С тех пор он часто практиковал BDSM. Каждый акт игрового насилия над женщиной будоражил и успокаивал одновременно. Как будто пробудилась часть его личности, которую он не замечал, не видел. Он знакомился с ней, потакал ее желаниям, ублажал.
Унизить партнершу. Указать на ее место. Доказать ей и себе, что она грязная. Убеждаться в этом снова и снова. Сам секс не волновал его так сильно: был скорее приятной завершающей деталью, процесс, предшествующий ему — вот что играло главную роль.
В первое время Миша казался себе маньяком, насильником и, поскольку боялся сделать партнершам по-настоящему больно, контролировал себя. Потом стал позволять себе больше, внимательно присматриваясь к состоянию женщин в эти моменты. И вот тогда он сделал открытие не менее поразительное, чем случайно обнаруженная им тяга к BDSM: женщины на самом деле получают удовольствие от боли. Не все, разумеется, но его любовницы в большинстве наслаждались происходящим не меньше, чем он. Благодарили после. Просили повторить. До этого Миша даже представить не мог, какое огромное количество женщин хотят испытывать боль и унижения в постели. Впрочем, вскоре поражаться этому перестал. Более того, подобные игры стали для него нормой: на каждую потенциальную партнершу он смотрел сквозь их призму и выбирал себе в любовницы только тех, кто разделял его интересы. Новая хостес казалась ему одной из них.
Тем не менее у него был принцип: не разводить в ресторане подобную грязь. Здесь Миша поддерживал образ примерного семьянина: не обращал внимания на кокетливые взгляды женщин-подчиненных, ни с кем из них не флиртовал и никому не давал и малейшего повода думать, что изменяет жене. Тут иногда обедала Алена, сюда заезжали их с ней общие знакомые, и он не позволял себе пачкать это место порочными связями. Святая святых.
Миша открыл этот ресторан семь лет назад вместе с другом, довольно известным шеф-поваром, точнее, вложился в его стартап. (Сам он уже много лет владел крупной автодилерской сетью, а ресторанный бизнес рассматривал исключительно как модное, приносящее небольшие деньги хобби.) Вначале он не планировал участвовать в проекте слишком активно, но позже втянулся и, постепенно вникая во все нюансы, открыл второй, а затем и третий ресторан, но свой первый любил больше остальных и часто бывал здесь.
За время его существования Миша принципиально не позволил себе переспать ни с одной подчиненной — за пределами ресторана девушек было достаточно, но Пати настолько сильно понравилась ему, что он, впервые за семь лет, подумал: «А почему бы и нет?» Более того, его вдруг взбудоражила сама идея о пороке в собственной святая святых. Нарушить установленный им же запрет. Согрешить. По-настоящему.
Закончив ужинать, он обсудил с управляющей текущие вопросы, а потом не спеша подошел к стойке хостес. Пати смотрела на него виновато.
— М-михаил Алексеевич, — заикаясь, начала она. — Простите, я правда не знала, кто вы.
Он усмехнулся про себя, ощутив, как сильно ему нравится чувствовать ее страх.
— А при чем тут я? — строгий взгляд. — Другим гостям, значит, можно хамить?
— Нет, я не то имела в виду, я просто хотела сказать, что… — нервно затараторила Пати.
— Завтра вечером что делаешь? — спокойно перебил ее Миша.
Пауза.
Она растерялась. Губы приоткрылись в удивлении. В глазах появилось недоумение. Он быстро просканировал взглядом пространство — через зеркало, висящее слева от стойки хостес: ему не хотелось, естественно, чтобы кто-то слышал их разговор, — ни одного человека поблизости.
— Видимо, встречаюсь с вами, — вдруг тихо прозвучало рядом с ним.
Миша сначала не понял, кто это сказал, а потом до него дошло.
— Ой ты боже мой, — искренне умилился он, глядя на Пати. — Догадливая.
Следующим вечером во время их ужина он решил проверить свои предположения в отношении ее порочности. Нарочно сказал про трусики, которые она должна снять в туалете. Нарочно вел себя нагло. По ее реакции Миша понял: попал в точку. Окончательно он убедился в этом в номере отеля, когда Пати, дрожа от возбуждения, слизывала с пола его горячую сперму.
Она была идеальной любовницей. Молодая, красивая, глуповатая. Не слишком опытная. Слишком развратная. Смотрела на него, как на бога, но не так, как другие женщины — на его деньги и статус, а по-особенному. В ее глазах он видел желание принадлежать ему безусловно, без остатка своих потребностей.
«Я хочу быть твоей секс-игрушкой».
«А как далеко ты готова зайти?»
«Очень. Я хочу разобраться, почему меня так возбуждает насилие».
«Это опасные игрушки».
«Я мечтала о мужчине, который сделает меня грязной».
