Относительно даты начала российской Гражданской войны (вот до этого дня включительно ее не было, а с этого уже началась) единодушия нет. В Приложении к Федеральному закону «О ветеранах» № 5-ФЗ от 12 января 1995 г. содержится бестрепетное утверждение, что Гражданская война началась 23 февраля 1918 г. и длилась по октябрь (спасибо, хоть не указано, по какое число) 1922 г. Красные историки 20-х годов, которые вели отсчет Гражданской войны сразу от Октябрьского переворота, не знали сомнений в исторической правоте большевистской революции и поэтому спокойно объединяли свой захват власти с началом величайшего раскола России и братоубийственной войны, тем обнажая причинно-следственную связь событий. А вот авторов закона «О ветеранах» это смутило. Видимо, они решили: начнем-ка ее на четыре месяца позже. Разница невелика, зато не обидим ветеранов КПСС, не надо, чтобы они чувствовали себя наследниками зачинщиков Гражданской войны.
Что же до 23 февраля, в советское время это был День Красной (позже «Советской») армии и Военно-морского флота, а в наши дни стал Днем защитника Отечества. Цепь недоразумений, ставшая причиной появления в 20-е годы этой праздничной даты, многократно описана, не будем повторяться. В 1938 г. дата была закреплена в «Кратком курсе истории ВКП(б)» фразой о том, что в этот день «части молодой Красной Армии наголову разгромили германских интервентов под Псковом и Нарвой», что не соответствует истине. Нынче праздник объясняют тем, что именно в этот день в 1918 г. началась массовая запись добровольцев в отряды РККА. К началу Гражданской войны этот день в любом случае отношения не имеет.
Порой натыкаешься на притянутые за уши попытки начать отсчет Гражданской войны от так называемого чехословацкого мятежа в мае 1918 г. Странная хронология объясняется желанием уверить, что большевики не хотели гражданской войны, ее развязали другие. В мае 1918 г. Германия действительно потребовала от РСФСР, соблюдая условия Брестского мира, разоружать и заключать в концлагеря военнослужащих стран Антанты, каковыми стали к тому времени бывшие чехословацкие пленные, перешедшие в подчинение французского командования. Большевики убоялись не подчиниться кайзеру, чехословаки с этим не согласились, мы к этому еще вернемся. Но и без того уже воевали между собой Красная армия и Добровольческая армия; к маю 1918-го война шла либо тлела в любой губернии, уезде, а то и волости. Счет ее жертв (начиная с массовых убийств в Петрограде и Кронштадте в дни свержения царя) шел к тому времен уже на десятки тысяч. Это не было случайностью. Уже в сентябре 1914 г. в статье-декларации «Война и российская социал-демократия» Ленин заявил о необходимости «превращения современной империалистской войны в гражданскую». О необходимости!
Задержимся на этом. Революционером, в отличие от сторонника эволюционного пути, можно назвать только того, кто ставит перед собой задачу силового захвата власти. Встать у власти по итогам выборов у него нет шансов, остается ее захватить. В ленинском случае – захватить во имя цели, которая ему кажется неотразимо прекрасной: полностью пересоздать Россию или даже весь мир по рецептам немецких теоретиков предыдущего столетия.
Допустим, чудо случилось, звезды сошлись, судьба каким-то пируэтом вознесла большевиков к власти, что дальше? Рассчитывать, что им удастся силой своей социальной логики убедить консервативного недоверчивого крестьянина, купца себе на уме, мастерового, предпринимателя, землевладельца, чье имение перезаложено в Крестьянском банке, донского казака, журналиста, горного инженера, генерала от инфантерии, депутата Государственной Думы, университетского профессора и поэта-декадента начать строить Новую Жизнь по лекалам почтенных бородачей? От каждого по способностям, каждому по потребностям, без религиозного дурмана и эксплуатации человека человеком, без денег, на основе строжайшего учета, контроля и справедливого распределения?
Российское общество, которое революционеры собрались спасать для его же блага, слишком косно, чтобы оценить, насколько прекрасен мир коммунизма. Это общество его отторгнет и поднимет на смех. Поэтому у Ленина с соратниками (или у одного Ленина) складывается печальный, но неизбежный вывод: привести всех к счастью можно только силой, с помощью очень долгого и жесткого принуждения. Сопротивление обязательно будет яростным и одолеть его сможет только беспощадный террор. Все старое, капиталистическое, поповское, эксплуататорское, мироедское, дармоедское (и т. д.) должно быть беспощадно сломано и брошено в очистительный огонь. Это и есть гражданская война. Да, трудный этап, его не обойти и не перепрыгнуть. Но уже поколение-другое спустя в царстве наступившего счастья все будут благодарить революционеров за их твердость, за их суровый подвиг. Конечно, предавать такой сценарий гласности даже в среде «своих» (слишком впечатлительных «своих») значило бы загубить замысел в зародыше.
