Россия во мгле). К счастью для Англии, она до этого не дошла. Россия же по вине всего нескольких человек дошла. А счастье было так возможно.
Всего за полгода до октябрьского переворота Ленин мысленно примерял для России идеал Парижской коммуны (он питал к ней большую нежность). Как известно, немцы в марте 1871 года, разбив французскую армию, вошли в Париж. Но всего на три дня: Франция сдалась, и немцы удалились. После чего, с точки зрения Ленина, началось главное: власть в столице взяло революционное правительство, та самая Парижская коммуна. Пример показался Ленину соблазнительным. В статье «О карикатуре на марксизм» он писал осенью 1916 года: «Допустим, немцы возьмут даже Париж и Петербург. Изменится от этого характер данной войны? Нисколько. Целью немцев и – это еще важнее: осуществимой политикой при победе немцев – будет тогда отнятие колоний, господство в Турции, отнятие чуженациональных областей, например Польши и т. п., но вовсе не установление чуженационального гнета над французами или русскими». Оставим эти грезы пораженца без комментариев. События повернули иначе, однако со своим идеалом Ленин не расстался.
Падение монархии стало большим сюрпризом для Ленина, но сразу по прибытии в Россию вопрос о необходимости гражданской войны и террора стал подниматься им снова и снова. В «Докладе о текущем моменте» 7 мая 1917 г. он говорит о том, какой станет Россия, если план захвата власти удастся: «Мы все согласны, что власть должна быть в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов… Это будет именно государство типа Парижской Коммуны. Такая власть является диктатурой, т. е. опирается не на закон, не на формальную волю большинства, а прямо непосредственно на насилие. Насилие – орудие силы». Путь к такому устройству лежал через вооруженное подавление и/или истребление всех несогласных. То есть через гражданскую войну. Которая к этому времени уже не тлела, а полыхала, но вело ее еще не государство. Временное правительство не было стороной в гражданской войне.
В том же мае 1917 года «отмечены» (т. е. стали известными) 152 «стихийных» захвата крестьянами частнособственнических земель, в июле – 387, в августе – 440, в сентябре (вопреки разгару полевых работ!) – 958. Сплошь и рядом с погромами, захватами и разграблением имений. С каждой неделей все более частыми становились убийства. В августе 1917 года газеты писали о кровавой расправе над владельцем образцового хозяйства Лотарево в Усманском уезде Тамбовской губернии князем Борисом Вяземским, 33-летним историком, благотворителем, орнитологом, фенологом, дендрологом, коллекционером. Продолжая добрые дела своего отца, он сделал много полезного для окрестного населения и для всего своего уезда, построив, среди прочего, железобетонный мост (новшество для того времени) через реку Бай– гору, электростанцию, сельскую школу. В соседней деревне Вяземские бесплатно для крестьян заменили их деревянные избы домами из красного кирпича под железной крышей, многие стоят до сих пор. Имение Лотарево было полностью разгромлено, а сам Борис Вяземский убит озверевшей толпой, в которой коноводили дезертиры. «Человек, которым должна была бы гордиться новая [т. е. послефевральская] Россия!» – писал, узнав о его гибели С. М. Волконский.
О каких-то расправах стало известно благодаря общероссийским газетам, сообщения о других затерялись в газетах губернских. На усмирение посылались казаки и команды георгиевских кавалеров (как заведомых людей чести). В ноябре 1917 года исчез и этот сдерживающий фактор.
Все революции похожи. Французская чернь конца XVIII века точно так же убивала дворян, да еще под веселую песенку «Ah! ça ira, ça ira, ça ira! Les aristocrates à la lanterne!» («Эх, пойдут, пойдут дела! На фонарь аристократов!»). Тамбовские убийцы, кажется, обошлись без песен. Захваты и расправы исчислялись сотнями и сотнями. Активистов и заводил подобных вакханалий на селе и в городе охватывал, согласно ряду свидетельств, коллективный психоз, род извращенного (квази)мессианского опьянения, «без которого советский режим ни за что не осуществил бы тех социальных преобразований и того массового насилия, которые сопровождали его деятельность с самого начала»[10].
Историк Владимир Булдаков в уже упомянутой монографии «Красная смута. Природа и последствия революционного насилия» (М., 2010) на множестве примеров показал, что события «Красной смуты» 1917–1922 гг. исчерпывающе объясняются психоистерическим состоянием масс – явлением, неизбежно возникающим в ходе любой гражданской войны и не поддающимся регулированию. Организаторы российской гражданской войны, возможно, не догадывались об этом ее свойстве. Булдаков показывает также, что «смута иссякла только в связи с усталостью от взаимоистребления».
