— А я не хочу, чтобы он оставлял меня в покое! — всерьез возмутилась Даша, чуть дернулась и облокотилась на стену, чтобы было удобнее застегнуть босоножки. Голова кружилась: выпитое игристое давало о себе знать.
— Ну а почему тогда отказалась замуж выходить? — прищурилась Аня, осторожно отпуская ее. Впрочем, ответ на этот вопрос она знала заранее.
— Я тебе уже объясняла! — Даша справилась наконец с пряжками и хлопнула себя ладонями по бедрам. — Он хотел сделать из меня домашнюю, послушную! А я не такая!
— Знаю я, какая ты, — с нежностью произнесла Аня и как бы невзначай бросила. — А он говорил тебе комплименты?
Даша не поверила своим ушам: как такое вообще можно спрашивать?
— Олег?! Мне?! — почти прокричала она и продолжила небрежно. — Да постоянно. И в жизни, и в постели.
— А если бы он этого не делал, — начала Аня и, заметив, что подруга хочет ее перебить, замахала руками. — Нет, подожди. Дай договорю. Вот, к примеру, Олег не делает тебе комплимент. И не просто какой-то там комплимент, ну, повседневный, а даже когда ты наряжаешься и вы куда-то идете. Он как будто тебя не замечает в этот момент. Вот как бы ты отреагировала?
Даша попыталась представить эту ситуацию. Не получилось.
— Да не может быть такого!
— А все-таки, — не унималась Аня.
— Ну-у, — отходя от стены, протянула Даша и, пытаясь взять координацию под контроль, чуть растопырила локти. — Я бы удивилась.
— Но ему бы ничего не сказала?
— Да я не знаю, Нютик! Я бы так на него посмотрела, что он сразу бы все понял! А почему ты спрашиваешь?
— Просто так, — выпалила та и потянула ее за руку. — Пойдем?
Даша не двинулась с места, тяжело вздохнула, а потом произнесла обиженно-упрямым детским голосом: «Не хочу».
Аня распахнула глаза и озабоченно спросила: «Почему? Из-за него?» Еще один тяжелый вздох подруги — Аня приподняла свои дугообразные брови и недоуменно заморгала.
Даша молчала. Секунда, вторая, третья. Наконец она заговорила. Медленно, несмело, словно боялась ошибиться.
— Не понимаю, что со мной происходит. Дело даже не в Олеге, а вообще.
Аня чуть подалась вперед — как будто это могло помочь ей расслышать слова подруги лучше.
— Я в последнее время постоянно чувствую какое-то тотал несчастье, — произнесла Даша после недолгой паузы и снова вздохнула. Следующие фразы она выпалила скороговоркой, слегка сбивчиво и с легким раздражением. — А сегодня оно обострилось до предела. Мне плохо! И я никак не могу понять, почему. Мне просто плохо. Без причины! Ну так ведь не бывает?
Аня не шевелилась и молчала, а Даша, глядя перед собой, пробормотала: «Я не хочу этого праздника. Не хочу свои тридцать. Я вообще ничего не хочу. Так бы и простояла здесь весь вечер». Она почти не отделяла одно слово от другого, отчего они прозвучали нечетко, словно слипшимися — превратились в бесформенную массу из невыразительных звуков.
— Послушай, моя, — начала Аня, и Даша тут же тепло улыбнулась.
«Моя». Подруга придумала это словечко-обращение еще на первом курсе — задолго до того, как девушки затерли его слишком частым использованием — и вот уже тринадцать лет так ее называла.
— Ты имеешь полное право не хотеть праздника, простоять здесь весь вечер или даже прямо сейчас уехать. — Она сказала это ласково и погладила Дашу по плечу, а потом подмигнула ей. — Только я уеду вместе с тобой. От меня ты не избавишься!
Даша хихикнула.
— Бывает, что в дни рождения нет настроения. Не знаю, с чем связано, — Аня заправила волосы за уши и продолжила говорить с едва уловимой грустью. — Я не в силах убедить тебя, что все хорошо, если ты сама этого не чувствуешь, но я в силах показать тебе ситуацию с моей стороны.
Она обняла себя за локти и, глядя в сторону, молчала секунд пять, а потом перевела взгляд на Дашу и заговорила неожиданно возбужденно, активно жестикулируя: «Знаешь, что я вижу прямо сейчас? Смелость. Находясь в нескольких шагах от вечеринки, где все ждут только тебя, признаться вслух, что не хочешь туда, — это смело. Не прятаться от неприятных мыслей, не убегать от сложных ситуаций, а смотреть на них в упор — смело!»
Даша, ощутив ностальгию, с улыбкой покачала головой.
Аня часто говорила ей, что она смелая. Когда была не согласна с «тройкой» на экзамене по основам журналистики, но промолчала, потому что не хотела конфликтовать с преподавателем, а Даша пошла к декану и добилась для нее пересдачи. Когда не верила в себя и не отправляла резюме в журнал, где мечтала работать, а Даша убедила ее сделать это и даже сидела рядом, пока она негнущимися от страха пальцами печатала сопроводительное письмо. Когда постеснялась сказать визажистке, что ей не понравились свадебный макияж и укладка, но, сдерживая рыдания, призналась в этом Даше, а та за полчаса нашла другую, которая быстро приехала и исправила ситуацию.
