Папа с ней. Папа ее любит. Папа любит ее, потому что ей плохо. Папа любит ее за то, что ей плохо.
С того момента прошло уже двадцать лет, а Пати до сих пор была уверена: настоящую любовь можно получить только через боль. И чем сильнее боль — тем больше любовь.
— Ударь меня, — прошептала она, раскачиваясь в воздухе.
Шлепок по попе. Следом — еще один. Несколько резких шлепков между ног. Пати поморщилась. По щекам покатились слезы.
— Ну что ты, — Миша стал ласкать клитор. — Не надо плакать. Я же с тобой.
— Ты-ы… — простонала она, наблюдая за тем, как он расстегивает ширинку. — Лучший…
Миша плюнул ей в лицо, тут же вошел в нее и, замечая, как Пати чуть не теряет сознание от возбуждения и удушья, сжал ее грудь — чтобы привести свою любовницу в чувства: он понимал, на каких эмоциях и ощущениях и как сильно нужно ее качать.
В целом, Мише Меркулову не нужно было объяснять психологию нижней — он мог даже написать на эту тему книгу-пособие для новичков-доминантов, но в случае с Пати было сразу два важных нюанса: максимально короткий временной отрезок между грубостью и нежностью и их идентичная по силе интенсивность. Удар — поцелуй. Три жестких удара — три нежных поцелуя. Плевок — поглаживание. И так далее.
Ее тело словно подчинялось какой-то сексологической формуле. Миша знал ее наизусть: сделать больно — сразу же пожалеть. И, что важно, чем больнее ты делаешь, тем сильнее надо жалеть.
Да, он знал эту формулу наизусть, поэтому часто нарушал ее — ради собственного наслаждения.
Мог, к примеру, пороть ее без остановки минут пятнадцать, ни разу не погладив, следом — только несколько раз провести рукой по красной коже, давая Пати отдохнуть, а потом снова бил. В эти моменты ощущал, как она становится грязнее. Порочнее. И ему нравилось, что такой делал ее он.
— Рот, — бросил Миша и, после того как Пати послушно его открыла, плюнул в него, а потом ослабил ремень, затянутый на ее горле. Она жадно задышала.
Он крепко сжал ее попу и стал двигаться еще глубже, быстрее. Смотрел на нее. Она стонала и хныкала. Иногда морщилась. Иногда улыбалась. Лицо и тело блестели от пота.
Он понимал, что ей больно, но ему было все равно. Нет, не так. Ему было приятно.
В такие моменты оживала другая сторона его личности — та, которая хотела делать женщин грязными. Та, которая хотела делать их блядями. Точнее, делать и без того блядей еще бо́льшими блядями. (Приличных женщин Миша уважал — в их отношении у него подобных желаний не возникало.)
Пати была блядью. И он любил ее «пачкать».
Пощечина. Стон. Поглаживание.
Пощечина. Стон. Поглаживание.
— Миш, мне так хорошо с тобой.
Плевок. Стон.
Бляди для того и существуют, чтобы издеваться над ними. Им самим это нравится. (Приличным такое не нравится.)
Пощечина. Стон. Поглаживание.
Плевок. Стон.
Пати было больно и приятно одновременно. Она полностью расслабилась и позволила ему делать с собой все, что захочет. И как захочет. Чувствовала в этот момент свою власть над ним: он, чтобы владеть ей, готов на все. Даже на насилие. Это заводило. Насилие заводило — ведь оно было первым шагом на пути к любви. С него начиналась любовь. Без насилия не бывает любви: она — его производная.
Пощечина. Стон. Поглаживание.
Быстрые движения. Оргазм. У обоих — одновременно. Поразительная синхронизация.
— С тобой — лучший секс, — задумчиво произнесла она, пока он помогал ей спуститься с качелей.
Миша ничего не ответил, а только улыбнулся. Ему тоже было хорошо. Но очень жарко. Он снял пуловер, брюки, бросил их на софу, разулся, а потом, взяв бокал с вином, лег на кровать, сделал из него несколько глотков и закрыл глаза.
Вот это желание заниматься сексом в одежде… Бред какой-то. Впрочем, он не всегда, конечно, так делал — чаще всего раздевался после прелюдии.
— Но ты сказал, я должна выбрать между ним и дружбой с Дашей, — услышал он голос Пати и резко открыл глаза, пытаясь сфокусировать на ней взгляд. Она стояла напротив кровати, по-прежнему голая и с ремнем на шее, и смотрела вниз.
Миша почему-то напрягся, а в следующую секунду, после того как в пространстве возникла эта дикая фраза — которая вырвалась изо рта Пати, ударилась о светлые каменные стены и отскочила ему прямо в сердце, поморщился.
— Что? — заморгал он и чуть подался вперед.
В этот момент Пати Кортес, развращенная блядь, которую он «пачкал» и ни во что не ставил, превратилась для него в достойную безусловного уважения женщину. Приличную.
Он растерянно помотал головой.
— Я не понял.
Пати прикусила нижнюю губу, сделала глубокий вдох и, слегка раскачивая корпусом, на выдохе проговорила: «Ты сказал, я должна выбрать». Еще один глубокий вдох и снова — на выдохе: «Или сплю с тобой, или дружу с ней».
