думала, в первую очередь! О ее безопасности! А ты что, был готов отпустить ее в Европу в шестнадцать?
— Не знаю, — дернул плечами он. — Она так мечтала об этом. Мне казалось, для нее это было важно.
Миша замолчал, словно заново проживал ту ситуацию, и заговорил так, будто вспомнил очень важные ее детали: «Я же тебе предлагал поехать с ней. Ну или вместе убедить ее остаться. Ну или еще какой-то вариант придумать. Но не так — не так жестко».
— Поехать с ней?! — Алена повысила голос — в нем слышались злость и раздраженность. — А я не хотела жить в Париже! Я хотела жить в Москве! Со своим мужем. И как бы я здесь жила, зная, что Даша — там?
— А-а, — весело протянул Миша и почесал голову, а потом наигранно-добродушно произнес. — Ну так вот мы и дошли.
— До чего мы дошли? — резко бросила она.
— До мотивации, — усмехнулся он. — Ты попросила меня не отпускать Дашу в Париж, потому что хотела спокойно жить в Москве. И ради своей спокойной московской жизни была готова на все. Проворачивать сложные комбинации. Ссорить мужа и дочь. Притворяться доброй мамочкой.
Алена встала с дивана и резким движением заправила волосы за уши.
— А кто просил меня не отпускать ее на дискотеки? Быть с ней построже? А какой скандал ты мне устроила из-за квартиры, которую я снял для нее в институте, — Миша говорил это, глядя на нее в упор. — Да ты же ее просто возле себя удержать хотела — о ее желаниях вообще не думала!
— Я все это делала ради семьи! Ради дочери! Семья под присмотром женщины должна быть! — сильно повысила голос Алена. — Меня мама так учила: в лепешку расшибись, но семью сохраняй в безопасности. Вот я и расшибалась все эти годы!
— Видел я, как ты расшибалась, — грубо бросил он, направляя указательный палец в сторону коридора, ведущего в спальню.
— Ты из меня вселенское зло не делай. Сам — не сахарный пряник, — неожиданно медленно, низким голосом и как будто спокойно, впрочем, этот тон казался жестче и агрессивнее ее предыдущего, громкого и нервного, произнесла она и ухмыльнулась. — Тебе всю жизнь было не до нас — ты был весь в любовницах своих. Дочь захотела гулять до утра в четырнадцать? Пожалуйста. Пожелала в Париж в шестнадцать? Пусть едет. Квартира ей своя понадобилась на первом курсе? Нет проблем. Папе некогда ее воспитанием заниматься — у папы очередные извращения с любовницами.
— Мои любовницы для меня ничего не значили, — устало произнес Миша и добавил с едва уловимым сожалением в голосе. — Ты всегда была особенной женщиной. Я тебя всегда уважал.
— Хорошенькое уважение — по бабам шляться, — иронично сказала Алена.
Миша вздохнул.
— Ты обо всем знала.
— И что? Думаешь, от этого не так больно? Ну вот ты тоже узнал, что у меня — любовник. И как тебе ощущения?
Ответить ему не дал звонок в дверь.
Алена быстрым шагом вышла из гостиной, а через несколько секунд в комнату вошла Даша. Она была одета в кремовую короткую ветровку с капюшоном и черные леггинсы. На ногах — черные кроссовки из гладкой матовой кожи на тракторной подошве.
— Привет, дочь, — сказал Миша и склонил голову. — Обувь снимать не учили?
Она пристально посмотрела на него.
— Здесь слишком грязно — боюсь испачкаться.
— Не по-онял, — протянул он. В его глазах на секунду мелькнуло удивление, а потом появилась злость. — Ты как с отцом разговариваешь?
— Как он этого заслуживает, — спокойно ответила Даша, бросила взгляд на чемодан у дивана и ухмыльнулась. — А-а-а… Значит, мама уже в курсе?
— В курсе чего? — нервно спросила Алена, которая все это время стояла в дверях гостиной.
— Он изменяет тебе. С моей подругой. Бывшей подругой, — негромко, не глядя на нее, без каких-либо интонаций произнесла Даша и, взмахнув руками, добавила. — Это какой-то сюр. Я не верю.
В комнате повисла пауза.
Алена медленно осознавала, о какой подруге идет речь, и с ужасом понимала, что ее догадки были правдой: муж снова спит с бывшей любовницей. Как там сказала Даша за ужином? «Ну… Мам. БДСМ». Она посмотрела на Мишу и вдруг почувствовала, как у нее начинает сбиваться дыхание.
— Мы с Пати давно не встречаемся, — спокойно сказал тот, глядя на Дашу и добавил жестче. — В ситуации разберись сначала, а потом хами.
— С Пати, — неожиданно нежно произнесла Даша и медленно, с нарастающим напряжением в голосе, продолжила, смотря ему в глаза. — Или с любимой девочкой? Которой ты купишь любые игрушки.
Миша молчал.
— А вот мне интересно, — Даша стала говорить на несколько тонов ниже, серьезнее. — Во что вы с ней играли?
Она не решалась спросить отца напрямую, он ли это — женатый любитель БДСМ, о котором ей рассказывала Пати.
— Я с тобой это обсуждать не намерен, — сквозь зубы бросил Миша.
— Мам, а ты знала? — Даша повернулась к Алене. — Про их роман.
Та сглотнула.
— Дочь, — тяжело выдохнула она. — Ну, конечно, нет.
Она произнесла это полушепотом и обняла себя за плечи.