Миша, конечно, не смог устоять перед искушением показать ей, насколько грязной она может быть. Он стал для нее кем-то вроде учителя. Проверял, на что способно ее тело, и давал ей почувствовать его болевые пороги, искал самые приятные (и самые неприятные, разумеется) его точки. Каждый день объяснял новый материал — Пати осваивала гаджеты, позы, техники, а потом принимал экзамен. Если она не сдавала его, он наказывал ее — за то, что была не слишком порочной. Если сдавала — наказывал еще больше: за то, что была слишком порочной. Он наказывал ее за все. Казалось, он наказывал ее за то, что она существует.
Так Миша выпускал ее демонов наружу.
Демонов, как выяснилось, у Пати было много, и он с удовольствием наблюдал, как она сначала пугается каждого нового, а потом подчиняется ему, послушно принимает и становится с ним единым целым. Единым порочным целым.
Его затянула эта игра. Иметь послушную, готовую на все, распущенную до предела красивую рабыню. Управлять ее телом, чувствами, жизнью, в конце концов. Быть ее хозяином. Чувствовать, что она служит тебе. Что готова на любые унижения, лишь бы удовлетворить тебя. Он буквально представлял ее сотворенной им женщиной.
На самом деле Миша мог позволить себе что-то подобное и раньше, но вот только ни одна из его любовниц не умела так искренне, как умела Пати, получать удовольствие от подобных, слишком сложных и слишком извращенных, отношений. Ни одна из его любовниц не умела играть в такие игры по-настоящему. Ни одна из них не была настолько грязной и порочной.
Миша привязался к Пати — даже поселил ее в своей квартире в Газетном переулке и подарил должность в ресторане. Обеспечивал. Возил в отпуск. Проводил с ней вечера. Короче, делал то, чего обещал Алене никогда не делать — завел роман. Настоящий. Пати стала его постоянной женщиной — той, кого можно развращать бесконечно.
Она стала его безлимитным пороком.
Наверное, так могло бы продолжаться еще долго, но в какой-то момент Миша почувствовал, что устал. Приелось. Надоело. Он хотел расстаться по-хорошему (так, как расставался со всеми своими любовницами), но Пати нарушила главную заповедь: не беспокоить жену.
Алене не звонила ни одна из его любовниц. Каждая из них знала: жена — это неприкосновенно, ее нельзя тревожить, а Пати позволила себе втянуть Алену во всю эту грязь.
«Мне звонила некая Патрисия. Утверждает, вы любите друг друга».
«Пати неадекватная. Она недавно работает в ресторане и одержима идеей увести меня из семьи».
«И ты не давал ей поводов думать, что это возможно?»
«Она тебя больше не побеспокоит».
Спокойный тон в том диалоге с Аленой дался ему очень непросто — самообладания буквально не хватало. Миша в моменте так разозлился на Пати, что хотел буквально ее избить — по-настоящему, не в игровой форме. Еще больше он взбесился, когда той же ночью, проснувшись, не обнаружил рядом с собой жену, а потом, прислушавшись, различил ее плач в ванной. Слезы Алены — вот что окончательно вывело его из себя. Вот что заставило выгнать Пати из квартиры. Уволить. Дать понять, что готов на крайние меры, если она не угомонится. (Миша на самом деле рассматривал варианты «крайних мер».)
Пати вроде успокоилась, а потом вдруг обнаглела так сильно, что Миша даже растерялся: познакомилась с Дашей, да еще и откровенничала с ней. Об этом он узнал от дочери.
— А что у тебя в ресторане происходит? Почему твоя управляющая увольняет таких крутых специалистов, как Пати? У них личные счеты? Ты вообще в курсе ситуации? — с претензией задала ряд вопросов та.
Он сразу же набрал бывшей любовнице и довольно жестко потребовал объяснений.
«Ты че творишь, дрянь?»
«Мы совершенно случайно познакомились. Я не знала, что она — твоя дочь. Она не догадывается о нас».
Он не знал, правда ли то, что ему сказала Пати. С одной стороны, Даша вела себя как обычно (она вряд ли стала бы притворяться, что ничего не происходит: ее эмоциональность просто не позволила бы ей этого сделать). С другой — Миша нервничал. Ему казалось, Пати затеяла какую-то игру против него, против его семьи. Против его дочери.
Миша очень любил Дашу. Несмотря на то что их отношения были напряженными. Несмотря на то что редко ее понимал — особенно после возвращения из Европы. В ее модельной карьере он не видел ничего сверхъестественного: красивая (благодаря ему и Алене, между прочим) девочка научилась позировать перед камерой, — ничего, чем можно было бы гордиться так, как гордилась она. Зачем было тратить столько лет на это бессмысленное занятие? У нее было образование — и не просто какое-то, а лучшее, возможности, его поддержка, в конце концов. Почему бы не начать делать карьеру в международной компании, выйти замуж, прерваться на декрет, а потом продолжить работать?
Миша злился на дочь. За то, что не жила так, как считает нужным он. За то, что вела распущенный (по его мнению) образ жизни. Его очень сильно волновало, к какой категории женщин она в итоге будет относиться, а варианта здесь, в представлении Миши Меркулова, существовало всего два: приличная и блядь[44]. Приличных он уважал. Блядей — нет.