Эти новые связи породили анархию: имеретинские феодалы ввязались в ссору между Гурией и Мингрелией. Условия мирного договора 1590 года связывали оттоманским войскам руки и не давали возможности действовать. Царь Картли Симон, уже в 1588 году захвативший часть Северной Имеретии, где пользовался поддержкой местной знати, решил воспользоваться ситуацией в своих интересах и вторгся в сердце страны. Семнадцатилетний царь Леван тщетно просил помощи у гурийцев и мингрелов, он проиграл битву при Гопанто и бежал на север в Рачинские горы. Симон отвез имеретинских заложников в Картли, несмотря на то что оттоманы приближались к Гори. Он был до такой степени уверен, что сможет объединить всю Грузию, что послал в Италию делегацию с письмами папе Сиксту V[131] и испанскому королю Филиппу II: в письме Симон напоминал Филиппу, что две Иберии похожи, как кровные братья, и просил его начать диверсионную войну против турок. И Сикст, и Филипп ответили требованием, чтобы все три грузинских царя сначала объединились и потом сплотились с Ираном. Симон написал третье письмо императору Рудольфу II, не зная, что Рудольф готовился подписать мирный договор с турками.
Как только Симон ушел, царь Леван спустился с Рачинских гор и снова начал властвовать. Но два года спустя Мамиа Дадиани напал на Кутаиси и заточил царя Левана в замке Шхепи, где тот умер. Мамиа выдвинул на имеретинский престол двоюродного брата Левана — Ростома. Гиорги гуриели, в свою очередь, выдвинул Баграта, сына князя Теймураза, и в 1590 году попытался с помощью турецких солдат возвести его на престол.
Анархия в Имеретии усугубилась, когда царь Симон вторгся во второй раз, занял Кутаиси, сослал в Тбилиси только что коронованного Баграта и изгнал царя Ростома, избранного мингрельцами. Ростом убежал в Мингрелию к Манучару Дадиани, унаследовавшему престол после смерти Мамиа в 1590 году. Мингрельская армия вернула Ростома в Кутаиси, но многие имеретинские феодалы — Абашидзе, Церетели, Чхеидзе — предпочли варвару Манучару Дадиани и его подопечному Ростому царя Симона. Симон вернулся в третий раз, теперь с пушками, впервые примененными в грузинской гражданской войне. Симон захватил замки и Сканда, и Кутаиси, оставил в них свои гарнизоны и изгнал Ростома в Мингрелию. Ростом был последним потомком имеретинских царей: захватив или убив его, Симон легко смог бы объединить Имеретию и Картли. Дадиани даже предложил Симону «мир и подчинение единой Грузии, как во времена Давита Строителя», но не захотел принять условие Симона о выдаче Ростома. Новая картлийско-имеретинская союзная армия тоже брезговала цареубийством — даже в целях объединения страны: феодалы тайком уверили Дадиани, что, если он нападет первым, они просто разбегутся. Так и случилось: на рассвете, при виде армии Дадиани, войска Симона большей частью рассеялись. Картлийцам пришлось отступить и признать Ростома царем, хотя он и был марионеткой Манучара Дадиани. Мечты Симона о новой Грузии не сбылись: Мингрелия, с каждым днем все более самоуверенная, заставляла плясать под свою дудку.
Раскол шел дальше. Абхазия, которой управляло племя Анчба-Шервашидзе, оторвавшись от Мингрелии, подчинилась оттоманам. В Абхазии феодализм развился слабо, и крестьянам жить было легче; Шервашидзе получали доходы от вывоза самшита и рабов в Константинополь, где молодой человек продавался за пятнадцать экю, а хорошенькая девушка за двадцать.
Самцхе стала оттоманской провинцией, хотя Манучар не переставал называть себя царем (хелмципе). Оттоманские бюрократы ввели бююк дефтер, великий реестр, в котором числились все подлежавшие налогообложению земельные владения и люди, и кючюк дефтер, «маленький реестр», по которому решалось, кому из власть имущих передавались подати. За исключением отдельных особенно достойных христиан, только мусульмане могли владеть землей, и с каждого землевладельца брали по одному солдату. Налоги были большие: двадцать акче с очага, а немусульмане платили двадцать пять. Крестьяне начали убегать даже в разоренные междоусобицами Имеретию и Картли. Из 1160 самцхийских деревень 364 опустели, а в одном уезде — 41 из 48. Оттоманы попытались заселить Самцхе крестьянами других национальностей, даже христианами; тем не менее бывшая сердцевина Грузии, славившаяся раньше своей экономикой и культурой, превратилась в самое глухое захолустье Анатолии. Церкви превращали в мечети или в строительный материал[132].
