Осыпавшая Барятинского чуть не еждневными письмами Екатерина Дадиани вынуждена была передать казакам Колюбакина управление Мингрелией. Ее сварливые девери были сосланы в Тбилиси, пока следственный комитет советника Ипполита Дюкруази не представил наместнику доклад. Дюкруази в частном письме писал, что упрямство Екатерины превысило все границы, и рекомендовал, чтоб она «отреклась» в обмен на компенсацию. Екатерина Дадиани пользовалась такой страшной репутацией, что пришлось найти посредников для переговоров: ее брата, императорского адъютанта, и сестру, Нино Грибоедову-Чавчавадзе (которая во время переговоров умерла). Тем временем князю Гагарину так понравился кузнец Микава, что он его освободил и назначил своим помощником. Мингрельские феодалы подписывали петиции и за и против Дадиани, обвиняя все семейство в таких преступлениях, что, если бы даже десятая их часть была обоснованна, весь дадианский род пришлось бы посадить. К августу 1857 года Мингрелией управлял Временный совет, который фактически отменил крепостную систему: крестьяне платили за аренду земли и выбирали своих старейшин, сборщиков налогов и мировых судей. (Имеретинцы начали требовать такой же свободы.) В конце концов Екатерину Дадиани отослали в Петербург, и через десять лет, когда ее сын Николоз стал взрослым, ему заплатили миллион рублей, чтобы он окончательно отрекся от княжества.
Покончить со сванетской автономией было намного труднее. После кровавой стычки 1843 года двух племен Дадешкелиани, Сванетия продолжала кипеть. Восточная «свободная» Сванетия признала Россию и власть западногрузинского феодала князя Микеладзе, но западная оставалась для Дадешкелиани спорной территорией. В 1855 году по законам кровной мести братья Константинэ Дадешкелиани убили Джансуга, сына Николоза Дадешкелиани, когда он ехал в Гурию поступить в русскую армию; к тому же Константинэ уговаривал «свободных» сванов клясться против России. В следующем году, как только начал таять снег, с севера пришел ученый и солдат Барон Услар якобы с намерением сделать съемку и учить язык. Услара и его людей сваны приняли радушно; Услару даже позволили отправить заподозренных в убийстве Джансуга братьев Тенгиза и Ислама в Тбилиси, где их допросили и затем сослали в Вятку. (Другой брат Дадешкелиани поступил служить в русский полк.) Возмущенному арестом Тенгиза и Ислама Константинэ кто-то предложил пожаловаться Наполеону III и таким способом спасти автономию Сванетии. Барятинский, узнав о письме, счел его изменническим: Дадешкелиани вызвали в Кутаиси к князю Гагарину, который уведомил сванского князя, что в тот же день его ссылают в Армению[259]. Несмотря на привязанность к военному губернатору, Константинэ кинжалом заколол Гагарина, одного чиновника и еще переводчика; затем перебежал улицу и заперся в доме напротив. Уже раненного выстрелом Дадешкелиани схватили, отдали под полевой суд и, несмотря на опасность кровной мести для русских, расстреляли[260].
Три года спустя, когда Колюбакин, уже генерал-майор, управлял всей Имеретией, он разрешил вдове Дадешкелиани выкопать тело мужа и потихоньку похоронить его на освященном кладбище[261]. (Жандармерия доложила императору, и Колюбакин вынужден был подать в отставку.) Осиротевшие дети Константинэ получили бесплатное образование в Петербурге, а Сванетией управлял грузинский чиновник. Чтобы покончить с автономией Сванетии, стоило всего лишь назначить одного правителя, одного переводчика и заплатить пострадавшим за потерянную территорию 150000 рублей.
Для Абхазии император и Барятинский готовили судьбу намного суровее. Усмирив чеченцев и дагестанцев, Российская империя мечтала прибрать к рукам все Черноморское побережье. Абхазы, как и черкесы и убыхи, занимали стратегическую территорию и плодородные земли, богатые лесом и реками. Раньше Россия оставляла Северо-Западный Кавказ в покое, не обращая внимания даже на контакты Михаила Шервашидзе-Чачбы с британскими судами, польскими ссыльными и другими врагами империи; но теперь у России было достаточно сил, чтобы аннексировать побережье и Северо-Западный Кавказский хребет. К 1864 году все будет готово к акции, сравнимой с геноцидом.
