— Ань, — услышала она настойчивый голос Глеба и посмотрела на мужа. — А ты помнишь правило, которое мы выучили в спальне на прошлой неделе?
— Да, — своевременно-машинальный, похожий на реакцию робота, выполняющего команды, ответ.
— Озвучь.
— С ним все будет нормально, если я не буду с ним встречаться.
— Молодец, пять, — чуть улыбнулся Глеб, а потом стал серьезным. — И после этого я узнаю, что ты снова с ним встречалась.
Аня тяжело вздохнула. Да когда же это все уже закончится?
— Потому что я люблю его.
Она произнесла это с безысходностью, но старательно-отчетливо, словно не могла говорить, но должна была. Словно эти слова были ее единственным шансом на спасение. На спасение, в которое она отчаянно пыталась верить, но, на самом деле, не верила.
— Это не так, — покачал головой Глеб. — Когда любишь, не причиняешь боль. А ты причиняешь ему боль. Какая же это любовь? Какая?
— Какая? — она смотрела на него взглядом, в котором с каждой секундой все сильнее раскачивалось безумие.
— Неправильная, — ответил он уверенно, сделал паузу, а потом продолжил так, будто объяснял ей очевидные вещи. — Ты же понимаешь? Все это — из-за тебя. Боль, страдания — все. Из-за тебя.
Он замолчал. В спальне стало очень тихо — невыносимо.
— Я не хотела, — прошептала Аня, закрывая лицо руками.
— Из-за тебя на улицах людей бьют… — задумчиво-равнодушно произнес Глеб, а потом повысил голос. — Это ты во всем виновата! Не я, не он — ты.
У Ани заколотилось сердце. Воздуха вокруг вдруг стало в несколько раз меньше.
— Открой… Окно… — прозадыхалась она.
Он молча выполнил ее просьбу.
— Воды принести?
Слабый кивок.
Глеб, прежде чем выйти из комнаты, задержал взгляд на жене. Она сидела скрючившись и покачивала корпусом. Это его не смутило: он замечал, что с Аней в последнее время творятся странные вещи, более того, она все чаще казалась ему сумасшедшей.
Не то чтобы он не догадывался, почему так происходит, но своей вины в этом не видел. Он же не сходит с ума из-за ее поведения. А мог бы. Она изощренно издевается над ним на протяжении четырех месяцев: регулярно ночует у фотографа; рушит семью; не уважает его; не реагирует на просьбы прекратить роман на стороне. При этом добровольно спит с ним и не делает реальных попыток уйти. Чем не поводы слететь с катушек? А он держится, ведет себя спокойно и терпеливо. Каждый день объясняет ей одни и те же вещи — элементарные. И ни разу еще не сорвался, между прочим.
Глеб взломал все мессенджеры и соцсети Ани еще в феврале, на следующий день после ее признания в измене. Узнал про Кирилла довольно много: паспортные данные, адрес съемной квартиры, соцсети, данные о родителях (даже электронную трудовую книжку нашел). Он где-то месяц читал их переписки — чувствовал, что это его убивает, но ничего не мог с собой сделать, а потом его выкинуло из учетной записи. Глеб понял: Ане кто-то подсказал, показал, где смотреть — сама бы точно не додумалась даже до идеи, что он может ее взломать. Впрочем, его это особенно не волновало: всю необходимую информацию он уже получил.
Его жена пару раз в неделю ездила к фотографу — ему врала, что ночует у Даши. В первый раз Глеб искренне надеялся: она сказала правду, но все же решил проверить. Он ехал за ней и держался на довольно приличном расстоянии. Последнего можно было не делать: Аня, с ее невнимательностью и привычкой витать где-то, не заметила бы его, даже проезжая он рядом. Ехать за ней до конечного пункта, кстати, тоже было необязательно: когда она свернула на Третье кольцо, Глеб мрачно усмехнулся. Он знал: Даша жила в Хамовниках. Не знал, где конкретно, но то, что дорога от Павелецкой, где они жили с Аней, до Хамовников, где она, по легенде, сегодня ночевала, проходит через Садовое, было ясно как день. Тем не менее он «проводил» жену до дома любовника.
Тот встретил ее у подъезда. Поцеловал. Глебу тогда стало так больно, как не было даже когда Олеся, одноклассница, сказала про аборт и назвала тряпкой. (А может, он просто не помнил, насколько ему тогда было больно.)
Он не вышел из машины. Ничего не сказал Ане на следующий день. Думал разводиться, но не смог. Не смог проиграть — принять их правила. Придумал свои. Унижать ее. Не давать развод. Перекрывать каждую измену с любовником сексом с мужем: выравнивать счет.
Вместе с тем он хотел вернуть жену — полностью, целиком. Владеть не только ее телом, но и ее душой. Снова получать ее внимание, заботу, даже упреки в отсутствии комплиментов и недовольство тем, что задерживается на работе: все, что раньше раздражало, теперь казалось ценностью.
Он любил Аню и старался не злиться на нее, не кричать. Даже понять пытался, оправдать. Убедил себя, что она просто запуталась. Что она не плохая. Что она не нарочно.
Да, он пытался ее оправдать, но все равно чувствовал, что должен наказывать. Так его учил отец: за любой проступок человек обязан понести наказание. Глеб был с этим согласен, но он не мог наказывать Аню жестко — она же маленькая, нежная, поэтому изобрел «спальню» и, откровенно говоря, обожал проводить время с женой подобным образом.
