Народная воля была уже так разгромлена, что больше не могла предпринимать значительных акций, и глава полиции Плеве, решив удовлетворить всего лишь одно из требований, освободил Николая Чернышевского[273], после чего Воронцов-Дашков сообщил Николадзе, что переговоры окончены.
Александр III сразу начал политику централизации, русификации и репрессий. Закавказьем теперь управлял не наместник, а генерал, подчиненный Министерству внутренних дел. Тбилисские чиновники отвечали перед петербургскими. Первый «главноуправляющий», Александр Дондуков-Корсаков, раньше служил в Закавказье под Михаилом Воронцовым: в 1890 году его сменил граф Шереметев, и в 1896 году новый император Николай II назначил генерала Григория Голицына, который в 1904 году, раненный армянскими террористами, ушел в оставку. Никто из этих трех правителей не мог или не хотел справляться с должностью: последний и самый некомпетентный из них, Голицын, принял предложение императора только при условии, что в Тбилиси его будет сопровождать любовница. За эти двадцать с лишним лет из тбилисского управления убрали всех грузин, а в провинции главной задачей стало назначение полицейских чиновников, которым поручали истребление политических «преступников».
Попечитель Кавказского учебного округа, Кирилл Яновский, исключил грузинский и другие кавказские языки из программ всех школ, кроме некоторых приходских. На местном языке преподавали только для того, чтобы подготовить детей к русскоязычному обучению, так что детей, совсем не говорящих по-русски, учили преподаватели, говорившие по-русски плохо. Исключение из этих правил делали, когда считали нужным ослабить преобладание грузинского языка: поэтому в Западной Грузии начинающих детей обучали и церковную службу отправляли по-мингрельски, по-абхазски и по-свански. Грузины считали, что эти языки годятся только для частного, семейного общения и что введение грамотности, особенно на основе кириллицы, — коварная комбинация, цель которой — отчуждение и русификация западных провинций Грузии. Некоторые мингрелы, например Григол Дадиани, епископ Мингрелии и Гурии, с усердием переводили Священное Писание на мингрельский язык: не все мингрелы считали (и сегодня считают), что их язык должен в общественной сфере уступать грузинскому.
К 1898 году в Абхазии церковную службу чаще всего отправляли на церковно-славянском, а не на грузинском языке; в школах Абхазии и Самурзакано пользование грузинским языком было запрещено. Скорее из-за реакционной политики, нежели из-за революционной пропаганды, возмущенное грузинское общественное мнение заметно полевело. Даже старшие светила — Илья Чавчавадзе, Акаки Церетели, Николоз Николадзе — яростно обличали аристократов, сотрудничающих с правительством, например, генерала Багратиона-Мухранского; грузинские историки, назло русификаторам, начали восхвалять средневековое Грузинское царство.
Тбилисская семинария была тогда чуть ли не единственным учреждением, откуда грузинский студент мог без труда поступать в любой университет Российской империи, но атмосфера в 1880-е годы стала такой угнетающей, что многие студенты покидали ее с волчьим билетом. Для них почти единственная возможность получения высшего образования была в Польше: поступали чаще всего в Варшавский ветеринарный институт, где учились скорее социализму, чем медицине (хотя писатель, автор рассказов и повестей, Шио Арагвиспирели получил место ветеринара на тбилисской бойне). Грузины узнали, что плыть из Батуми в Триест и поступать в швейцарский или немецкий университет стоило меньше денег и хлопот.
Реакционная политика 1880-х годов привела к тому, что центры грузинской эмиграции приобрели большое значение. Уже в XVIII веке грузинские католики, как и армянские, находили, что оттоманские власти в Ахалцихе лучше относятся к новообращенным католикам, чем к православным. В 1846 году армянское братство миссии Санто-Лазаро в Венеции открыло грузинское отделение, и к 1880 году в константинопольском квартале Ферикёе начали работать школа и семинария, обучающие грузин латинскому и греческому языкам, так что они могли служить священниками в любой европейской стране. Открыть католическую семинарию в Ахалцихе после русского завоевания было немыслимо, но протестантский богословский факультет в Монтобане вблизи Тулузы оказал бескорыстное гостеприимство, пригласив трех монахов из Ферикёя открыть там новую семинарию. Монахи купили печатный станок и получили от сочувствовавшего француза оборудование для типографии: к 1881 году в Монтобане напечатали 25 школьных и семинарских учебников и составляли латино-грузинский словарь. В Ферикёе построили четырехэтажное здание, купили подсобное хозяйство; приняв сто с лишним учеников, Турецкая семинария стала институтом высшего образования наравне с Тбилисской семинарией[274].
