«необычное – умышленное. В публике много дам. Густая толпа медленно и спокойно двигалась по тротуарам, оживленно разговаривала, смеялась, и часам к двум стали слышны заунывные подавленные голоса: „Хлеба, хлеба“. И так продолжалось весь день всюду. Причем лица оживленные, веселые и, по-видимому, довольные остроумной, как им казалось, выдумкой протеста. Голода не было. Достать можно было все. Вопрос о наступающем голоде был раздут самой же публикой, к сожалению, не без участия интеллигенции. Было приятное занятие ставить полицию в глупое и смешное положение. И таким образом многие, вполне лояльные люди, а в особенности молодежь, бессознательно подготовляли кровавые события, разыгравшиеся в последующие дни».
Перенесись наш современник в Петроград 20-х чисел февраля 1917 года, он без труда опознал бы в происходившем «цветную революцию». Большинство ее составляющих были налицо: намеренно распускаемые панические слухи, огромные толпы на улицах, агитаторы, провокаторы, нападения на полицию, пылкий энтузиазм либеральной и левой интеллигенции (завтра те и другие станут жертвами событий, о которых так страстно грезят сегодня). Руководство ряда крупных оборонных (!) предприятий Петрограда вдруг объявляет их временную остановку («локаут»). Сто тысяч не занятых у станка рабочих отправляются «бузить», как это тогда называлось, на улицы. Удивляться нечего: начальником крупнейшего из остановленных заводов, Путиловского, был один из заговорщиков генерал А. А. Маниковский. Начинают бастовать – но уже по инициативе снизу – другие предприятия. У загадочных благотворительных фондов находятся деньги для выдачи вознаграждений активным участникам демонстраций.
Совсем не случайно после первого дня беспорядков не была принята мера, очевидная для любого из нижних чинов, но кто-то ее запретил. Саперы должны были взорвать лёд на Неве и Обводном канале, чтобы нельзя было перейти по льду в сторону центра города, где кипела основная буча, а на мостах следовало разместить вооружённые заслоны. Этим от мест массовых беспорядков отсекались бы не столько путиловцы и обуховцы, своего рода рабочая аристократия, сколько Выборгская сторона с её менее оплачиваемым рабочим классом.
(Это стоит пояснить. Заработки рабочих низшего разряда Обуховского и Путиловского заводов составляли 160 руб. в месяц, высшего – 400. Фунт говядины к началу февральских событий стоил в Петрограде 40 коп. (в пересчете на килограмм получается 98 коп.). То есть рабочий высшего разряда мог купить на свою месячную зарплату 408 кг говядины, низшего – 163 кг. Обуховский и Путиловский были самыми большими заводами Петрограда, их рабочие больше дорожили работой и были менее склонны «бузить». Но путиловцев подтолкнул локаут, остальные же участники волнений были не прочь с помощью шествий под экономическими лозунгами улучшить свое материальное положение. Человеку никогда не кажется, что он имеет достаточно. Обладай рабочий класс России возможностью заглянуть в будущее, он вел бы себя в феврале 1917 года совершенно иначе.)
Сразу выяснилось (хоть и так было известно), что столичный гарнизон развращен безопасным тылом и готов поддержать любую бучу, любые антивоенные лозунги, лишь бы избежать отправки на передовую (а кто-то – и расставания с зазнобами из петроградских кухарок и горничных). Остряки не зря называли его «Петроградским беговым обществом» – столько в нем за время войны зацепилось «ограниченно годных» и уклонившихся от фронта под любыми предлогами. Еще хуже обстояло дело с запасными и учебными частями, набитыми в перенаселенные казармы. Показательно, что удалить ненадёжные соединения из столицы давно требовали как раз те, кого молва зачисляла в прямые немецкие шпионы – премьер Б. В. Штюрмер и министр внутренних дел А. Д. Протопопов.
И в момент заминки событий у точки невозврата (Керенский вечером 26 февраля даже воскликнул: «Революция провалилась!») предательство в учебной команде запасного батальона Волынского полка обрушило лавину. Трудно избавиться от вопроса: не застрели «герой Февраля» унтер-офицер Тимофей Кирпичников штабс-капитана Ивана Дашкевича (в спину!), вся мировая история пошла бы другим путем?
Это припадочное убийство нелюбимого офицера вселило в учебную команду ужас и одновременно решимость. Спасая себя от трибунала, солдаты ринулись поднимать на бунт другие части Волынского полка («Всех не засудишь!»). К ним присоединились запасной батальон Преображенского полка, 6-й запасной Саперный батальон. Бунт нарастал быстро, в течение нескольких часов на стороне мятежников оказалось больше половины столичного гарнизона. Психозы заразны, это подтвердит любой психиатр.
