженная.
Алена улыбнулась.
Вот здесь Даше — три. Она в парке аттракционов. В руках — сладкая вата. Нахмурилась.
Алена рассмеялась: почти на всех детских фотографиях Даша выглядела недовольной, хотя в жизни часто улыбалась — удивительно, но ее дочь, которая выбрала посвятить себя моделингу, ненавидела фотографироваться в детстве. «Сколько же в тебе противоречий», — с нежностью подумала Алена, рассматривая новую фотографию.
Даше — шесть. Сидит на полу и обеими руками прижимает к себе книгу. Свою любимую — «Волшебник изумрудного города». Ей очень нравилась история про девочку Элли из Канзаса, и она говорила маме, что хочет быть похожей на ее главную героиню: попасть в сказку и найти в ней настоящих друзей. Правда, какое-то время Даша очень боялась ветра: думала, он превратится в ураган и унесет ее в волшебную страну, из которой она никогда не вернется. Алена уверяла дочь, что ни один ветер не обладает такой силой, чтобы разлучить их. Втайне она переживала, что маленькая Даша слишком серьезно отнеслась к выдуманному сюжету, но та вскоре забыла о своем страхе.
Алена быстро перелистнула страницы.
Даша на выпускном. Сильно выделяется на фоне нарядно одетых одноклассников: стоит среди них в футболке и джинсах.
Она пошла так на праздник назло отцу — он тогда отказался отпустить ее работать моделью в Европе.
А все — из-за того звонка.
Перед самыми выпускными экзаменами кто-то позвонил в школу и сказал, что через час здание взорвется. Детей эвакуировали. Экзамены сорвались. Позже выяснилось, что звонок был ложный. А потом выяснилось, что звонил кто-то из учеников. Директор школы, принципиальный пожилой мужчина, пообещал, что найдет хулигана и выгонит его из школы. И нашел. Дашу. Выгнать ее, правда, не удалось: Миша сделал все, чтобы успокоить директора. Потратил на это очень много нервов и денег.
Алена не понимала, зачем дочь так поступила. Она пыталась поговорить с ней, но Даша упрямо твердила: «Захотела — и сделала». Миша тогда психанул и сказал, что никакого моделинга в ее жизни не будет. Заставил поступить в институт. Пообещал не давать деньги, если она не будет учиться. Даша поступила, а когда окончила учебу, заявила: «А теперь я поехала в Европу. За мечтой». Упрямая… И добилась же своего.