де его и так не хватает? И потом, подозревать полковника Логинова в подготовке террористических актов было как-то неудобно. Все-таки начальник тыла… Вот контрабанда – дело другое. Олег Ильич был почти уверен, что в цинковых гробах полковник переправляет в Москву какие-то найденные в здешних разоренных местах ценности, а то и что-нибудь из военного имущества: при той должности, которую занимал полковник Логинов, это было бы вполне логично.
В гробы ни Славин, ни его подчиненные не совались. Полковник Логинов был мужчиной серьезным, и ссориться с ним никто не хотел. Оглянуться не успеешь, как окажешься в траншеях, под огнем, или на улице только что отбитого у какого-нибудь Хаттаба селения – с автоматом поперек живота, в бронежилете и опять же под огнем засевших в развалинах снайперов. А то, чего доброго, и под трибунал загремишь – Логинов это организует в два счета. Платил полковник не скупясь, хотя порой Славину начинало казаться, что ему недоплачивают. Так что же теперь – торговаться? С ним, пожалуй, поторгуешься…
Аслан вдруг легко, как завзятый спортсмен, поднялся с корточек, бросил окурок в груду битого кирпича и, подхватив свою лопату, молча удалился в неизвестном направлении. Славин проводил его взглядом, с головой уйдя в свои мысли, и вздрогнул, услышав голос Гуняева:
– Вот клоун! Приплыл, помаячил и уплыл… Прямо тень отца Гамлета. Странный фрукт, да, Ильич?
– Ты поаккуратнее с ним, – все еще глядя в ту сторону, где скрылся чеченец, посоветовал Славин. – Кончай его доставать.
– Да кто ему виноват, если он, чурка с глазами, шуток не понимает? Я же просто подкалываю…
– Смотри, как бы он тебя не подколол. Здесь тебе не Рязань, и шутят тут по-другому. Выйдешь ночью по нужде и не вернешься, вот тебе и все шутки.
Гуняев высморкался в два пальца и, задрав голову, посмотрел в быстро наливающееся темной вечерней синевой небо.
– Да, – сказал он, – здесь тебе не там, это факт.
– Вот именно, – сухо подтвердил Славин и тяжело поднялся со скамейки.
В Пятигорске Слепой первым делом отправился на рынок и без труда обзавелся полным комплектом полевого армейского обмундирования. Этим добром была завешана половина рынка, так что никаких проблем с перевоплощением не возникло. Жуликоватый молодой человек, сидевший за складным столиком рядом с пивным павильоном, продал Глебу кокарду на кепи и набор знаков различия. Он предлагал “для солидности” купить комплект орденов и медалей, но от этого Сиверов отказался, с некоторым трудом подавив в себе желание накостылять молодому человеку по шее. В сущности, злиться на него было не за что: спрос рождает предложение, а в городе, где давным-давно нет никакой приличной работы, каждый выживает как умеет.
Ссыпав звездочки и эмблемы в карман и держа в руке перетянутый портупеей тюк с обмундированием, Глеб покинул рынок. Ему нужно было найти место, где можно было бы не торопясь переодеться, и, кроме того, ему требовался транспорт. Можно было попытаться добраться до места с каким-нибудь военным эшелоном, но тогда ему пришлось бы предъявлять свое удостоверение капитана ФСБ, а делать это ему почему-то не хотелось. Никогда нельзя заранее предугадать, насколько широко разойдется слух о приставшем к эшелону эфэсбэшнике и чьих ушей он в результате достигнет. “Удостоверение – это на самый крайний случай, – твердо решил Глеб. – Пока никто не пытается поставить меня к стенке, документами размахивать нечего. Машину бы мне…"
Видимо, небо услышало его молитвы, потому что, не пройдя и двух кварталов, он увидел припаркованную у тротуара старенькую “ниву” с помятым передним крылом. Белые борта машины потемнели от грязи, сквозь которую кое-где проглядывали рыжие пятна ржавчины, передний бампер бессильно обвис, как оттопыренная губа старой заезженной клячи, но резина на высоких колесах выглядела не слишком изношенной. На забрызганном заднем стекле с внутренней стороны был укреплен написанный от руки плакатик. Неумело выведенные шариковой ручкой огромные печатные буквы складывались в слово “Продам”. Ниже был записан номер телефона, но Глеб решил, что звонить не станет, поскольку водитель сидел за рулем, покуривая в приоткрытую форточку.
Глеб подошел к передней дверце и постучал в стекло. Водитель повернул к нему широкое усатое лицо, немного поморгал глазами, словно пытаясь понять, чего от него хотят, и нерешительно опустил стекло.
– Да?
– Вы действительно продаете эту колымагу? – спросил Глеб.
– Кому колымага, а кому машина, – проворчал водитель. Это был грузный мужчина лет пятидесяти, уже начавший седеть и покрываться морщинами, но еще довольно крепкий с виду. – А ты купить хочешь или просто языком почесать?
– Как получится, – честно сказал Глеб. – Если тележка еще бегает, а цена подходящая, то почему бы и не купить? Мне как раз требуется что-то похожее.
Мужчина за рулем заметно оживился.
– Машина – зверь, – сказал он. – На ней еще ездить и ездить. А цена…
– Да, – сказал Глеб, – что там у нас с ценой?
– Шестьсот.., пятьсот долларов, – поспешно поправился водитель.
– Дешево, – сказал Глеб. – Слишком дешево для машины, которая не разваливается на ходу.
