Она покачала головой, еще раз вздохнула и продолжила: «Они квартиру хотят продавать, переезжать в другой район. Сыночек, ты просто знай: мы с папой были бы не против ребенка. Ну я, по крайней мере, точно».
На последних словах она внимательно посмотрела на мужа.
— А может, и к лучшему, что так. Проблем меньше, — пожал плечами он.
В этот момент Глеб возненавидел отца (неосознанно, скорее: ощутил, как внутри возникло что-то неясное, смутное, но очень сильное и темное), а тот, глядя на спокойное, не выражающее никаких эмоций лицо сына, раздраженно произнес: «Да тебе же по барабану все! Натворил — и сидит тут со скучающим видом! Не дай бог она заявление напишет или к директору пойдет. Не дай бог тебя из школы выгонят! Я тебя тогда убью».
Мама Олеси заявление не написала и к директору не пошла, сама не догадываясь, что этим спасла Глебу жизнь. Они с дочерью переехали, и больше свою одноклассницу он не видел. Да и не хотел, честно говоря.
С тех пор Глеб окончательно решил научиться подавлять любое свое эмоциональное проявление, неважно, позитивное или негативное. Решил, что всегда — что бы ни случилось — будет спокойным и уравновешенным. Настоящим мужчиной, а не размазней. Он буквально тренировался блокировать эмоции, нарочно вырабатывая к ним пренебрежение. Со временем получалось все лучше, а потом он и вовсе забыл, как это — чувствовать.
Особенно сдержанно он вел себя с женщинами. Их у Глеба было не так много, но все восхищались его характером и манерой поведения. Все, кроме одной. (И надо же ему было жениться именно на этой!)
Впрочем, раньше Аня тоже восхищалась его характером и манерой поведения. Глеб, кстати, тоже раньше восхищался ее открытостью, романтичностью, чувственностью — все это словно увлажняло его засохшее без эмоций сердце, а вот теперь они с женой друг друга раздражают и постоянно скандалят.
Глеб вздохнул. На самом деле он переживал из-за того, что происходит, но старался об этом не думать. Ему нужно было сосредоточиться на проекте и подписать договор. Сохранить холодный ум — чтобы победить. А за истерики пусть отвечает Аня — у нее прекрасно получается. «Наверняка сейчас начнет нести бред про стены непонимания или упрекать в невнимательности», — подумал Глеб, слушая длинные гудки в трубке.
После пятого он понял: не начнет. Написал ей сообщение. «Извини, что не отвечал. Работал. Не могу до тебя дозвониться. У тебя все в порядке?»
Она была в сети три часа назад. Странно: обычно она каждые десять минут в сети. И всегда берет трубку. Может, спит? Или заболталась с подругами — он знал, что сегодня она должна была ужинать с Дашей и Пати.
Глеб набрал ей еще два раза. Она еще два раза не ответила. Он занервничал и бросил взгляд на зарядку на подоконнике: на месте. Снова открыл чат с Аней. Заметил, что она поменяла фотографию. (Еще утром у нее была другая.) Нажал на нее.
Его жена, чуть наклонив голову вправо, сидит за столиком в ресторане в алом платье на тонких лямках с глубоким — настолько, что в нем виднеются очертания округлой груди — вырезом. «Очень сексуальная», — подумал Глеб, чувствуя напряжение ниже пояса. Ему понравилось и не понравилось одновременно, как она была одета — слишком откровенно. Это в таком виде она пошла ужинать с подругами или фотография сделана не сегодня?
Глеб набрал ей еще раз. Ответа нет. Нехорошо… Совсем плохо себя ведет. Впрочем, он не переживал: знал, что Аня не позволит себе лишнего, пока он в командировке. Она ему не изменяла.
Он тоже ей не изменял. Во-первых, у него не было времени на других женщин. Во-вторых, другие женщины казались ему или чужими, или бесхозными вещами, а Глеб Ивлев, помимо того, что не любил, когда трогают его вещи, никогда не прикасался ни к чужим, ни к бесхозным. Брезговал. Он ни разу не снимал проститутку — вещь общего пользования, и не реагировал на попытки меркантильных женщин — бесхозные вещи, переходящие от одного хозяина к другому, соблазнить его. Ему нужна была собственная вещь. Которая бы постоянно лежала на своем месте. И которую бы никто не трогал. Он долго такую искал — очень внимательно присматривался к женщинам. Ни одна не казалась ему подходящей, а когда он встретил Аню, понял: сделает все, чтобы она принадлежала ему. Правда, пришлось нелегко: Аня любила романтику, разговоры о чувствах и прочие ненавистные Глебу сентиментальности, но он не привык проигрывать, поэтому приложил максимум усилий, чтобы ей понравиться.
Когда они поженились, он был доволен: не ошибся в ней. Аня вела себя безупречно. Уважала его, не несла феминистский бред в присутствии его друзей (чем часто грешила Даша, пока встречалась с Олегом), не задерживалась на тусовках, работала, а не бездельничала, неплохо готовила. Выглядела тоже безупречно: женственно и прилично одевалась, в меру красилась, не увеличивала губы и не видоизменяла другие части лица и тела. (Идеальная вещь Глеба Ивлева.)