Эффективность террора большевикам была известна не по слухам. Эсеры, их идейные двоюродные братья, пытались в 1905–1907 годах свалить власть, разжигая именно гражданскую войну. Власть тогда с трудом, но устояла, гражданская война была загашена, однако революционеры запомнили приобретенный опыт. Воздействие террора на мирное население было надежно испытано и осмыслено именно тогда. Этот аспект «первой русской революции» (именовавшейся, с подачи кадетов, «освободительным движением») был в те годы подробно освещен множеством столичных и провинциальных авторов, но почти весь этот массив свидетельств советские историки старались обходить как «обывательский». Дескать, «им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни». Ныне кое-что можно найти в сети. Рекомендую книгу «В дни освободительного движения» (Томск, 1911; http://library6.com/books/763002. pdf). Она небольшая, 166 страниц малого формата, имеет подзаголовок «Из дневника обывателя города Омска» и описывает на примере далекого от столиц провинциального сибирского города (с населением в 1905 году 75 тыс. чел.) беспорядочную террористическую самодеятельность, направленную против власти, но бьющую по всем. Впечатления автора ужасны.
А вот у Ленина сложились другие впечатления. Он находил, что террористы «своим героическим террористическим методом борьбы способствовали последовательному революционному воспитанию русского народа». Правда, недовоспитали: когда террор начал исходить при большевиках от власти, приобретя упорядоченный многолетний характер, времена «освободительного движения» стали казаться всем детским утренником.
Сторонник террора как средства, во-первых, перевоспитания народа после захвата революционерами власти и, во-вторых, как способа гарантированно упреждать любые попытки сопротивления, свысока относится к тем, для кого террор – просто лесенка к власти. Уж он-то знает, как могущественно старое, как оно, не будучи полностью выжжено, быстро пробьется наружу и удушит прекрасное новое. С первых дней Мировой войны Ленин уже видит тот ход событий, который мог бы открыть шанс перед его скромной на тот момент партией. Первого ноября 1914 г. он пишет в газете «Социал-демократ», выходившей на русском языке в Женеве (тиражом в несколько сот экземпляров): «Превращение современной империалистской войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг… Социалисты никогда не откажутся от систематической, настойчивой, неуклонной подготовительной работы в этом направлении». И в тот же день в другой статье: «Долой поповски-сантиментальные и глупенькие воздыхания о мире во что бы ни стало! Поднимем знамя гражданской войны!»
Когда высказываешь шокирующую мысль, полезно намекнуть, что она давно известна. Ленин ссылается на опыт (провальный) Парижской коммуны 1871 года, на базельский манифест 2-го Интернационала, гласивший, что надо использовать войну, буде она грянет, «для ускорения падения господства капитала».
Следующее откровение там же некоторое время спустя: «Революция во время войны есть гражданская война, а превращение войны правительств в войну гражданскую, с одной стороны, облегчается военными неудачами („поражением“) правительств, а с другой стороны, невозможно на деле стремиться к такому превращению, не содействуя тем самым поражению» («О поражении своего правительства в империалистской войне», «Социал-демократ», 26 июля 1915).
И что такое поражение по сравнению с революцией? «Что такое защита отечества, вообще говоря? Есть ли это какое-либо научное понятие из области экономики или политики и т. п.? Нет. Это просто наиболее ходячее, общеупотребительное, иногда просто обывательское выражение, обозначающее оправдание войны. Ничего больше, ровнехонько ничего!» («О карикатуре на марксизм», 1916).
В 1915–1916 гг. большевики еще были достаточно слабой партией. Работать на поражение своей страны (и на завоевание ее войсками кайзера!) они пока только учились. Но действия их активистов (призывы к поражению своей армии, возбуждение ненависти к правительству, натравливание солдат на офицеров, призывы к неподчинению, склонение солдат к дезертирству, подогревание социальной розни, распространение провокационных и подстрекательских слухов) в любом случае были равнозначны переходу на сторону врага в военное время, сошлюсь выводы на историка С. В. Волкова, выдающегося знатока вооруженных сил ушедшей России.
Опыт 1905–1907 годов показал, насколько ожесточенные формы «классовая борьба» при умелом ее разжигании может приобрести в деревне. Да, в конечном счете все решается в столицах и на фронтах, но ведь и там, и там дело могут взять в свои руки крестьяне в шинелях, сравнительно быстро получающие вести из дома. Во время так называемой Первой русской революции (и уже разгоравшейся было гражданской войны) мир с Японией был заключен, к досаде революционеров, слишком рано, летом 1905 года – когда армия еще никак не успевала стать революционной силой. Но урок управления настроем солдат через вести из родного села был усвоен.