— Сам я… чего вы…
В «газике» тесно — не развернуться, и Аверину пришлось прямо возле машины вытряхивать парня из ватника и набухших штанов. Закутывая Павлуню в старое одеяло, он сокрушенно проговорил:
— Эх, водкой бы тебя растереть!
Павлуня, высунув нос, принялся длинно объяснять, что белое он вообще никогда не пьет, да и красное не так чтобы очень уж.
— Редкий ты человек, Алексеич! — добродушно проворчал Аверин. — Поехали домой — застынешь! Эх, лохматый, лезь сюда!
— Насмехаетесь, — пробормотал Женька, ныряя в кабину.
Он крепко обнял Павлуню, согревая его:
— Какой костлявый!
— Сам-то тоже не очень больно-то, — ответил Алексеич.
На том берегу остался в одиночестве Иван Петров. Проводив глазами зеленый «газик» Василия Сергеевича, он ухмыльнулся и сказал сам себе:
— Радуетесь? Ничего. Завтра поглядим.
С большим удовольствием он стал думать о том, как скучно будет глядеть завтра на белый свет временное, но чересчур ретивое начальство. «Теперь небось этот к ручью за версту не подойдет!»
«Этим» именовал Иван Аверина, которого он даже в мыслях не захотел называть ни по имени, ни по отчеству, ни даже по фамилии.
Василий Сергеевич ходко гнал машину к совхозу, к теплу. Женька утихомирился. Он все поглядывал на товарища, все хотел о чем-то спросить и вдруг сказал удивленно:
— Вот ты какой. Я бы и за сто рублей не полез!
И он передернулся, вспомнив.
Павлуня ответил без всегдашних раздумий:
— И я бы за сто тоже…
ПАВЛУНЯ ЕДЕТ ВПЕРЕДИ
На следующий день все механизаторы «плодородного отряда» были вызваны к Аверину ровно к семи. Они вошли в директорский кабинет настороженные, притащив с собой масляный дух дизелей. Слухи про Пашкино плавание уже вовсю гуляли по совхозу, будоражили, как и разговоры про крутой нрав временного директора да про новые порядки, которые он насаждал сплеча, никого не спросясь. Поэтому механизаторы, войдя к Василию Сергеевичу с последним, седьмым ударом часов, не ожидали для себя ничего хорошего.
— Садитесь! — кивнул им Аверин из-за стола.
Народ расселся по стенке.
Василий Сергеевич, человек дела, начал с ходу:
— Сегодня весь отряд возит ил. Он едет коротким путем — через Гнилой ручей. Маршрут проверен. Тележки с этим делом справятся.
— Тележки-то справятся — они железные, — пробормотал Иван Петров.
Остальные осторожно молчали, подумывали про себя: «Вот приедет Громов…» В тишине слышно было, как простуженно сопит Павлуня. Он часто лазил в карман за платком, нос его распух.
— Слушай, Сергеич, — задушевно сказал начальник отряда, молодой агроном Гриша Зиненко. — Ты бы нас, дураков, спросил, что ли.
Василий Сергеевич, большой приятель Гриши, поднял голову, посмотрел ему в глаза, ответил негромко:
— Я тебе не «слушай», а директор. И нравится или нет, а разговаривать со мной попрошу соответственно.
— Ясно, — пробормотал в страшной тишине багровый Гриша, а Женька выразительно поцокал языком.
— Вопросы есть? — спросил Аверин деловито.
Никому не захотелось задавать вопросы. Народ решил отмолчаться до Громова. Только начальник отряда поднял руку и, получив разрешение говорить, сказал, глядя в стену:
— Один вопрос: как через ручей этот окаянный перелетать? Нешто по воздуху?
— По плитам!
— По каким?
— По бетонным! Вчера шесть штук бросили.
— Плиты, плиты! — заволновался, вскидывая руку, Иван Петров. — А бережок? С него, помнится, телка свалилась да и утопла! Совсем!
Василий Сергеевич нетерпеливо ответил, вставая:
— Бережок сроем! А без головы и в луже утонуть можно! Так, что ли?
И столько многозначительности было в голосе Аверина, что Иван замолчал, потупясь.
— Еще вопросы возникли? — посмотрел на часы Василий Сергеевич. — Нет? Тогда до свидания. Что неясно — разъяснит главный инженер.
Механизаторы потащились в приемную. Елизавета Егоровна, морщась от запаха, вручила им толстый журнал.
— Это что еще за библия? — сумрачно поинтересовался Иван Петров, и Елизавета Егоровна с усмешкой поведала, что теперь каждому после прочтения приказа надлежит расписаться.
Гриша Зиненко, принимая журнал, бормотал:
— Через Гнилой ручей да всем отрядом… Нет! Я расписываться не буду!
Иван оглянулся на обитую черной клеенкой дверь и, подняв грязный палец к хрустальной люстре, прошипел:
— А Громов-то, Ефим Борисыч, с нами, с народом то есть, всегда совет держал!
— Ничего, пусть потешится, — сказал басом Гриша Зиненко. — А технику я топить не дам.
Женька, почесывая затылок, проговорил:
— Пашка-то проехал…
— Верно! — сказал, появляясь в двери Василий Сергеевич. — Он проехал! А уж вам-то сам бог велел! — И обратился к Павлуне: — Ну, Алексеич, покажи-ка им! Хватит тебе в хвосте-то!
Аверин опять скрылся в кабинете.
Павлуня стоял перед механизаторами, а те хмуровато поглядывали на его распухший нос, на бледные щеки. И на глазах у всех Павлуня помаленьку начал краснеть, пока не превратился в анисовое яблочко.
