ием Мировой войны эти зоны были забыты. В советских учебниках писали также про «поход 14 держав» против советской власти, но список «держав» не приводился.
Подытожим. Претензии союзников к России в связи с ее «оставлением поля боя» можно будет признать обоснованными, если они докажут, что сами всегда были честны и никогда – корыстны и эгоистичны по отношению к России. Они не смогут это доказать, зато спросят: разве не вы втянули нас в этот кошмар? Мы даже не знали, где находится Сербия! И услышат в ответ: вам годился любой повод, вы хотели сломать Германию до того, как она станет непобедимой… Этому спору не будет конца. Государства подобны людям, и нет весов, на которых можно было бы взвесить взаимные претензии. И не нужно. Лучше сказать себе: все были виноваты в том, что участвовали в величайшем на фоне всей предыдущей истории смертоубийстве. Виноваты в том, что допустили его, по сути, без всякого повода – из глупости, гордыни и забвения Бога, как повелось у людей. И конечно же все мы, люди, всегда виноваты в смертях и насилиях, происходящих в каждый данный миг.
Вернемся к первой из роковых дат. Прямыми выгодополучателями от падения монархии стали февральские заговорщики, либералы (в широком смысле слова) Прогрессивного блока, но ненадолго. Случившимся радостно воспользовались социалистические и сепаратистские партии, никак не участвовавшие в свержении царя. Они быстро затоптали либералов, в чьи умные головы такой сценарий явно не приходил, и стали проводить в жизнь свои представления о правильном и справедливом.
Сумятица в умах простого народа, вызванная отречением царя 2 марта 1917 года, имела мало равных в истории России. «Вдруг оборвалась громадная, веками налаженная жизнь» (Иван Бунин). Последствия этого обрыва оказались чудовищны. Главное, что упустили в своих расчетах готовившие февральский переворот мудрецы, равно как и те, кто поначалу возрадовались перевороту, было высвобождение негативной энергии масс, дотоле подавляемой, как и везде, самим устройством жизни.
Поразительно наивными оказались и «властители дум». Чего стоят, например, восторженные идиотизмы Бальмонта: «Я хочу горящих зданий, / Я хочу кричащих бурь!.. / Я хочу кинжальных слов, / И предсмертных восклицаний!» Бунин в «Автобиографических заметках» вспоминает, как Леонид Андреев, «изголодавшийся во всяческом пафосе, писал: „Либо победит революция и социалы, либо квашеная конституционная капуста. Если революция, то это будет нечто умопомрачительно радостное, великое, небывалое, не только новая Россия, но новая земля!“» Нечто умопомрачительно радостное не замедлило последовать.
Остался последний вопрос. Допустив ниспровержение монархии, можно ли было не допустить большевистский переворот? Отматывая ленту назад, ясно видишь ряд развилок, спасительно уводивших от него. Есть вещи, о которых невозможно размышлять без закипания крови, но надо сделать над собой усилие и поставить себя на место людей 1917 года. Будь у них возможность заглянуть в будущее, они действовали бы иначе – почти все, независимо от того, на чьей стороне они были в роковой миг.
Это сегодня понятно, как следовало действовать патриотам отечества в ответ на начало захвата ленинцами стратегических точек столицы (во время войны!!!). Рабочая «красная гвардия» в военном отношении представляла из себя ноль, немногим опаснее были дезертиры, некоторую силу представляли собой «революционные» матросы, но не против офицерских команд Петрограда. Эти команды должны были окружить гнезда большевиков, хорошо известные, подкатить пушки и броневики и, не считаясь с жертвами и ущербом для зодчества, разнести в щепы штаб большевистского вооруженного восстания (правда, без Ленина В. И., благоразумно отсиживавшегося на Сердобольской улице). Примерно такой план предлагал Керенскому генерал М. В. Алексеев. Никто не отменял статью 108 «О вооруженном мятеже с целью свержения законной власти» Уложения об уголовных преступлениях Российской империи, и пресечение такого мятежа любыми средствами было бы абсолютно законным актом. Мемориал жертв «реакционной военщины» сегодня посещали бы туристы, как они посещают памятник коммунарам в Париже, но Россия избежала бы самых страшных событий своей истории. Миллионы несчастных не были бы убиты выстрелом в затылок в расстрельных подвалах ЧК и на «полигонах», не были бы утоплены на баржах, не были бы взяты в заложники и затем расстреляны из пулеметов, замучены в концлагерях и на гиблых рудниках, в тундре и глухих поселениях, закопаны в вечной мерзлоте. Мы не узнавали бы, холодея от ужаса, как срезали под корень историческую Россию с ее аристократией, казачеством, купечеством, промышленниками, духовенством, крестьянством, земством, дворянскими гнездами, монастырями, уникальным асимметричным устройством, Серебряным веком, самыми высокими в мире темпами развития, не стала бы тяжелым инвалидом российская интеллигенция. Мы жили бы сегодня в процветающей многолюдной стране.
