алось легко — тот монолог Женя буквально наизусть запомнила.
Тёма пишет сказки. Трушные. Но писателем себя не считает. Он аналитик. Ему тридцать два. Волосы прикольно так вьются, но ему не нравится. Стрижется коротко, но не сильно — все равно видно, что кудрявый. Любит абрикосы. И ауди. На орехи — аллергия. Щетина четкая. Темненький. Глаза карие. Мы с ним Тупака часто слушаем. Он двигается под него круто. И я ему так иду в этот момент. Тё-ёма… Высокий. Целуется хорошо — бесконечно с ним целоваться можно. Не курит. Даже электронки. Но вино пьет. Шрам у него от аппендицита. Красивый очень. Мужественный. Руки такие сильные, нежные. Он Козерог. Был в терапии. Меня от Змея Горыныча спасает. У нас есть свой язык. Мы говорим на сказочном. Он в совершенстве знает. Тё-ёма…
Телу было легко. Женя не задумывалась над движениями — полностью отпустила контроль. Отпустила контроль рядом с воображаемым Тёмой. Она представляла, что он стоит сзади, обнимает ее. И круто двигается. А она ему идет. Ей казалось, комната в этот момент тоже качается и двигается.
— Милая, а тебе нравится число двадцать семь? — услышала она голос Олега, который будто сливался с музыкой.
Женя открыла глаза и замерла. Он стоял напротив, раскачиваясь в такт битам.
— А месяц август нравится?
Она не моргала, почти не дышала — боялась. Боялась, что это сон и если она пошевелится, проснется.
— Я обожаю и двадцать семь, и август, — произнесла Женя, чувствуя, как воздух в комнате наполняется чем-то сладким, практически осязаемым — казалось, стоит только его лизнуть, почувствуешь вкус.
Олег улыбнулся. «Под Тупака этот Тёма круто двигается? — раздраженно думал в этот момент он. — Я тоже умею. Не хуже. И Женя мне так идет… Даже больше, чем Даша Тёме».
Он взял ее за руки.
— Тогда выходи за меня замуж двадцать седьмого августа.
Глава 8
— Ань, иди в спальню. Я щас приду, — спокойно сказал Глеб.
Он лежал на диване в темно-серых хлопковых широких брюках и без футболки, внимательно глядя в телефон.
— Я не хочу в спальню, — нервно произнесла она, стоя напротив него и сжимая в руках телефон.
— Ну мало ли, что ты не хочешь, — пожал плечами он, не отрывая взгляда от экрана. — Я тебе объяснить кое-что должен. А ты почему-то только в спальне меня понимаешь. За ее пределами — нет.
У нее сильно застучало сердце.
— Не пойду! — уверенно и то же время удивленно, будто не веря собственным интонациям, выкрикнула она.
Глеб пристально посмотрел на нее. В ту же секунду по ее позвоночнику потек страх. Он быстро заполнил собой все тело, сделав его неподвижным.
— Не зли меня, Аня! — угрожающе-напряженно произнес Глеб и добавил ласковее. — Ты же послушная девочка. Что за капризы?
Она с трудом — ноги не слушались, развернулась, пошла в спальню, села на кровать и прикрыла глаза. «Хоть бы он скорее пришел, — мелькнуло в голове. — Так страшно одной в комнате».
Звонок телефона буквально привел в ужас.
— Нютик, а ты что на день рождения Жени наденешь? — весело начала Даша и затараторила. — У меня есть два варианта. Или шорты — они суперпровокационные, или блэк дресс — ну это поспокойнее. Но если ты будешь в блэк дресс, я не хочу тоже.
— Моя, — Аня тяжело задышала. — Я не думала еще. Но, скорее всего, да, блэк дресс.
— А почему у тебя такой голос? — насторожилась Даша. — Прям как блэк дресс.
— Я просто устала.
— Ивлев там опять наглеет?
— Нет! Все нормально.
— Когда же ты уже сделаешь хотя бы что-то? — с легким раздражением произнесла Даша.
— Сделаю! — в том же тоне ответила Аня. — Мне время нужно решиться!
— Так три месяца уже прошло — а ты все решаешься!
— Моя, я перезвоню. Мне уже неудобно говорить, — почти прошептала Аня, заметив, что в комнату вошел Глеб.
— Ок, — не стала настаивать та и быстро добавила. — Ну все, я шорты надеваю!
— Дай мне телефон. Он тебе сейчас не нужен, — протянул руку Глеб.
Она молча отдала ему телефон. Он положил его на тумбочку и внимательно посмотрел на нее.
— Ань, я в курсе, что ты опять встречалась с фотографом.
Она согнула ноги в коленях и прижалась к спинке кровати.
— Скажи, а ему мало было? Нужна добавка? Я же не жадный, ты знаешь. Тем более для любовника жены. Для него вообще ничего не жалко.
Глеб говорил спокойно, уверенно, словно обсуждал с ней текущие бытовые вопросы, ответы на которые давно знает.
— Нет! — повысила голос она и взмахнула руками. — Как ты мог вообще?!
— Я? — искренне удивился он и сел на край кровати. — Это как ты могла?
Она нахмурилась.
— Что?
— Ты помнишь, обещала мне с ним не встречаться?
— Да.
Аня действительно обещала Глебу не встречаться с Кириллом. Сделала это исключительно из-за сильного возбуждения в тот момент. Оно туманило голову — она почти теряла сознание от желания. Глеб тогда сказал, что займется с ней сексом только после того, как она пообещает не видеться с Кириллом.