— Совсем с ума скатился! — брякнул Иван, выразительно кивнув на директорскую дверь. — Нашел командира! — Он поглядел на Павлуню не лучше, чем пес на кота. — Ну, веди нас, Сусанин! Топиться!
— Да я ничего, я не думал… — таким простуженным голосом забормотал Мишин братец, что Гриша Зиненко крякнул, а секретарша, до сих пор сидевшая унылой горой, вдруг шевельнулась и воскликнула:
— Господи, скорей бы Громов возвращался!
Механизаторы не спеша побрели к своей технике. Последней дверь выпустила маленькую грязную фигурку. Обгоняя Павлуню, Иван бросил в его сторону:
— В люди выходишь, подхалим!
Когда Павлуня, оставляя хвостатые следы, дотащился до мастерской, механизаторы уже стояли возле техники, переговаривались, оглядываясь на него. Парень собрался было схорониться от них в уютной кабине, где сидел уже нетерпеливый Женька, но Гриша Зиненко сказал ему:
— Тебе ж вести велено. Валяй!
— Давай покажем им! — пихался острым локтем Женька.
— Вперед, Лексеич, на лихом коне! — узнал Павлуня ехидный голос Ивана Петрова.
Они покатили во главе целой колонны. Не отставая, наддавал за ними Иван, за Иваном ехал Саныч, в кабине его сидел Боря Байбара. Позади всех старательно крутил колесами по разъезженной дороге «газик» Аверина. Появилось солнце, и все вокруг встретило его с радостью: утро повеселело, зарумянилось, синие тени от берез с удовольствием улеглись поперек дороги.
По розовому полю запрыгала озорная лисичка. Она вытягивалась в струнку, поводила хвостом, вскидывалась на дыбки.
Павлуня, остановив трактор, вылез на крыло. Из кабин высунулись головы.
— Гляди — лиса!
— Не боится!
— Мышкует.
— И черт с ней! — заорал вдруг Иван Петров. — Лисиц не видели, что ли? Подумаешь, тигра какая гималайская! Работать нужно!
Лисичка метнулась за кусты. Последний раз мелькнул огненный хвост и пропал.
Павлуня захлопнул дверцу. Иван опять испортил ему настроение. Даже снег больше не радовал, на розовое солнце не гляделось. Женька ворчал, хмуря бровки.
К ручью подъехали дружно. Захлопали дверцы, заскрипел под сапогами снег. Механизаторы осмотрелись. Зловеще чернеет вода. Высоко стоит холодный пар. И пешему и конному заказаны пути сюда в это гиблое время.
— Да-а, — протянул Саныч. — Веселая дорожка.
— Зато короткая, — сказал Василий Сергеевич, выбираясь из «газика».
Он кивнул Грише Зиненко. Тот вытащил из кармана график и деловито обратился к Павлуне:
— Ты, значит, первым пойдешь, за тобой — остальные. Интервал десять минут. Понятно?
— Понятно! — ответил Женька, стараясь не глядеть на воду и целиком передавая себя в руки Павлуни.
— Давай, — сдавленно произнес Иван. — Он у нас самый храбрый.
Затаив дыхание чутко следили механизаторы, как Павлуня спокойно провел трактор и тележку по бетонным плитам, как обыкновенно въехал на другой берег и неспешно покатил к хорошовскому пруду. Сделал он все это так легко и привычно, что все с облегчением зашевелились.
— Ну, видели? — спрашивал Василий Сергеевич. — Видели?! Эх, вы! Давай, Иван Петров! Сегодня не захлебнешься?
— Эх, горели — не робели! — вскричал Иван и, потный, полез в Мишин колесник.
Одолев брод, он с маху выскочил на тот берег и погнался за Павлуней, ломая весь график, составленный Авериным.
— Стой! — напрасно кричал ему вдогонку Василий Сергеевич.
Женька, обернувшись, увидел у себя на хвосте мотающийся трактор, разглядел взмыленное лицо Ивана и начал пихать Павлуню локтем в бок:
— Догоняет! Жми!
— Не! — повертел головой Павлуня.
Он крепко стиснул руль, пуская своего коня во всю его железную прыть. Женька с минуту беспокойно помаячил в заднем оконце, потом отвалился на спинку сиденья:
— Отстает… Молодец, Пашка!
«Не я молодец, это он», — подумал Павлуня про милый трактор.
У хорошовского пруда было тихо. Заступив на смену, молодой экскаваторщик только что собрался выпить из термоса чайку, как послышался гул мотора. Он посмотрел на дорогу — она была пуста. А первый трактор выскочил совсем с неожиданной стороны — из-за туманного перелеска.
Синий колесник мчался по свежему снегу, по нетронутой колее, и экскаваторщик недолго гадал, кто же этот лихач: по чумазому трактору да по спешному бегу можно издали узнать Ивана. Он, как всегда, жарил, не разбирая дороги, мчался враскачку, сердито разметывая снег, тележка моталась из стороны в сторону, грозя отлететь совсем.
«Ну, Иван дает!» — подумал экскаваторщик, хватаясь за рычаги — Петров ждать не любил. Зачерпнув ковшом черный ил, он плавно повел стрелу на тележку, которая встала точно туда, куда нужно.
Механизатор выставил из кабины мокрое лицо, посмотрел синими глазами:
— Ты не очень-то, а то капнешь еще…
Это были всегдашние Павлунины слова. Иван Петров меньше всего заботился о чистоте трактора.
— Ты?! Первый?! — так удивился экскаваторщик, что едва не вывалил ил прямо Павлуне на голову.