– Деньги нужны до зарезу, – признался хозяин “нивы”. – Пятьсот баксов – капля в море, но все-таки лучше, чем ничего.
– Долги? – с деланным сочувствием спросил Глеб. Финансовые проблемы усача его не волновали.
– Можно сказать и так, – кивнул мужчина. – Понимаешь, парень, сына у меня за Терек увели. Выкуп требуют. Сто тысяч. А где их взять, эти тысячи?
Глеб покачал головой.
– Извини, друг, – сказал он. – Это в корне меняет дело. Только таким макаром ты сто тысяч не наберешь.
– Сам знаю, что не наберу, – безнадежно откликнулся усач. – Одна надежда на армию. Может, отобьют.
– Может быть, – сказал Глеб. – Очень может быть. В конце концов они сошлись на тысяче долларов, потому что Глебу показалось, что усач не врет. Сделку оформили совсем просто: Слепой передал хозяину деньги, получив взамен ключи от машины. Он знал, что старенькая “нива” не прослужит ему долго, и не стал забивать голову всякой чепухой наподобие документов и регистрации. Ему нужны были колеса, и он их получил.
Выехав за город, он загнал машину в укромное место и переоделся в военную форму. Это было довольно рискованно, но гробы с фальшивыми долларами поступали в Москву по официальным каналам Министерства обороны, и начинать следовало именно с этих каналов. Генерал Малахов сообщил Глебу, где базируется часть, в которой служил младший сержант Садриев – тот самый солдатик, в могиле которого были похоронены три миллиона фальшивых денег.
Тяжелый длинноствольный кольт ни в какую не влезал в стандартную кобуру, рассчитанную на “Макарова”, и Глеб засунул его за отворот бушлата, оставив расстегнутыми две верхние пуговицы. В приобретенном на том же базаре планшете лежала подробная карта местности, привезенная из Москвы, и Глеб расстелил ее на руле, прикидывая маршрут. На всех дорогах, насколько ему было известно, стояли блокпосты, а времени на то, чтобы искать проводника, у него уже не оставалось. Кроме того, он подозревал, что здесь вряд ли отыщется проводник, способный провести по горным тропам автомобиль.
Он решил попытаться сделать это самостоятельно. На самый крайний случай у него оставалось его удостоверение – с этой корочкой можно было рассчитывать прорваться через какой-нибудь не слишком оживленный блокпост на территорию, где велись военные действия, Глеб сложил карту, засунул ее в планшет и тронул машину с места, направляясь в сторону Моздока.
К утру он вышел на потрескавшийся, испещренный глубокими выбоинами асфальт шоссе немного северо-западнее Моздока. Машины при нем не было. “Нива” осталась там, где он ее бросил, – на песчаной отмели, клином вдававшейся в русло одного из притоков Куры. Эта отмель выглядела как радушное приглашение пересечь реку вброд, но когда автомобиль на первой скорости вкатился на казавшийся твердым и слежавшимся желтый песок, он предательски раздался в стороны, засасывая бешено вращающиеся колеса. Когда машина окончательно опустилась на брюхо, прочно засев в предательском песчаном киселе, Глеб прекратил бесполезное сопротивление, выбрался из кабины и зашагал вперед, ориентируясь по звездам, которые в эту ночь, к счастью, не были закрыты облаками. Он шел, досадуя на то, что впустую теряет время, и едва не наскочил на пост, который блокировал тропу. Далеко обойдя сложенное из валунов и укрепленное мешками с песком укрытие, затянутое поверху маскировочной сетью, он двинулся дальше, время от времени запуская руку за пазуху, чтобы проверить, на месте ли пистолет.
Ему было о чем подумать в дороге. Ведя машину по пришедшим в окончательный упадок горным серпантинам, он крутил радио и дважды прослушал сообщение о том, что минувшей ночью где-то под Воронежем взорвался в воздухе и упал на колхозное поле военно-гранспортный самолет. Радиокомментатор осторожно намекал на вероятность диверсии и утверждал, что количество погибших уточняется, самолет, по его словам, направлялся в Чечню, и Глеб порадовался тому, что при нем нет сигарет: желание закурить вопреки собственным правилам в этот момент достигло небывалой остроты. Он представил себе, как Малахов звонит Ирине, и пробормотал короткое ругательство. Ирина, конечно, будет убита горем, но что-то подсказывало Глебу, что она не перестанет надеяться и ждать до тех пор, пока собственными глазами не увидит его тело. Не чьи-то обгорелые кости и фрагменты черепной коробки, а именно тело, которое можно опознать. Ничего подобного ей, конечно, не покажут, просто не смогут показать, но если тот, кто взорвал самолет, метил в Слепого, он должен успокоиться. Неужели все-таки случилась утечка информации? Или все это – ужасное совпадение? В совпадения Глеб верил, но не до такой степени. Более вероятным ему казалось то, что некто весьма осведомленный и решительный, узнав о потенциальной угрозе своему налаженному бизнесу, решил перестраховаться и раздавить опасность в зародыше. Это наводило на очень неприятные размышления: получалось, что кто-то, занимающий очень высокий пост либо в ФСБ, либо в самом Кремле, работал на чеченцев. Кто-то, могущественный настолько, что был осведомлен о планах первого лица государства и имел возможность препятствовать выполнению этих планов. Кто-то очень крупный и заинтересованный в том, чтобы бандит