— Менять то, что не нравится — смело. Жизнь свою менять до тех пор, пока не будешь по-настоящему счастлива — смело! — с каждым новым предложением Аня говорила громче и как будто трагичнее. — Не страшно не хотеть идти на свой день рождения. Страшно — не мочь признаться себе в этом. Вот ты можешь! А я бы не смогла.
Даша больше не улыбалась, а ошеломленно молчала. Она ожидала от подруги чего угодно в ответ на фразу «я не хочу идти на праздник» — духоподъемного подбадривания, слов поддержки, да просто объятий в конце концов… Чего угодно, только не этого.
Речь, которую она только что услышала, напомнила ей отрывок из монолога какой-нибудь очень несчастной героини произведений русской классической литературы в момент отчаяния, но не словами, а тем, что за ними стояло.
Даша сначала не могла разобрать интонацию, с которой говорила Аня, а когда наконец узнала ее, забыла и об Олеге, и о своем плохом настроении, и о том, что не хочет вечеринки, потому что от каждого слова, произнесенного подругой здесь, в полутемном кирпичном коридоре, веяло всеобъемлющим сожалением. Тем самым гнетущим тоскливым сожалением, с каким люди обычно говорят о чем-то уже давно потерянном, невозвратимом, но до сих пор очень дорогом и желанном.
— Не просто не испугаться своих «неправильных», — Аня изобразила воздушные кавычки, а потом сжала губы и часто заморгала, смотря вверх, — эмоций, а проживать их, как бы тяжело ни было — это смело. Ты очень смелая, моя. И твоей смелости всегда хватало на нас обеих. Это делает тебя в моих глазах сверхчеловеком. Вот, что я вижу: сверхчеловека в теле хрупкой девушки. И ты представить себе не можешь, как я горжусь тем, что этот сверхчеловек — моя лучшая подруга.
В ее глазах появились слезы, и в ту же секунду она обняла Дашу так крепко, что та почувствовала быстрые удары ее сердца.
Какое-то время они стояли неподвижно, а потом Даша осторожно взяла подругу за плечи, слегка отодвинула от себя, пристально посмотрела на нее и с подозрением спросила: «Нютик, у тебя все в порядке?»
Аня молчала. Может, рассказать? Про Глеба — и вообще. А что рассказать? Что он не сделал ей комплимент, а она так распереживалась из-за этого, что вместо того, чтобы выслушать Дашу, наговорила глупостей? Стало стыдно: дурацкие чувства! И зачем она позволила им управлять ей? У нее все нормально, а она выдумывает какие-то проблемы. Сама же накручивает себя.
Или все-таки рассказать?
Даша не отрывала от нее взгляда и чувствовала: прямо сейчас между ними случится голая, неприкрытая переносными смыслами, откровенность.
Музыка в лофте вдруг зазвучала громче: казалось, она прямо сейчас ворвется в коридор и затопит его до потолка.
Аня приоткрыла рот, будто хотела что-то произнести, но тут раздался звонок телефона.
— Фак, — Даша вздрогнула, резко наклонилась к лежащему на полу клатчу, достала оттуда телефон, провела пальцем по экрану и включила громкую связь.
— Кериды[9]! Ке коньо? Вы почему так долго? Мне зайти? — ритмично зазвучал из динамика недовольный голос.
— Сейчас будем. Дай нам минуту, — словно маленькая девочка, упрашивающая маму еще погулять, ответила Даша, отключилась и в нетерпении обратилась к Ане. — Что случилось??
— Ничего, — помотала головой та и улыбнулась. — Просто хотела, чтобы ты вспомнила, какая ты смелая, и пошла на праздник. Это был… Мой…
Она задумалась на мгновение, а потом радостно крикнула: «Претост!»
— Это лучший претост, — нарочито-серьезно сказала Даша и, чтобы окончательно разрядить обстановку, потрогала сердцевину капронового цветка на лифе Ани, а потом выразительно цокнула. — Секс!
Та смущенно цокнула в ответ.
— Ну что, идем? — сказала Даша, подняла клатч с пола и убрала в него телефон. — А то Пати нас убьет.
— Моя, ты даже не представляешь, как я рада, что ты у меня есть, — облегченно выдохнула Аня, потянула подругу за руку и, покачиваясь на шпильках, пошла вперед.
Остатки августовского дождя в туфлях мелкими ледяными иголками покалывали ступни, но она не обращала на это внимания: привыкла терпеть дискомфорт. Если верить, что при рождении каждому человеку достается какой-то дар, Ане Тальниковой, без сомнения, отсыпали двойную порцию таланта притворяться счастливой.
Притворяться счастливой, что бы ни происходило.
Глава 3
Глоток. Женя Кузнецова еще никогда не видела столько красивых и стильных людей разом.
Она пришла на день рождения Даши Меркуловой со своим парнем и теперь жалела, что не осталась дома. Надо было бы сослаться на головную боль или начинающуюся простуду, но Женя не умела так нагло врать, ведь физически она чувствовала себя отлично, а ее эмоциональное состояние, с самого утра приближающееся к панике, не имело в личной парадигме столько значимости, чтобы о нем вообще говорить. Она стояла в углу одна, сжав обеими руками высокий бокал, и, чтобы скрыть неловкость, мелкими частыми глотками пила просекко. Жене было кисло — она не любила просекко, но все равно пила. Здесь почти все его пили, и ей было проще пить его вместе со всеми, чем объяснять каждо