В соответствии с политикой Николая I, однако, в 1845 году Воронцов изгнал католических миссионеров, большею частью итальянцев, говорящих по-грузински, несмотря на их хлопоты перед царицей. Обращать православных в католичество было запрещено, и изгнанных итальянцев заменили поляками, отказывавшимися учиться грузинскому языку (судя по докладам французского консульства) и поэтому отвергавшимися прихожанами[242]. Вследствие преследования католиков отец Харисчирашвили уехал в Константинополь, где основал католический монастырь в Ферикёе, ставшем очагом для заграничных грузинских христиан[243]. Старания Воронцова насаждать православие нередко кончались плохо: он привез русских мастеров, чтобы отлить колокол весом в тонну для Тбилисского собора Сиони, и в январе 1848 года солдаты перетащили колокол на ту сторону Куры. Воронцов пренебрег предупреждением колокольного мастера, что евреев к колоколу близко подпускать нельзя, и один еврейский солдат был случайно раздавлен колоколом[244].
Самым большим достижением Воронцова оказалась интеграция всех слоев и народностей закавказского общества. Его часто обвиняли в том, что он якобы предпочитал русским «туземцев, даже татар». Приехав в Тбилиси, Воронцов даже начал брать уроки грузинского. С членами семьи и администрации Воронцов общался по-французски; с самим собой — по-английски (сын русского посла в Лондоне, Воронцов получил там образование, и его сестра была замужем за графом Пемброкским, так что он приходился дядей Сидни Герберту, британскому военному министру с 1845 года)[245]. Родственников Багратионов Воронцов реабилитировал: военным губернатором Тбилиси стал племянник Соломона II, Иван Малхазович Андроников; генерал-губернатором Кутаиси — Гиорги Эристави, арагвинский князь; среди генералов, сражавшихся с Шамилем, были Григол II Дадиани, Григол Мухранбатони и Ясон Чавчавадзе. Когда в марте 1850 года умерла царица Мариам, Воронцов, прежде чем похоронить ее в Мцхете, устроил отпевание в Чудовом монастыре: гроб был поднят на колесницу шестью чиновниками Министерства иностранных дел, и за гробом шли духовенство, пехотный полк и двенадцать орудий пешей артиллерии; во Мцхете последовала не менее грандиозная церемония, с 36 выстрелами из пушек, несмотря на то что покойная в 1803 году заколола генерала Лазарева[246]. Воронцов отдавал должное и кавказским языкам: русские школьники в Закавказье вынуждены были изучать один из местных языков. Воронцов был обязан своими знаниями ученому Мари-Фелиситэ Броссэ, которому в 1846–1847 годах он поручил публиковать старые рукописи, переводить летописи и ездить по всей стране, чтобы составить научное описание всех древних памятников и их исторического и этнологического значения. (Путешествия Броссэ до сих пор остаются актуальными, так как многие памятники, описанные им, с тех пор полностью разрушились.) Несмотря на интерес к науке, Воронцов считал, что Грузия еще не готова для университета. Тем не менее он развил образование: к 1850 году у мусульман, шиитов и суннитов были свои школы, и в 1852 году в семинарии священников начали обучать не только греческому языку, но и медицине и сельскому хозяйству.
К вопросам экономики Воронцов подходил своеобразно: в Тбилиси стали производить спички; у шотландского торговца и агронома, а теперь гурийского помещика Джеймса Марра (отца Николая Марра) военные врачи заказали несколько пудов гурийских пиявок[247]; из США ввезли семена табака и хлопка, из Китая — чайные семена; из Мальты — ослов, чтобы производить более крепких ишаков; из Крыма (из воронцовских садов) — цитрусовые и виноградные лозы; из России — пчеловодов; из Испании — баранов породы меринос. Чайные семена засохли, ослы сдохли от солнечного удара, виноградные лозы заразили всю Кахетию филлоксерой, но кое-что из воронцовских нововведений все-таки прижилось. Немецкие колонисты около Гори выращивали качественный табак, и через тридцать лет грузинский чай в Париже получил золотую медаль и начал приносить большие доходы. Запретив вывоз дуба и грецкого ореха, Воронцов спас гурийские леса от топора Джеймса Марра. Он также запретил военным продавать труд своих солдат, так что ремесленники тбилисских гильдий преуспевали. К 1850 году в Тбилиси отливали орудия, и немцы управляли сталеплавильным заводом. В Гори появились крестьянские рынки, а в Сигнаги ежегодная ярмарка. В 1850 году в Тбилиси состоялась сельскохозяйственная выставка. Благодаря английским связям Воронцова грузинским продуктам присудили медали на Великой Лондонской выставке 1851 года.