Мракобесие Кирилла Яновского, попечителя Кавказского учебного округа, вызвало яростные статьи педагога Иакоба Гогебашвили, усилило деятельность Общества за распространение грамотности и, несмотря на строгую цензуру, оживило грузиноязычную печать. Русификация Абхазии особенно волновала грузинских патриотов: в 1900 году, кутаисский генерал-губернатор Федор Константинович Гершельман объявил, что население «некультурных, ненадежных» абхазов надо разбавлять русскими колонистами. Чиновники и русская печать вообще издевались над выступлениями обиженных народных меньшинств: после постановки пьесы Давита Эристави «Родина-мать», Московские ведомости бесили читателей высказываниями, что флаг надо бы продать цирку.
Тем не менее грузинская культура в 1880–1890-х годах продолжала расцветать. В 1884 году Александрэ Казбеги написал роман Элгуджу, ставший любимым чтением публики, так что типографщики забастовали, когда автор принес последнюю главу, в которой решил убить своего героя. Самый великий из грузинских поэтов, Важа Пшавела, создал из смеси хевсурского фолькора с греческими мифами, Библией, Шекспиром и романтизмом пять потрясающих героических поэм. Иванэ Мачабели блестяще перевел трагедии Шекспира и привил грузинам (у которых было достаточно своих собственных Макбетов, Лиров и Ричардов III) любовь к западной драматургии. Книга Элгуджа, вышедшая в журналах, была запрещена цензурой, хотя консервативный генерал Григол Орбелиани и признавал, что это первый по-настоящему популярный грузинский роман. В 1893 году сорокапятилетний Казбеги умер от сифилиса. Журнал Дроеба под редакцией Иванэ Мачабели, закрыли за радикализм, и в июне 1898 года Мачабели утром вышел из дома и навсегда исчез.
Когда в октябре 1885 года великий князь Михаил Николаевич приехал в Кутаиси, к нему подошел Димитри Кипиани — личность среди грузин, может быть, самая уважаемая. В 1832 году его сослали как заговорщика, в 1840–1850-е годы он стал главой воронцовской администрации, потом тбилисским городским главой и, наконец, предводителем кутаисского дворянства. Кипиани спросил великого князя, понимает ли его племянник, император Александр III, как много вреда он нанес Грузии, упразднив наместничество и назначив Дондукова-Корсакова, преследовавшего использование грузинского языка. Получив строгий выговор от кутаисского военного губернатора, Кипиани, однако, не прекратил протестов: он громко упрекнул Дондукова-Корсакова за печатание букварей на мингрельском языке русскими буквами и за подрыв престижа грузинского языка. Императора Александра III особенно раздражала критика от людей, не им самим назначенных: Кипиани повезло, что после выговора дело прекратили.
24 мая 1886 года его высокопреподобие протоиерея Павла Ивановича Чудецкого, жестокого ректора Тбилисской семинарии, заколол исключенный им ранее студент Иосеб Лагиашвили (Чудецкий только что отправил на два года в штрафной батальон студента Силибистро Джибладзе, избившего и чуть не сбросившего его с балкона). Правительство Дондукова-Корсакова сочло убийство типичным грузинским предательством, и на похоронах ректора экзарх Павел предал анафеме «круг и среду, породившие разбойника Лагиашвили»: из печатного текста эта фраза была исключена, но услышавшая ее публика толковала фразу как предание анафеме всего народа. (Самого Лагиашвили по молодости пощадили, но отправили на Сахалин каторжанином на двадцать лет; там он преподавал в школе и, сбежав на Пасху 1890 года, либо попал на американский корабль, либо пал жертвой товарищей.) Димитри Кипиани в открытом письме предложил «проклявшему» Грузию экзарху изгнать себя из «проклятой» им страны. Дондуков-Корсаков сослал Кипиани в Ставрополь, где в 1887 году его убили якобы грабители (а по мнению грузинской публики, агенты главноуправляющего). Похороны Кипиани 16 октября превратились в массовую антирусскую демонстрацию.
Получив заграничное образование и полностью разочаровавшись в русском чиновничестве, искушенные грузинские интеллигенты 1890-х годов читали Маркса и Прудона и видели в новом свете историю и экономику Грузии. Интеллигенция раскололась на два лагеря: первый, социал-демократический, отождествив себя с русскими социал-демократами, представлял себе будущую Грузию неотделимой от освобожденной России, где каждая народность будет самоопределяться; второй лагерь, социал-федералисты, искал для Грузии автономии в пределах конфедеративного с Россией Кавказского государства. Ни один из лагерей не требовал независимости Грузии, еще менее — восстановления Грузинского царства.
К 1890 году с открытием туннеля под Сурамским перевалом, Батуми и Баку связала железная дорога, ветви которой дали доступ к новым источникам угля и марганца. В Закавказье появился пролетариат: рабочие тбилисских железнодорожных мастерских, бакинских нефтяных месторождений, а также фабрик по производству металлических бочек в Батуми, принадлежащих Ротшильду. И вне Грузии — в Варшаве, Москве, Петербурге — возникли крупные грузинские землячества и студенческие союзы. В июле 1892 года студенты устроили в Кутаиси большой съезд, который учредил полутайное общество «Лига свободы Грузии», нацеленное на самоопредление всего Кавказа.