Это понятно сегодня, но не могло быть понятно тогда. Русские военные не хотели начинать братоубийственную войну. Заяви большевики честно и сразу, что намерены умертвить миллионы соотечественников, разрушить душу и нравственность народа, превратить страну в ад на земле, военные действовали бы иначе. Однако в те дни многие рассуждали так: одного «временного» социалиста, притом крайне надоевшего, сменит другой. Тревожно, конечно, но ведь это только до Учредительного собрания. Подготовка к выборам идет вовсю, так стоит ли стрелять в своих?
Но и большевики тогда еще не планировали массовые убийства и колымские лагеря. Они ждали, что народ под их руководством дружно переделает неправильный старый мир в правильный новый – мир без денег и собственности, мир учета и контроля, распределения и счастья. На Страшном суде они, наверное, будут говорить: «Мы были вынуждены. Знаете, на какое сопротивление материала мы натолкнулись?» А «материал» сопротивлялся, если кто забыл, утопии, придуманной далеко от России.
Из тысяч и тысяч красных активистов 1917 года и Гражданской войны (в советское время про таких придумали говорить: «Они делали революцию») немногие умерли своей смертью. Подавляющее большинство получили в подвалах и на «полигонах» пулю в затылок от своих же, а затем пуля досталась и этим «своим».
И почему с нами случилось все то, что случилось? Наши далекие предки, в отличие от нас, всегда твердо знали, почему. «За грехи наши», говорили они о нашествии злой Орды и других бедах.
За грехи наши. Из российских безбожных интеллигентов XX века это поняли единицы. Простой народ оказался зорче. Есть свидетельства, что многие крестьяне, которых в коллективизацию погнали, куда Макар телят не гонял, восприняли это как Божью кару за свое поведение в гражданскую войну, за измену присяге, дезертирство, грабежи поместий и хуторов. Они даже писали в письмах из Котласа, с берегов Иртыша и прочих солнечных краев, что вот тогда, десять лет назад, они от Бога отвернулись, а нынче Бог отвернулся от них.
Последний удар империи
Очень многое в истории не лежит на поверхности. К примеру, осталась совершенно не осмысленной изолированная цепочка событий 1918 года, разворачивавшихся вдали от основных фронтов Первой мировой войны, но, возможно, решивших ее исход. Последнее слово здесь оказалась за российским генералом Докучаевым – генералом армии, к тому времени уже полгода как переставшей в данной войне участвовать.
Этот упущенный из вида или намеренно замолчанный эпизод мировой истории стоит того, чтобы о нем рассказать.
Подписав в марте 1918-го Брестский мир с большевиками, Германия и Австро-Венгрия смогли снять с русского фронта и перебросить на запад основную часть доселе занятых на этом фронте сил, обеспечив себе на первых порах даже численный перевес против сил Антанты. Но Первая мировая, начавшаяся как война железных дорог, заканчивалась как война моторов, война нефтяных ресурсов. А с этим у Центральных держав, в отличие от Антанты, дела обстояли плохо. Аэропланы (Германия за годы войны произвела их 48 тысяч штук!), дизельные субмарины, частично плававший на мазуте надводный флот, военные автомобили, грузовики, мотоциклы – все это надо было чем– то заправлять. Единственным источником горючего была Румыния, и пока это королевство оставалось нейтральным, оно исправно снабжало Центральные державы нефтепродуктами. Нов 1916 году Румыния, решив войти в число победителей и прирезать себе кусок Австро-Венгрии, объявила своим клиентам войну. В ответ те немедленно вторглись в королевство и смогли захватить огромные запасы горючего в порту Констанца, однако промыслы в Плоешти им не достались: англичане успели их взорвать перед отступлением в декабре 1916-го. Вновь вывести их на расчетную мощность немцам не удалось даже к весне 1918 года.
Обезопасив себя с востока Брестским миром, Германия начала свое последнее наступление на Западном фронте в условиях, когда запасы горючего (пополненные в том числе в России) опасно близились к концу. Как пишет историк нефтяной промышленности, швед Дэниел Ергин («Добыча», М., 2001. С. 188), «генерал [начальник штаба германской армии] Людендорф сделал ставку на „большую добычу“ – ту, которая обеспечат огромные а все растущие потребности Германии в нефти и позволит изменить ход войны. Речь шла о Баку».
Положение дел в Баку и в Закавказье было в это время таково. Двадцать шестого и двадцать восьмого мая 1918 года Грузия, Армения и Азербайджан объявили о своей независимости, причем Грузия сразу же пригласила немецкие войска. Трехтысячное соединение немцев было переброшено по морю из Крыма (где они оказались благодаря Бресту) в грузинский порт Поти, а вскоре немецкий контингент в стране был доведен до 30 тысяч за счет мобилизации вчерашних военнопленных, которых только что освободили из лагерей, и лиц призывного возраста из семей немецких колонистов. Азербайджан, в свою очередь, пригласил турок, союзников Германии.