Миша не верил в то, что прямо сейчас происходило. Он лежал неподвижно, не отрывая взгляда от Пати, а та подняла на него свои темно-карие, почти черные, глаза и очень убедительно произнесла: «Я выбираю дружить с ней».
Глава 2
Левая рука, согнутая в локте, сжимает непослушные рыжие кудри, правая, расслабленная и вытянутая, — русые мягкие волосы. Олег лежит на кровати, раскинув ноги и чуть склонив голову.
— Меняйтесь, — грубо произносит он, и девушки молча меняются местами: теперь левая рука сжимает мягкие русые волосы, а правая — касается непослушных рыжих кудрей.
Как хорошо… Такие разные. Такие одинаково необыкновенные. И обе — его.
Олег закрыл глаза и представил на месте этих девушек Дашу и Женю.
Вообще, он мог этого не делать: девушки напоминали их так сильно, что в полутемном номере отеля разницы не было заметно. Лица, фигуры, рост, длина и структура волос — все. Максимальное сходство. Точные копии его бывшей и настоящей девушек. Эскорт-агентство искало их для Олега целую неделю. С «Женей» справились довольно быстро — за два дня. С «Дашей» пришлось сложнее. Была одна, рыжеволосая, кудрявая и хрупкая, поразительно похожая на Дашу, но с зелеными глазами. Олег не хотел смотреть в зеленые глаза, поэтому поиски продолжились. В итоге взяли все-таки зеленоглазую — не нашли ни одну более подходящую по внешности, но скорректировали различие линзами.
Он крепче сжал правую ладонь и стал быстро то поднимать, то опускать голову рыжей. Сдавленные стоны. Он поморщился: Даша стонет выразительнее. Тогда он крепче сжал левую ладонь, притянул к себе русую и поцеловал. Ему не понравилось: Женины губы вкуснее.
«Чертовы суки», — ухмыльнулся про себя Олег и быстро поменял позу. Он положил русую на спину — та в ту же секунду приоткрыла рот и посмотрела на него своими светло-карими глазами. «Красивая», — подумал Олег и уверенным движением провел пальцами по ее губам, а потом надавил на щеки. Она, продолжая смотреть на него, широко открыла рот.
— Умница, — без намека на улыбку бросил он. — И не закрывай.
Она в ответ взволнованно застонала.
Он поставил рыжую на четвереньки — так, чтобы ее попа оказалась прямо над лицом русоволосой, широко развел ее ноги и провел рукой между них.
— И ты умница, — с той же интонацией сказал он и снова посмотрел в светло-карие глаза русоволосой. — Сейчас будешь пробовать смазку своей подружки.
Ее взволнованные стоны стали громче.
Олег резко вошел в рыжую. Она тоже стала стонать, но не взволнованно, а удовлетворенно.
Ему понравилось, как девушки звучат вместе. Они не были проститутками — Олег намеренно не хотел брать таких — занимались, скорее, упрощенной версией эскорта: время от времени проводили с обеспеченными мужчинами вечера и ночи. Конечно, он знал о дополнительных опциях подобного досуга, но, судя по реакциям этих девушек, понимал, что они или только начинают карьеру, или редко имеют дело с групповым сексом. Вообще, Олег больше любил другой вид оргий: одна девушка и несколько мужчин — они с друзьями часто практиковали такое. (Со всеми, кроме Глеба.) В эти моменты он особенно расслаблялся: ему нравилось ощущать умноженную власть над женщиной. А вот секс с двумя девушками, напротив, его выматывал: здесь нужно было следить за позами, быть более активным и напористым, концентрироваться сразу на обеих партнершах, не позволяя ни одной из них остаться без внимания.
— Шире. — Олег провел твердым влажным членом по губам русой. — А ты помоги ей. — Он шлепнул рыжеволосую по попе.
Та резко тряхнула кудрями — в эту секунду его сердце забилось в несколько раз чаще — развернулась и опустилась на колени.
— Охуе-енно, — простонал он, сжимая непослушные рыжие кудри.
Когда Даша призналась, что влюбилась, Олег поверил, а очень скоро засомневался. Он написал ей: хотел увидеться, прояснить ситуацию, но она проигнорировала сообщение. Тогда он позвонил — через несколько дней. Она взяла трубку, но от встречи отказалась, а в конце разговора спросила, как проходит подготовка к свадьбе. Олег, не желая выглядеть глупо, решил быть последовательным в своем вранье и сказал, что они с Женей уже нашли агентство. Даша спокойно поинтересовалась, почему они не обратились к Пати. Ее равнодушный тон взбесил: Олег по-прежнему не планировал жениться и злился на Дашу за то, что та будто нарочно подталкивает его к другой женщине. Вместе с тем он не мог забыть ее откровения о свободе и жизни «не по правилам»: всерьез размышлял на эту тему и с каждой новой мыслью все больше убеждался, что поторопился с категоричным «да» в ответ на вопрос «ты счастлив?» Ему нужно было это с кем-то обсудить, подробно, честно, и единственным человеком, подходящим на роль собеседника в подобных диалогах, казалась бывшая девушка. Именно поэтому Олег сделал вид, что его не задевает ее реакция, и попытался уговорить Дашу встретиться с ним. Она сказала, что не видит смысла, и напомнила, что теперь не одна. В этот момент он буквально взорвался: наговорил ей грубостей и бросил трубку. Впрочем, спустя неделю отошел и снова начал писать и звонить.