— А ты помнишь, я тогда сказал, что, если нарушишь обещание, с фотографом случится что-нибудь страшное?
— Да.
Аня смотрела перед собой. Ей показалось, стена чуть двинулась вперед.
— А в чем тогда претензия? Ты встретилась, даже не раз — с ним случилось страшное. Я же предупреждал, что так будет.
Аня молчала. Не было сил говорить: очень устала за последние месяцы.
Глеб по-прежнему не давал развод. По-прежнему приказывал идти в спальню. Она по-прежнему шла. И ненавидела себя за это. Пыталась говорить с ним. Каждый день. Он не реагировал. Точнее, реагировал — выходил из комнаты. Аню это раздражало, но она не сдавалась. Просила. Плакала. Надеялась: он в конце концов отпустит ее по-хорошему.
Тайком (насколько это было возможно в данной ситуации) встречалась с Кириллом.
Даша советовала прекратить, но Аня не могла. И дело было не только в любви, настоящей, обоюдной, но и в том, что вечера и ночи, проведенные с ним, становились спасением. Рядом с Кириллом она не боялась, не паниковала. Не чувствовала себя не такой. Рядом с ним она казалась себе нормальной, здоровой. Рядом с Кириллом Аня выздоравливала — переставала сходить с ума, а с ума она в последнее время сходила уже не в переносном смысле.
Внутри постоянно трещала тревога — из-за этого внимательность и концентрация снизились до критических показателей. Она допускала нелепые комментарии в диалогах с гостями в прямом эфире, забывала, где припарковала машину, путала дни недели, а вчера чуть не сбила на пешеходном переходе девушку — просто не заметила ее.
Часто накрывали панические атаки. И ладно бы дело ограничивалось лишь физическими их проявлениями: дрожь в руках и ногах, затрудненное дыхание, повышенное потоотделение, головокружение, учащенное сердцебиение — в моменты подобных приступов Аня боялась смерти. Ей казалось, она может умереть в любую секунду. А следом казалось, что она сама должна убить себя. Мысли о самоубийстве — вот что пугало больше всего. Она не говорила об этом никому, даже Кириллу. Даже Даше. Боялась. Врачей. Таблеток. Психушки. А еще боялась странного ощущения, которое возникало все чаще: она как будто отделялась от собственного тела и наблюдала за реальностью со стороны — смотрела ее, как кино.
Рядом с Глебом, кстати, она смотрела такое кино постоянно.
А рядом с Кириллом — нет. С ним она чувствовала себя совершенно здоровой.
Даша и Пати постоянно предлагали подавать на развод, но Аня не хотела разводиться через суд. Она знала: Глеб сначала не будет приходить на заседания, а потом придет, скажет, что любит ее, и попросить судью не разводить их. Этот процесс займет столько сил и нервов… Ни сил, ни нервов у нее не было.
Последние забрал случай с избиением.
«Не поделился зажигалкой с пьяными парнями — вот и вышел конфликт», — написал Кирилл в заметках, уверенно нажимая большим пальцем левой руки на экран, и показал это Ане, когда та приехала к нему и буквально замерла в дверях, увидев его. Он не мог говорить: ему сломали челюсть. Почти месяц не ел нормально. Не спал толком: болели сломанные правая рука и правое ребро. Аня смотрела на своего любимого мужчину и плакала. Плакала и ненавидела Глеба. После этого она хотела рассказать все папе, попросить его помочь, но так и не смогла. Побоялась осуждения.
Даша настаивала на том, чтобы обратиться к ее отцу.
— Алексеич-то в нашей сказке — персонаж покруче Глеба будет. Один его звонок — Ивлев успокоится. Ну наглеть перестанет точно! — убеждала она Аню, сидя с ней, Пати и Женей за барной стойкой и попивая коктейль, который бармен «придумал специально для нее». — Давай, Нютик? Я прямо сейчас ему наберу!
Аня отказывалась — из-за Кирилла: тот говорил, что не хочет прятаться за спину даже своего отца, тем более за спины чужих. Она уважала его решение, а сама чувствовала бессилие. Не знала, что делать.
Начинать войну с Глебом было страшно.
Переезжать к Кириллу — тоже. Аня задумывалась о съемной квартире, но, по сути, они будут вместе жить там. Какая разница — там или у него? Если она уедет от Глеба — значит, автоматически уйдет к Кириллу. Аня не могла решиться на это. Ей казалось, пока она живет с мужем, любовник в безопасности.
Родителям она до сих пор ничего не рассказала. Врала, что у нее все хорошо. Те часто спрашивали про внуков. Аня смеялась и отвечала: «Скоро».
Пати, Женя и Даша поддерживали круглосуточно.
Последняя особенно. Один раз, когда Аня проснулась в пять утра, захотела умереть и тут же прислала ей какой-то глупый мем — только чтобы отвлечься, та ответила через десять секунд. Аня очень ценила это: она понимала, что, скорее всего, ее поведение со стороны выглядит глупо, и была благодарна подруге за мягкие реакции. И за постоянное присутствие в ее жизни.
Кирилл все это время ждал. Он пообещал Ане «не делать ничего» и держал обещание, но постоянно пытался убедить ее позволить ему вмешаться. Она не соглашалась. И о том, что происходит «в спальне», ему, конечно, не говорила.