Из всех грузинских земель преуспевала только Кахетия. Благодаря политике царя Александрэ II развивались сельское хозяйство и торговля с каспийскими соседями. Царь даже жаловался, что из-за ста мирных лет Кахетия стала такой перенаселенной, что осталось слишком мало дичи и невспаханной земли для царской охоты. На самом деле Александрэ надеялся, что кахетинский мир обеспечит предполагаемая российская экспансия. Переписываться с русским царем было трудно: посол выезжал весной и доезжал не раньше осени, и по пути его могли ограбить, взять заложником или убить. Даже общего языка не было. До 1596 года у Александрэ была всего одна переводчица, черкешенка Хуршита, владевшая грузинским и русским языками. (У Александрэ была черкесская сноха и, если верить источникам, черкесская тетка.) Послами в православном мире XVI века служили духовные лица (важно было, чтобы русские убедились в православном вероисповедании грузин), и общим языком православного духовенства был греческий. Но кахетинскому духовенству было лень ходить на уроки греческого, и только те монахи, которые проводили время в Палестине, еще могли общаться по-гречески. Поэтому все переговоры велись по-турецки: турецкий язык понимала почти вся кахетинская знать и кое-кто из русских дипломатов, но двойной перевод — с грузинского на турецкий, а потом на русский — часто вводил обе стороны в заблуждение и даже провоцировал конфликт.
Русских интересовали прежде всего новые пути для импорта шелка, который Россия ввозила из Ирана; во-вторых, создание антиоттоманского кольца от Кавказа до Ирана; в-третьих, военные возможности Кахетии. Первые русские дипломаты подсчитали, что у Александрэ 10000 конных и 3000 пеших войск, расположенных под четырьмя «знаменами», из которых царевич Гиорги командовал авангардом, а царевич Давит — левым крылом. Уже со времен Ивана Грозного российские цари провозглашали себя сюзеренами Иберии. Со своей стороны, кахетинский царь Александрэ по-своему понимал европейскую политику (он верил, что испанский король Филипп II завоевал Англию): его источниками были агенты-купцы, например армянин Совдагар, побывавший в Москве, в Риме, в Казвине и в Константинополе. Александрэ сделал ставку на то, что русские заселят берега Терека и станут соседями Кахетии, ибо русских и кахетинцев объединяло желанние усмирить кумыков и аваров воинственного шамхала. Александрэ также надеялся получить от русских современную артиллерию, в которой ему отказали иранцы, иконографов и сокольничих.
В 1585 году в Кахетию прибыл астраханский сотник Данилов с грамотой царя Федора[133], а Александрэ в ответ послал священника Иоакимэ, монаха Кирилэ и черкешенку Хуршиту в Москву. В 1587 году прибыло ответное посольство, включавшее Родиона Биркина, Петра Пивова и переводчика Степана Полуханова, а также грузинских эмиссаров, и представило кахетинскому царю на подписание текст клятвы в верности: 29 августа 1587 года кахетинский царь поклялся, что будет врагом врагов России и другом друзей России и что будет платить ежегодную дань шелковыми тканями. От русских Александрэ ожидал, что они построят крепость в Терек-городе и направят карательную экспедицию против шамхала. Российская сторона попыталась выполнить свои обязательства, но без опыта военных действий в горах не смогла ни напасть на шамхала, ни дойти до Тарки, его столицы. Последствия первых контактов были катастрофичны: в 1589 году шамхал вторгся в Кахетию, и в 1591 году крымский хан объявил России войну.
Послам казалось, что с ними обращаются плохо. Кахетинцы в Москве чувствовали себя как будто под домашним арестом; русские в Кахетии жаловались, что их бросали в лесах на произвол судьбы и посягали на их собственность и жизнь. Живые соколы, подаренные русским царем, умирали в пути. На грузинские просьбы, например о помощи в отливке чугунных пушечных стволов, не обращали внимания. Некоторых русских даже обвинили в изнасиловании и убийстве кахетинских крестьянок. Русских священников смущали литургические злоупотребления в грузинской церкви. Но самым злейшим врагом русско-кахетинской дружбы был новый иранский шах Аббас, которого малейшее подозрение превращало в кровожадного параноика: шах толковал демарши Александрэ как подлую измену, несмотря на то что Россия и Иран тогда относились друг к другу скорее дружественно. Кахетинский царь по очереди клялся в верности сначала туркам, потом иранцам, а теперь русским. Шах Аббас прислал Александрэ породистых лошадей и двадцать верблюдов, навьюченных шелковой тканью: но Александрэ сосватал дочь Нестан-Дареджан не шаху, а Манучару I Дадиани. Изначально шах пытался сдерживаться: он ограничился тем, что взял еще одного заложника, Теймураза, внука Александрэ от старшего сына Давита. Но к концу 1590-х годов напряжение между Кахетией и Ираном возросло.
Тем временем картлийский царь Симон смотрел на Россию скептически: он хорошо знал, что Россия из-за расстояния и кавказских горцев не сможет прийти на помощь Картли в случае нападения. И он не обманывался надеждой, что папа римский пришлет армию, если Картли присоединится к католической церкви. Пережив имеретинские злоключения, Симон в 1598 году решил полностью освободить Картли от турецкой оккупации. Он осадил гарнизон в Гори, но завладел крепостью только через год, когда его сын Гиорги, сделав вид, что снимает осаду на Великий пост, обманул бдительность оттоманов, ночью взял крепость штурмом и к утру освободил Гори. Тем временем сам Симон вел армию на юг, где войска Джаффар-паши шли из Тебриза в Самцхе, чтоб разгромить взбунтовавшегося Манучара. Хотя грузинская армия и ее командиры еще не были готовы сражаться, Симон