Даша снова посмотрела на Мишу.
— Это каким надо быть человеком, чтобы вот так себя вести? Спать с подругой дочери. Изменять жене. Врать. Это ты, пап? Это я о тебе сейчас говорю?
Последние две фразы она практически прокричала, как будто в пропасть — как будто позвала папу, который упал туда только что.
— Это ты мне там про семью затирал? Про детей. Про брак. Про ценности эти свои патриархальные. — Она планировала произнести это пренебрежительно-насмешливо, но интонации смазались — из-за слез, которые душили изнутри.
— Мы разводимся не из-за Пати, — убедительно сказал он.
Даша несколько раз всхлипнула и осипшим голосом спросила: «А из-за кого?»
Миша бросил взгляд на Алену. Та, глядя на него со страхом, отрицательно замотала головой.
— Кто у нас такой всемогущий? — мрачно продолжила Даша, а потом ухмыльнулась. — В королевстве. Кто смог тридцать лет счастливого брака за один день превратить в пыль?
Миша молчал.
Что ей сказать? Про измену Алены? Он вроде как не имеет права — пусть жена сама говорит. Про все свои? Опять выглядеть в глазах дочери главным злодеем? Нет, он не хочет. Надоело.
Даша молчала.
Было плохо физически. Она вчера много пила. Сначала на дне рождения Жени, потом — дома. Было плохо морально. Казалось, жизнь разрушилась: предательство двух близких людей.
У нее ночевала Аня. Успокаивала. Слушала. Поддерживала. Девочки легли спать только к обеду и проснулись под вечер. Даша сразу поехала к родителям. Она надеялась, что отец скажет: «Все это неправда. Ошибка. Ты не так поняла». И вот слышит: «Мы с Пати давно не встречаемся. Разводимся не из-за нее».
Алена, медленно моргая, смотрела на Мишу и Дашу. На каждого в отдельности и на обоих вместе — одновременно.
Полный боли взгляд на дочь. Стоит неподвижно напротив отца. По щекам катятся слезы — она не пытается их вытирать. Они, собираясь на подбородке в одну огромную каплю, с грохотом падают на кремовую ветровку, оставляя на ней темные следы.
Полный боли взгляд на мужа. Стоит неподвижно напротив дочери. Сгорбился. Сжался. Постарел как будто лет на сто.
Неужели он скажет про ее измену? В таком случае она скажет про все его.
Нет, надо признаться самой — спасти его. Объяснить все Даше.
А как объяснить? Где найти слова? Таких просто не существует.
Она же — идеальная. Любимая мама. Добрая волшебница.
Нет, она не сможет. Не выдержит — таких вот монологов. Взгляда этого не выдержит. Упреков. Огромной капли из слез на подбородке дочери не выдержит — захлебнется в ней.
Да и почему вообще должна через все это проходить? Она же оступилась всего один раз — и из-за этого становиться в глазах дочери плохой, злой? Брать на себя ответственность за то, что «превратила тридцать лет счастливого брака в пыль»? После всего, что она сделала для семьи? После того, что пожертвовала собой?
Из-за какого-то нелепого проступка становиться виноватой во всем? А как же ее жертва? Огромная, размером с собственную жизнь, которую она буквально бросила к ногам мужа и дочери.
— Даша! — громко позвала ее Алена.
Та обернулась.
— Мы разводимся из-за нее. Папа просто не знал, как тебе сказать.
— На-айс, — протянула Даша, несколько раз хлопнула в ладоши и бросила взгляд на отца. — Ты даже сейчас врешь! Стоишь и врешь. В глаза мне.
Миша ошеломленно молчал. Он обхватил голову руками. Мозг плохо соображал.
— А почему ты сам не смог мне это сказать? — с деланным интересом спросила Даша, не отрывая взгляда от отца. — Смелости не хватило?
— Мы сейчас смелость мою будем обсуждать? Ты что себе вообще позволяешь?! — неожиданно вышел из себя тот. — Стоит она меня тут, как школьника, отчитывает! Мала еще! Поживи с мое.
— У совести возраста нет, — Даша запрокинула голову и прищурилась.
Миша нахмурился. Алена решила свалить все на Пати — очень даже в ее стиле. Она хочет быть для дочери доброй, а ему, как всегда, досталась роль отрицательного персонажа. Даша тоже хороша — всегда во всем винит его! Хоть бы раз посмотрела на него, как на человека — со своими проблемами, с переживаниями. Нет! Он всегда для нее плохой.
— Да много ты знаешь о совести! Обвинить меня во всем — единственное, на что мозгов хватает! — пренебрежительно сказал он.
— На что мозгов хватает? — растерянно переспросила Даша. — То есть ты меня сейчас в глупости упрекнул?
— Я тебя ни в чем не упрекал, а вот ты упрекаешь меня постоянно, — жестко произнес Миша.
— Да ты же никогда не видел во мне личность! — повысила голос она. — Тебя всегда не устраивало, что я делаю, как думаю. Как живу!
— Да живи ты, как хочешь. Достала, — махнул в ее сторону рукой Миша. — Ты бы хоть раз мне позвонила, узнала, как мои дела. Про здоровье бы хоть раз спросила! А ты звонишь, когда тебе деньги нужны!
— Неправда! — громко сказала Даша и затараторила на сбивчивом дыхании. — Я звонила, а тебе постоянно некогда. То совещания у тебя, то встречи, то командировки, то еще что-то. Мне надоело быть лишней!