В спальне она принадлежала только ему. Только ему. В спальне он выигрывал ее у любовника.
Глеб ненавидел Кирилла. «Кир» — так тот был записан в ее телефоне. Глеба раздражало это имя. Отвратительное имя. А еще раздражало, что Аня, кажется, влюблена в мужчину с отвратительным именем и, судя по всему, готова ради него на все. Из-за него она врет, что ночует у Даши. Унижает мужа. Ведет себя как шлюха.
Вчера он снова поехал за ней. Снова увидел, как фотограф целует ее у подъезда. Подумал о том, что надо было заплатить парням больше — чтобы избили его сильнее. (Слишком уж быстро «Кир» пришел в себя.)
Глеб налил воду в стакан и вернулся в спальню. Аня сидела на кровати и по-прежнему раскачивалась из стороны в сторону.
— Держи.
Она обхватила стакан обеими руками и стала жадно пить. Глеб задержал взгляд на ее тонких пальцах с нежно-розовыми ногтями. Вспомнил, как познакомился с ней. Как она смутилась тогда, в супермаркете. Как жарила ему тот омлет — их первый омлет. Какая красивая была на свадьбе…
— Глеб, пожалуйста, дай развод, — тихо сказала она, протягивая ему пустой стакан.
— Не могу, Ань, — грустно произнес он, забирая у нее стакан и ставя его на тумбочку. — Я люблю тебя. И хочу для тебя лучшего. А лучшее — это я. Не он.
— Может, я сама знаю, что для меня лучше? — повысила голос она.
— Ань, услышь меня, пожалуйста, — четко и медленно произнес он, сделал короткую паузу и продолжил почти по слогам. — Если ты встретишься с ним еще раз, я его убью.
— Ты блефуешь, — тихо сказала она, глядя на него.
— А ты проверь. Только давай договоримся: потом — без претензий, — пожал плечами Глеб и добавил небрежно. — Раздевайся. Медленно. Красиво. Чтобы мне понравилось.
— Зачем ты меня мучаешь?
В ее глазах заблестели слезы.
— А ты меня зачем мучаешь? Предаешь, унижаешь, — он сел рядом с ней и заговорил устало. — Ты испортила такой красивый брак — идеальный. Ты изменила мне. Продолжаешь изменять. А я тебя все равно люблю.
— А я люблю его, — прошептала она.
— А зачем мне тогда говорила, что любишь? — посмотрел он на нее. — И что не любишь его.
Аня поморщилась.
— Я схожу с ума.
— Как тебе помочь? Врачи? Таблетки? Что? Скажи. Я сделаю.
— Нет! — крикнула она и вскочила с кровати. — Нет!
— Хорошо. Нет так нет, — он смотрел на нее спокойно. — Раздевайся. Давай отвлечемся от твоего сумасшествия.
Аня задышала чаще и стала медленно снимать с себя одежду. Глеб с удовольствием смотрел, как на пол падают шорты, следом — трусики. Потом — свитшот.
Роскошное тело. Роскошная женщина. Его женщина. Он может дать ей гораздо больше, чем фотограф. Она просто пока не понимает этого. Глупенькая.
— Повернись ко мне спиной, нагнись. Руки — на стену, ноги — очень широко. Постой так.
Аня молча сделала это. Глеб водил по ней взглядом. Возбуждался.
Его жена очень сексуальная. У нее так много смазки…
Он никогда еще не видел, чтобы у женщины было так много смазки. Чтобы у Ани ее было так много: после секса на их черном постельном белье постоянно оставались белые пятна. Ему это нравилось. Ему вообще нравилось, что теперь Аня хочет его — так, как не хотела никогда; настолько, что ради секса с ним готова буквально на все.
Глеб с ужасом вспоминал, как раньше выдавливал прозрачный гель из тюбика и смазывал им член всякий раз, прежде чем войти в Аню. В эти секунды он испытывал стыд. Воспринимал то, что она не возбуждается рядом с ним, как личный мужской позор: твоя жена тебя не хочет. Но теперь все изменилось.
А изменилось все после того, как ее стал трахать фотограф. Это он научил ее любить секс.
Выиграл эту партию. Аню выиграл в этой партии.
Глеб не мог позволить ему выигрывать дальше — хватит и одной победы. Это и так слишком много. У Глеба еще никто не выигрывал. Тем более жену.
— Иди ко мне, — негромко произнес, раздеваясь. — Целуй. Говори, что любишь.
Аня медленно легла на кровать. Стала трогать губами его грудь. Чувствовала в этот момент сильное возбуждение.
— Я люблю тебя, Глеб, — нежно шептала она между поцелуями. — Я тебя люблю.
— И я тебя люблю, Анечка, — говорил он, не прикасаясь к ней. — Очень люблю.
Аня плохо соображала: не осознавала, что делает и говорит. Ей казалось, стены в комнате исчезли. Потолок исчез. И пол. Сама она тоже как будто исчезла.
Осталась только кровать. Глеб. Его тело. Его запах.
Аня целовала руки, плечи, пресс. Облизывала член. С каждой секундой желание становилось сильнее, кружило голову.
— Глеб, пожалуйста, трахни меня. Прямо сейчас.
Он молчал.
— Пожа-алуйста, — она подняла на него свои светло-зеленые глаза. Сквозь взгляд проступал густой туман.