В последнее время она, правда, часто истерит — даже позволила себе устроить скандал при всех на танцполе, но Глеб прощал ей это. Пока прощал. Он любил Аню (по-своему) — настолько, что даже женился на ней. Глеб всегда знал, что женится только на лучшей и самой достойной женщине. На той, которая никогда не предаст. На той, в которой он может быть уверен на сто процентов. В Ане он был уверен, поэтому старался закрывать глаза на ее постоянные упреки и не жалел для нее денег.
Кстати, самой большой победой в жизни он считал иметь много денег, а этого можно было добиться, в его представлении, только упорной работой. И только — работой на себя.
Эти истины в сознание Глеба тоже заложил отец. Он всю жизнь занимался бизнесом — продавал мясо. Начинал с небольшой точки на рынке, потом открыл магазин, следом — еще один. Маленький Глеб смотрел на это и мечтал быть похожим на отца: тоже много работать и развивать собственный бизнес. Правда, торговля, как и производство, были ему неинтересны — хотелось чего-то «посложнее». Он со школы ладил с компьютерами, цифрами, кодами, стратегиями и прочими атрибутами информационных технологий, поэтому и факультет выбрал соответствующий, и работать начал уже со второго курса. Делал все спокойно, последовательно, не спеша: получал опыт, заводил знакомства, наблюдал за рынком, тенденциями.
Девять лет назад Глеб рискнул — ушел из найма и решился на свой первый айти-стартап. Периоды переживал разные: то не ограничивал себя в расходах, то записывал каждый потраченный рубль. Сейчас дела шли стабильно хорошо. Прибыль росла. Проекты появлялись чаще, чем он успевал подписывать договоры. Репутация была безупречной. А вот у отца, наоборот, последние несколько лет бизнес загнивал. Он не хотел этого признавать, не брал у сына деньги, но Глеб все равно отправлял — переводил маме на карту.
Та постоянно благодарила, а ему от этого становилось неловко. Он помнил, как много она работала: до конца восьмидесятых — кормила сотрудников небольшого московского НИИ, после — студентов и преподавателей в университетской столовой. Помнил, как готовила для него, помогала с уроками, заботилась, всегда была рядом. Помнил мозоли и опухшие суставы на ее руках. Помнил, что у нее часто болела спина. Глеб очень любил маму, и теперь, когда зарабатывал сам, был уверен: обеспечивать комфортный быт — меньшее из того, что он может для нее сделать. Вообще, он был готов делать для нее все, что она захочет, но она ничего не хотела. Как и отец. Глеб уже год не мог уговорить их даже в Турцию полететь, а уж о Мальдивах они вообще слушать отказывались. И о ремонте. О клининге — тоже. И о машине — отец до сих пор ездил на «Мерседесе», который купил лет десять назад.
Глеб усмехнулся, вспомнив, что Аня на «икс шестой» согласилась очень быстро. Более того, пожелала его в М[55] версии: сказала, ей так внешне больше нравится. Он попытался объяснить жене, что она не будет пользоваться и половиной возможностей этого пакета, но Аня надула губы и с претензией спросила: «Тебе жалко?» Ему было не жалко — и он подарил ей BMW X6 M цвета «Манхэттен металлик». Кстати, через два месяца у нее день рождения. Кажется, она говорила, что хочет какие-то там особенные серьги… Надо будет уточнить.
Телефон брякнул уведомлением. Глеб, в полной уверенности, что получил сообщение от Ани, бросил взгляд на экран.
Олег: «Брат, ты как? Когда возвращаешься?»
Глеб: «Стабильно. Сам как? Пока не знаю. Планирую через два дня».
Олег: «Может, на выходные за город? Саня зовет. Телок возьмем. Травы. Я заебался дома с Женей».
Глеб: «Поехали. На меня телок не берите».
Олег: «Давай на всякий? Вдруг захочешь».
Глеб: «Ты же знаешь. Я жену люблю».
Олег: «Ладно. На связи».
Глеб рассмеялся: каждый раз, когда они ездили за город, Олег уговаривал его «попробовать телок». «Первоклассных. Чистых. Безотказных». Друг так искренне хотел поделиться с Глебом «своими игрушками», что тот однажды почти согласился, но, вспомнив об Ане, передумал.
Ну какие телки стоят того, чтобы изменять ей?
Кроме того, вопросы их «чистоты» волновали его не меньше, и, хоть Олег заверял, что «на каждую приходится по несколько справок», он не был готов рисковать своим здоровьем.
Глеб не понимал, зачем другу столько женщин, почему тот постоянно их меняет. Ему нравилась Женя (в качестве пары Олега): она чем-то напоминала ему Аню — у них была как будто бы общая женская суть. Глеб иногда наблюдал за девушкой друга на вечеринках, ради любопытства следил за ее поведением. Делал это очень аккуратно — чтобы ни Олег, ни Аня, ни тем более сама Женя не заметили, и каждый раз убеждался: она влюблена в его лучшего друга. Это умиляло. Он считал, Олег правильно поступил, расставшись с Дашей и начав встречаться с Женей, а еще надеялся, что он все-таки женится на последней. Неужели и после свадьбы будет ей изменять? Впрочем, Глеба это не сильно волновало. Хочет — пусть делает. У них с Олегом было негласное правило: не вмешиваться в личную жизнь друг друга. Они не нарушали его вот уже шесть лет, с того самого момента, как познакомились.