После этого Пати окончательно смирилась, что доминантно-сабмиссивные отношения так и останутся ее неисполнимой мечтой, и уверила себя, что подобное с ней никогда не случится, а потом встретила Мишу Меркулова.
Она поняла, что он в Теме, во время их первого ужина.
На тот момент Пати две недели как переехала в Москву из Омска и работала в ресторане, который входил в топ-десять ресторанов России по версии одной из престижных премий. Увы — всего лишь хостес. Пати это не устраивало — в Омске она была заместителем управляющего топового ресторана в городе, а здесь ей приходилось подавать посетителям меню, но она нарочно пошла на карьерное понижение: ее подкупал уровень и статус места. Пати с детства мечтала о роскоши, а этот ресторан был фактическим ее воплощением: красивые обеспеченные люди, авторская кухня, исключительно модные детали интерьера.
В тот день — в день, когда впервые увидела Мишу, Пати злилась на посетителей, которые с самого утра доставали ее вопросами.
«А скоро освободится столик?» «Нам долго ждать?» «Мне нужно заказать такси. Где лучше точку поставить?» «Где у вас туалет?» «А какой пароль от вайфай?» «Мне холодно — почему у вас так дует?»
Ближе к вечеру Пати хотела убить каждого, кто пытается с ней заговорить, и когда услышала очередной недовольный голос: «Милая девушка, я уже десять секунд здесь стою. Может, обратите на меня свое драгоценное внимание?», буквально психанула.
— Минуту подождите! — грубо бросила она высокому светловолосому голубоглазому мужчине и добавила раздраженно, параллельно проверяя бронь человека, с которым разговаривала по телефону. — Я закончу и провожу вас за столик!
Мужчина, удивленно глядя на нее, приподнял брови.
— Михаил Алексеевич, — тут же раздался низкий женский голос, и Пати, чувствуя, что сделала что-то не то, посмотрела на высокую блондинку — управляющую рестораном, которая внезапно возникла рядом со стойкой хостес. — Да это новенькая. Две недели работает. Пойдемте, ваш столик уже готов.
Она бросила на Пати недовольный взгляд. Та ответила ей своим растерянным, а потом перевела его на высокого светловолосого голубоглазого мужчину.
— Как зовут? — отрывисто произнес тот, глядя на Пати.
— Пати, — тихо ответила она, чувствуя страх и внезапное сильное возбуждение.
— Па-ат-ти… Это-о… — заинтересованно протянул мужчина, и она заметила, как он скользнул взглядом по ее телу.
— Сокращенно от «Патрисия», — еще тише, извиняющимся и робким тоном произнесла она и опустила глаза.
— Михаил Алексеевич, пойдемте, — вклинилась в их диалог управляющая. — Я объясню ей, как нужно себя вести. Такого больше не повторится.
Когда они ушли, к ней подошла официантка, которая наблюдала за этой сценой из-за угла.
— Совсем дура? — изумленно спросила она и кивнула в сторону зала. — Ты только что нахамила нашему совладельцу!
— Он совладелец? — пролепетала Пати, вспоминая пристальный взгляд голубых глаз.
— Он главный инвестор! — повысила голос официантка. — Это же Михаил Меркулов!
— Откуда я могла знать?! — разозлилась Пати.
— Не могла, — легко согласилась с ней официантка и иронично добавила. — Но это не отменяет того, что тебя уволят.
Ее прогноз оказался ошибочным: вместо увольнения Миша пригласил Пати на ужин — в другой ресторан, разумеется.
Первый час они разговаривали на отвлеченные темы, а потом он, тоном, каким только что рассуждал о весенних трендах HoReCa[29], вдруг произнес: «Сейчас ты пойдешь в туалет, снимешь трусики и сразу вернешься». Пати замерла на мгновение и, почувствовав такое возбуждение, какого не ощущала давно, молча встала из-за стола. Когда она вернулась, он попросил официанта принести бокал вина, прямо на его глазах заставил Пати опустить туда трусики и чуть улыбнулся.
— Пей.
Она, оцепенев, не мигая смотрела на него, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.
— Я сказал, пей, — в его голосе негромко зазвенел металл, хотя на губах по-прежнему лежала спокойная улыбка.
Пати сглотнула, дрожащими руками поднесла бокал ко рту и выпила его, а потом заметила, что в ее сторону поглядывают люди. Все это завело еще сильнее.
— Теперь иди обратно в туалет и засунь их в себя. Я проверю, — невозмутимо продолжил он.
Весь тот вечер они занимались сексом. Нет, не так.
Весь тот вечер она подчинялась Мише. Стояла на коленях, облизывала его ноги и руки, делала минет, мастурбировала при нем, ползала по полу — сам секс на этом фоне был, скорее, логичным продолжением, но не целью.
Пати выпила не много, но чувствовала себя пьяной. Потом она поняла, что это было. Возбуждение. Неконтролируемое и такое сладкое желание подчиняться. Вот именно тогда она и захотела стать его любовницей. Его секс-игрушкой. И, конечно, сказала ему об этом.