Как любой завоеватель Закавказья со времен Помпея, Воронцов был озабочен отсутствием хороших путей сообщения. Каждый год вешние воды сметали мосты; шотландец Киль (Keill) построил в Гори каменный мост: через год мост смыло. Но в Тбилиси Михайловский (в честь Воронцова) мост, построенный итальянским архитектором Скудьери, до сих пор стоит над Курой. А вот отстроить Военно-Грузинскую дорогу, способную устоять против снегопадов, лавин и вешних вод, было для местных инженеров непосильной задачей: в Тбилиси говаривали, что дорогу можно было бы выстелить деньгами, уходившими на постоянный ее ремонт. По Куре из Каспийского моря и по Риони из Черного моря могли бы ходить плоскодонные суда, но для этого нужно было углублять обмелевавшее летом дно и вылавливать обломки деревьев, смывавшихся вешними водами. С целью увеличить поставки топлива для этого предполагаемого судоходства, Воронцов расширил производство рачинского угля и затем пригласил иностранных экспертов, чтобы они сделали возможным переправку людей и товаров водным транспортом из Имеретии по Черному морю и вверх по Дунаю в сердце Европы.
Благодаря усилиям Воронцова пароходы начали разгружаться в Поти и в Сухуме, что удвоило таможенные доходы. Появились места отдыха, например Боржоми (куда не допускались евреи). Зачатки нового процветания, однако, привели к новому виду преступности: кареты с правительственными деньгами стали для разбойников (а потом и социал-демократов) чрезвычайно соблазнительными. Приходилось бороться и с коррупцией, и отдавать под полевой суд солдат, продававших горным партизанам амуницию.
В удачном подавлении мятежных гурийцев, мингрелов, абхазов и сванов Воронцов превзошел всех своих предшественников. В 1847 году, помирив абхазов и мингрелов, поссорившихся из-за пограничного края Самурзакано, он передал спорную территорию в руки кутаисского военного губернатора и рассчитался с Дадиани компенсацией в 25000 рублей. Когда в 1846 году умер Леван V Дадиани и потом в 1853 году его наследник Давит, Воронцов положил конец мингрельской автономии, назначив регентшей малолетнего Николоза его бабушку Екатерину Чавчавадзе, свояченицу покойного Грибоедова, скорее великосветскую петербурженку, чем Дадиани. К 1850-м годам Дадиани, живя в европейской роскоши в зугдидском русскоязычном дворе со швейцарскими поварами, распоряжались страной как хотели (например, пригласили к себе французского агронома и шелковода графа Лэонарда Росмордюка, но в 1847 году выдворили его). Такая жизнь не могла долго продолжаться, ибо 12000 знатных мингрелов жили трудом всего лишь 100000 крестьян[248].
Воронцов, решив, что гурийцы не годятся в пограничники, подчинил княжество имеретинским властям. Абхазии же он предоставил временную автономию и смотрел сквозь пальцы на то, что Шервашидзе занимался работорговлей и договаривался с оттоманами. Сванетия тоже считалась вне закона: в 1843 году Николоз Дадешкелиани, напав на главу своих соперников, Константинэ Дадешкелиани, убил семнадцать слуг, сжег заживо бабушку Константинэ и взял в заложники его сестру.
Победы Воронцова заставляли императора безропотно сносить его либерализм и даже неповиновение. Когда в 1850 году наследник Александр объезжал Закавказье, его реакция совсем не походила на реакцию отца в 1837 году. Двор Воронцова банкетами, балами и салонами походил на Петербург в миниатюре. Воронцова окружала полуобрусевшая грузинская знать, он составил новый список аристократов, в который не вошли 1300 самозванцев. Везде царил порядок: даже крепостного невозможно было освободить без документации. Главное, что Воронцов сделал для горожан, — это учреждение Тбилисского оперного театра: русский граф Соллогуб и итальянский импресарио и дирижер Барбьери, пригласив в Тбилиси итальянских певцов и танцовщиков, превратили город в оазис европейской культуры. Воронцов нанял актера Михаила Щепкина, и в Тбилиси появился театральный репертуар. Говорили, что таким образом Воронцов навсегда отвлек грузин от антирусских заговоров. Для европеизации страны это имело огромное значение: грузины и армяне не только начали называть своих детей Гамлет и Дездемона, но благодаря опере, даже не зная европейских языков, знакомились с миром Шекспира, Вальтера Скотта и Александра Дюма. Воронцов поощрял и грузинских драматургов (цензура дозволила двадцать пьес, большею частью фарсы) и лично похвалил Гиорги Эристави — в 1832 году заговорщика, потом в Польше младшего офицера и романтического поэта, затем старшего чиновника и теперь ведущего журналиста, актера, режиссера и драматурга — как «грузинского Мольера». Эристави основал журнал «Заря» (Цискари), где печатались первые грузинские рассказы и романы. Но его пьесы Тяжба, Сумасшедшая, Семейный раздел до сих пор развлекают театральную публику. Эристави воспитывал младших драматургов, Антонови и Кереселидзе. Театр и «Зарю» субсидировал Воронцов из казны и из собственного кармана, так что наместник оказался акушером современной грузинской литературы, несмотря на то что главная цель тбилисского театра состояла в том, чтобы сделать из грузин и армян русскоговорящих европейцев.