Гражданская война – это прежде всего загубленные человеческие жизни. Известны страшные цифры жертв террора (погибших не в бою, не от голода, испанки или тифа): от красного террора – 1,2 млн человек, от белого – 0,3 млн, от «зеленого» (разных Махно и Григорьевых) – 0,5 млн, а всего 2 миллиона душ (В. В. Эрлихман. Потери народонаселения в XX веке. Справочник. – М., 2004). Много реже среди трагедий этого времени вспоминают разгром и уничтожение, частичное или полное, тысяч дворянских усадеб – вместе с предметами искусства, документами и иными культурными ценностями в собственности последних владельцев.
До недавнего времени общим местом было утверждение, что вдохновителями разгромов «дворянских гнезд» были эсеры. Но работы последних лет показывают: разгром усадеб – во многом результат провокационной деятельности большевиков (Л. В. Рассказова. Разгром дворянских усадеб (1917–1919) // Общество. Среда. Развитие. 2010. № 2/15). Как тут не вспомнить слова восторженного олуха А. В. Луначарского: «Это большая удача для русского народа, что после социальной революции власть захватила такая культурная партия, как большевики» (Цит. по: Н. П. Анциферов. Из дум о былом. М., 1992. С. 407).
Именно большевики в борьбе с эсерами за власть и влияние в массах призывали к незаконному самодеятельному захвату земли и усадеб. Впрочем, они до известного момента это и не скрывали. Н. И. Бухарин в брошюре «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925) похвалялся, что вопреки эсерам, твердившим, будто нельзя «выкуривать помещика без особого закона из его помещичьих имений», и пугавшим резней и земельным хаосом, «который должен возникнуть, если крестьяне „самочинно“ будут забирать эту землю, выгонять помещиков, расправляться с ними так, как они этого заслужили… наша партия вела энергичнейшую работу по разъяснению крестьянам всей необходимости разгрома помещика». Были, конечно, и «внепартийные» разгромы.
По свидетельствам современников, доля разоренных в Гражданскую войну усадеб – разграбленных, а затем и сожженных (второе часто следовало за первым), приближалась к трем четвертям их общего количества. Остальные «добивали» в следующие десятилетия. Эта чаша не миновала Михайловское, Тригорское и другие места, связанных с именем Пушкина и с именами других деятелей российской истории и культуры. Малочисленные (порядка шестидесяти) «музеи-усадьбы» наших дней – как правило, просто копии и «новоделы».
Специалист по охране памятников И. В. Краснобаев, автор книги «Сохранение сельских усадеб: проблемы и перспективы» (СПб., 2013), пишет: «К2000 году в России уцелело, по разным источникам, от 5 до 10 % дворянских усадеб из числа существовавших до 1917 года, то есть не более 8 тысяч»[11]. Слово «уцелело» не должно вводить в заблуждение: уцелело почти исключительно в виде руин, в лучшем случае – в виде второстепенных хозяйственных построек и наполовину вырубленных и одичавших парков. Действительно уцелевшее – редчайшие исключения.
Размеры этой культурной катастрофы до сих пор плохо осмыслены. Просто потому, что не укладываются в сознание. Исчезновение важнейшей части национального наследия – памятников архитектуры, картин, скульптуры, рукописей (в том числе мемуарных), предметов старины, библиотек, коллекций, личных архивов и иных ценностей, порой совершенно уникальных – навсегда останется одной из главных утрат России. Эта утрата – еще одно следствие сознательного курса большевиков.
Настояв на заседании ЦК РСДРП(б) 23 октября 1917 г. на срочной необходимости насильственного захвата власти (потому что «ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно»), Ленин тем самым отсекал возможность затухания гражданской войны, такой шанс, возможно, еще был.
В литературе все еще можно встретить утверждение: «Гражданскую войну устроили белые». На это хорошо ответил публицист Егор Холмогоров, просто процитирую его. «Первым актом Гражданской войны в России стал насильственный захват большевиками власти в Петрограде и Москве, сопровождавшийся артобстрелом Кремля. Что, все граждане бывшей Российской империи должны были подчиниться этой узурпации на том основании, что какой-то съезд каких-то советов объявил о переходе власти в руки некоего совнаркома?»
Перечислим наиболее явные шаги к осуществлению ленинской идеи «диктатуры с опорой на насилие», сделавшие гражданскую войну неизбежной.
Декрет Совнаркома, принятый всего через десять дней после октябрьского переворота, уже содержал требование ареста и «революционного суда народа» над всеми, кто «вредит народному делу» (решать, что такое «народное дело» и кто ему вредит, будут сами большевики). Со «Всероссийской чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией и саботажем» тоже не мешкали: она была создана через месяц после захвата власти, 7 декабря 1917 года. Двумя днями раньше Ленин, юрист по образованию, росчерком пера отменил свод законов Российской империи. И еще одна важная подробность: в РККА добровольцев брали с 16 лет, а в ЧОНы, карательные «части особого назначения», – с 14 (правда, «красные кхмеры» в Камбодже Пол Пота набирали в свои отряды 12-летних).