— А как далеко ты готова зайти? — серьезно спросил он.
— Очень, — уверенно ответила она. — Я хочу лучше понять себя. Разобраться, почему меня так возбуждает насилие.
Миша внимательно смотрел на нее.
— Это опасные штуки. Ты отдаешь себе отчет в том, что сейчас говоришь?
— Да… — словно заколдованная, закивала она, не отводя от него взгляда, а следующую фразу сказала с раздражением. — Мне надоели эти робкие мальчики! Я мечтала о мужчине, который сделает меня грязной. Помоги. Только ты можешь.
— Так хочется быть грязной? — прищурился он. В его глазах блеснул интерес.
Пати, вместо ответа, опустилась на колени и широко открыла рот.
Первые недели Миша учил ее заниматься сексом, как он выражался, по-настоящему — делал из нее идеальную любовницу. Приучал к анальному и двойному проникновению, иррумации, сквиртингу[30] через беспрекословное подчинение. С ним Пати на практике узнала, что такое фистинг[31], бондаж, пытка оргазмами и эротическая асфиксия[32] — кстати, самые яркие оргазмы она испытывала именно в моменты удушья. Они встречались в его квартире в Газетном переулке — в квартире для пороков и грязи, как называл ее Миша, или в оборудованных для подобных игр апартаментах — он никогда не пользовался услугами тематических отелей: брезговал и опасался камер.
Через пару месяцев Пати попробовала все, что видела в порно в разделе BDSM, более того, привыкла к боли и стала получать от нее настоящее удовольствие. Она была в восторге: у нее наконец появился Верхний, который не только выпустил наружу ее демонов, но и выдрессировал каждого.
Со временем их отношения вырвались за пределы постели. Миша подарил ей должность заместителя управляющего в своем ресторане, поселил в квартиру в Газетном переулке и стал довольно часто приезжать туда.
С каждым днем он вел себя с ней жестче. Она была обязана брать трубку с первых гудков и делать все, что он скажет: включать камеру и мастурбировать перед ней столько, сколько он захочет, замирать в позах, на которые он указывал властным голосом. Он мог остановить машину где-нибудь на безлюдной (но все же) улице, вывести из нее Пати, задрать ее платье, приспустить трусики и приказать ей стоять, оперевшись на капот, до тех пор, пока не насладится видом ее голой попы. Мог приказать завязать ему шнурки прямо в ресторане. (Миша вообще постоянно ей приказывал.) Еще он очень любил туго обвязывать веревками ее тело — грудь, живот, бедра и область между ними, надевал поверх них платье и в таком виде вел ужинать. Окружающим ничего не было заметно, но Пати, естественно, любое движение доставляло дискомфорт и даже боль. Она наслаждалась этим: казалось, веревки — это его руки, крепкие, настойчивые, которые так сильно хотят владеть ее телом, что ни на секунду его не отпускают.
После каждого акта подчинения он разговаривал с ней, расспрашивал об эмоциях и чувствах. В такие моменты Пати ощущала себя уникальной, избранной: взрослый обеспеченный мужчина развлекает ее селективными играми, каждый раз придумывая новые сюжеты. Он мог купить ей все — одежду, украшения, отпуск, машину, бизнес, но Пати интересовали подарки посложнее: пристальное внимание и острые ощущения, и с каждым новым ее внутренний ребенок сходил с ума от восторга.
Пати чувствовала свою власть над Мишей: она владела им, подчиняясь ему. Знала: он привязан к ней, к их игре. У нее появился смысл жизни — служить ему, чтобы оставаться в своих и в его глазах сверхженщиной. Женщиной, ради обладания которой он готов на все.
Эти ощущения стали для нее чем-то вроде эмоционального наркотика. Несмотря на это, она не сомневалась, что держит ситуацию под контролем, но, сама того не заметив, начала ревновать его к жене и все чаще показывала недовольство, если он проводил время не с ней, а с Аленой.
Миша грубо реагировал на подобное поведение. Напоминал, что изначально предупреждал: она — всего лишь игрушка, и добавлял, что права голоса у нее нет и быть не может.
Пати это задевало, ранило. Она уже забыла, что не планировала требовать от него развод, и всерьез представляла их парой: хотела, чтобы он появлялся в ресторане с ней, а не с женой, чтобы рассказал всем друзьям и знакомым об их романе, чтобы каждое утро просыпался рядом — чтобы всегда был рядом.
Короче говоря, Пати Кортес влюбилась.
На этом фоне его предложение закончить отношения прозвучало как приговор к казни.
— Я устал, — спокойно сказал он, после того как несколько часов подряд то бил, то целовал ее, то занимался с ней сексом, и добавил небрежно. — Все это отнимает у меня слишком много сил и времени.
— Ты меня бросаешь?! — в голосе Пати послышались истерические интонации: она не могла поверить, что ее Доминант — тот, кому она доверила самое важное — себя — может так с ней поступить.
— Я тебе уже говорил, что мне не интересны отношения, — строго произнес Миша. — А у нас с тобой — настоящий роман. Это меня напрягает.