Путешественники 1860-х годов находили, что Барятинский совершенно преобразовал Грузию. В Тбилиси воскрес итальянский театр, улицы были освещены двумястами самыми современными «фотонафтильными» фонарями, потреблявшими бакинский керосин. Разбили центральный Александрийский сад. (Модернизация города приостановилась, когда итальянский архитектор Скудьери упал с лесов строящегося собора и погиб.) Сто пятьдесят французских граждан, каждого из которых, судя по всему, Барятинский знал по имени, наполнили город самыми последними французскими корсетами, книгами, кухней, манерами и мнениями. В гимназиях Кутаисской и Тбилисской губерний насчитывалось без малого три тысячи школьников, и между двумя главными городами сновали быстрые дилижансы. Барятинский смел нищих с улиц в богадельни и тюрьмы. Но кое-какие азиатские черты еще преобладали: при подъезде к Тбилиси с востока путешественника поразила виселица, на которой качались трупы двух повешенных разбойников; с ноября по март главная улица, Головинский проспект, была покрыта жидкой грязью по щиколотку, а иногда по ось кареты, остальные улицы были вымощены речным гравием, так как булыжник дорого стоил, и домохозяева платили за дорожные работы. В Тбилиси каждый год было почти 70 убийств и бесчисленные грабежи. Европейская цивилизация обходилась дорого: Александр Дюма жаловался, что обед в ресторане, новая шляпа, наемная лошадь или прислуга обходились впятеро дороже, чем во Франции[262]. Иностранные товары стоили дорого, как и жалованья чиновников, которых манили в Закавказье обещаниями стопроцентных пенсий и безнаказанностью за проступки.
Армяне, заправлявшие промышленностью и торговлей в Тбилиси, извлекали из либерализма Барятинского особую пользу. Когда в 1857 году умер патриарх Нерсес V, армянам предоставили право выбирать нового: сам Барятинский привез патриарха Матеоса из Константинополя и торжественно принимал в Тбилиси, пока Матеос не отправился в свою столицу Эчмиадзин. Такое снисхождение Барятинского к армянам тревожило православных, как и его терпимость к сектантам, особенно к староверам. Но наместник помог грузинским верующим основать Общество святой Нино, которая поставила себе целью обращение всех осетин в христианство. Это общество также занималось разработкой азбуки и грамотности для осетин и для других кавказских народов. Барятинского консультировали языковеды, в особенности Барон Услар, который также разрабатывал алфавиты и писал материалы для начальных школ на осетинском и чеченском языках. Но распространение христианства и грамотности иногда осуществлялось грубо: казаки насильно крестили горцев в грязных лужах и вызывали у имамов возмущение, доходившее до вооруженных конфликтов.
Барятинский походил на Воронцова не только хрупким здоровьем, но и любвеобильностью: говорили, что для женатого молодого офицера он был намного опаснее, чем дагестанский партизан. (Армяне жаловались, что не могли продвигаться по службе, потому что их жены не отвечали на заигрывания наместника, и ворчали, что «грузинки не прочь быть под наместником».) Как и прежние правители Грузии, Барятинский любил вино и страдал от подагры: к 1861 году он считался немощным. Он уехал из Тбилиси и поплыл из Поти в Триест, где сел на поезд и отправился в Дрезден к знаменитому врачу Вальтеру. Там он исчез, но появился на Канарских островах и в Малаге, объявив, что ему надо дальше лечиться в Дрездене. На самом деле он проводил медовый месяц с двадцатисемилетней любовницей Элисабед Орбелиани, «своего рода кошкой», по словам С.Ю. Витте. Муж Элисабед, Владимир Давыдов, рассчитав, что за потворство его могут наградить по службе, смотрел на эту связь сквозь пальцы. Давыдов оказался недостойным продвижения и, уехав в Европу, вызвал Барятинского на дуэль; но его уговорили развестись с женой, и родители Элисабед, князь Димитри и княгиня Мариам Орбелиани (которая слыла самой умной женщиной в Грузии[263]), в 1862 году поехали в Петербург, чтобы холостяк Барятинский женился на их дочери[264]. Император Александр, совсем не осудив это «деликатное дело», благословил чету. Единственной причиной отставки Барятинского была подагра; он прожил еще шестнадцать лет в провинции с Элисабед Орбелиани и ее приемной сестрой; боль от подагры облегчали молитвы Шамиля, который с истинной привязанностью переписывался со своим бывшим врагом. Тем временем в Тбилиси наместника заменял князь Гиорги Орбелиани.
Барятинского, обосновавшегося после женитьбы в Вильно, посетил великий князь Михаил Николаевич, младший брат императора. В ноябре 1862 года император и Барятинский согласились, что великий князь, хотя ему было всего лишь тридцать лет, идеально подходил к наместничеству. Второй младший брат императора, Константин Николаевич, был наместником Польши, и императору, боровшемуся с ярыми противниками своих реформ, очень хотелось, чтобы в управлении империей ему помогали братья. Константин, встревоженный Польским восстанием 1863 года, подал в отставку, а Михаил Николаевич сумел упрочиться в Закавказье на без малого двадцать лет, пока его племянник Александр III не унаследовал престол.
Великому князю не хватало энергии и ума ни брата, ни предшественника; все, что он знал о Кавказе, он выяснил во время короткого объезда несколькими десятилетиями раньше. Но он охотно передавал выдающимся грузинам, например генералу Григолу Орбелиани или Димитри Кипиани, все свои обязанности, кроме церемониальных. Братские отношения наместника с императором внушали надежду, что Закавказье будет процветать, как Одесса и Крым, и что у Оттоманской империи отвоюют еще больше утерянной исконной грузинской территории.