Дальнейшее слишком хорошо известно. Демоны массового безумия были выпущены на волю. Роковым порождением Февральской революции стал созданный явочным порядком Петроградский совет, сразу заявивший претензии на высшую власть не только в Петрограде, но и во всей стране. Едва возникнув, это самочинное сборище породило печально знаменитый Приказ № 1, давший толчок к распаду армии. Этот документ был плодом коллективного творчества – правда, очень специфического. Участники первого заседания Петросовета вспоминали позже, как «на трибуну поднимались никому не известные солдаты, вносили предложения, одно другого радикальнее, и уходили при шумных рукоплесканиях. Ошибкою было бы искать индивидуального автора этого произведения» (Д. О. Заславский, В. А. Канторович. Хроника февральской революции. Т. 1. 1917 г. Февраль – май. – Пг., 1924). Вид формального документа «произведению» придал присяжный поверенный Н. Д. Соколов.
Приказ № 1 предписывал, среди прочего, создать в воинских частях и на кораблях выборные комитеты из представителей нижних чинов. В политических вопросах воинские части подчинялись не офицерам, а выборным комитетам и Петросовету. Все оружие отныне должно было находиться в распоряжении комитетов и «ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованию». Приказом вводилось равенство прав «нижних чинов» с остальными гражданами в политической и частной жизни, отменялось титулование офицеров, больше не надо было вставать при их появлении, отдавать честь и т. д. «Строжайшая воинская дисциплина» оставалась обязательной лишь при несении службы. Обращаться к нижним чинам теперь можно было только на «вы».
Обнародованный 2 (15) марта 1917 года, Приказ № 1 сразу разрушил основополагающий принцип единоначалия в армии, по сути лишив офицеров власти. В тот же день стало известно об отречении царя. Сумятица в умах нижних чинов под воздействием этих двух новостей не поддается описанию. Едва ли не все они восприняли «отставку» царя как освобождение от воинской присяги Богу, царю и отечеству. Простые люди, особенно из крестьян, видели в присяге молитвенную клятву, нарушить которую означало попасть в ад. После 2 марта большинство из них сочло себя свободными от этой клятвы, они ничего больше не были должны не только царю, но и отечеству. И даже Богу. Сразу резко сократилось число рядовых, подходивших к исповеди и причастию, об этом пишут многие мемуаристы. Солдаты и матросы, в чьих душах произошло крушение веры, дезертировали массами. Дезертиры сыграли важнейшую, возможно решающую роль в событиях 1917 года.
Пятого (восемнадцатого) марта министр юстиции Временного правительства А.Ф. Керенский произнес растиражированные прессой (и самые знаменитые по глупости) слова о «великой бескровной революции», хотя только на Балтике к тому времени (и в ближайшие дни) матросами было убито до ста старших офицеров. В их числе командующий Балтфлотом адмирал А. И. Непенин, главный командир Кронштадтского порта адмирал P. Н. Вирен, начальник штаба Кронштадтского порта адмирал А. Г. Бутаков, командир 2-й бригады линкоров контр-адмирал А. К. Небольсин, комендант крепости Свеаборг, флота генерал-лейтенант В. Н. Протопопов, командиры 1 и 2-го флотских экипажей флота генерал-майоры Н. В. Стронский и А. К. Гире, командир линкора «Император Александр II» капитан 1-го ранга Н. И. Повалишин, командир крейсера «Аврора» капитан 1-го ранга М. И. Никольский, контр-адмирал Н. Г. Рейн, капитаны 1-го ранга Г. П. Пекарский и К. И. Степанов. Сколько всего произошло расправ с «офицерами-угнетателями» по стране в целом и на фронтах, осталось неподсчитанным.
Армейская масса восприняла Приказ № 1, говоря современным языком, как рамочный, постоянно норовя расширить полномочия солдатских комитетов. Кое-где эти комитеты смещали неугодных командиров, заменяя новыми на свой вкус, вмешивались в работу фронтовых штабов. По требованию солдатских комитетов весной 1917 года на фронтах было отстранено от командования и удалено из армии до 150 генералов. В частях обсуждались приказы, мог быть отменен, к примеру, приказ об атаке. Свободно велась политическая агитация, что не допускается ни в одной армии мира. Самое тягостное впечатление на офицерский корпус произвела врученная лично генералом Лавром Корниловым награда «любимцу Керенского и творцу Февральской победы, унтер-офицеру Кирпичникову, убившему своего командира» («Родина», № 11, ноябрь 2016).
Еще одним тяжким испытанием для русской армии стало ее расщепление по национальному признаку. Еще в начале войны был создан ряд национальных соединений (латышских стрелков, Польский корпус и несколько мелких, скорее символических), но как части ополчения, а не регулярной армии.
Попытки вычленения национальных частей в составе пока еще единой армии начались уже в марте 1917-го. К счастью, процесс оказался непрост. За некоторыми исключениями более или менее боеспособные национальные части в ощутимом количестве (53 пехотные и стрелковые дивизии, 6 кавалерийских дивизий, 8 отдельных пехотных и кавалерийских полков) появились незадолго до (и вскоре после) октябрьского переворота. Произойди полноценная «национализация» армии хотя бы весной – летом, фронт начал бы разваливаться много раньше, чем в реальности. Самой тяжкой по последствиям была украинизация, поскольку около трети личного состава русской армии составляли выходцы из малороссийских губерний. Требование Всеукраинского национального съезда в апреле 1917 г. о том, что полномочные представители Украины должны участвовать в будущей мирной конференции, говорило о том, что съезд уже видит Украину субъектом международного права.