авляли британский генерал и индийские солдаты, почтовые рабочие и грузчики так плохо работали, что вся торговля хромала. Британское терпение лопнуло. Мирная конференция получила рекомендацию, а Деникин — приказ признать государственность Грузии и Азербайджана. Поручив Уардропу невыполнимое задание — к февралю 1920 года он должен заставить все три закавказские республики демаркировать границы, — британцы в сентябре 1919 года начали эвакуировать Тбилиси. Итальянский консул советовал грузинам изгнать британцев из Батуми, так же как д’Аннунцио за год до этого изгнал югославов из Риеки (Фиуме). В январе 1920 года, узнав, что британцы собираются отдать туркам Батуми, горожане взбунтовались, но генерал Кук-Коллис остался при власти и не обращал внимания на армянские претензии на Батуми.
Тем временем Красная армия приближалась по Черноморскому побережью, и в Батуми потоками бежали отступающие белые солдаты, неохотно пропущенные через Мингрелию грузинскими властями. Серго Орджоникидзе уже хвастался, что к 15 мая Красная армия вступит в Тбилиси. В Осетии вспыхнуло еще одно большевистское восстание, которое грузинская армия с большим кровопролитием подавила. Британцы решили все-таки остаться в Батуми, и в мае 1920 года генерал Милн приказал всем грузинским войскам покинуть город; но через месяц, когда грузины угрожали взять Батуми силой, полковник Стокс отменил это решение и вернул город.7 мая настало, пусть только для оптимистов, временное облегчение, когда Сергей Киров, представитель Советской России и соратник Сталина, неожиданно предложил Грузии признание и мирный договор в обмен на свободу действия для «революционного комитета» внутри Грузии. Этим «облегчением» Грузия была обязана Польше, вторгшейся в Украину, полностью изменившей военную обстановку и заставившей Ленина искать мира на южной границе. Но британцы сочли советский мирный договор хорошим предлогом, чтобы бегством спасти положение. (Ночью без предупреждения британцы отцепили от эвакуационного поезда вагон с невестами британских офицеров; одна Амирэджиби, в отличие от остальных грузинских «княжон», спряталась в мужском вагоне и доехала до Англии, откуда ее сын Ричард Амирэджиби потом вернулся в Грузию и женился на филологе Мзекале Шанидзе.)
Парижская конференция Грузии ничего не принесла. Грузинская делегация под руководством Акаки Чхенкели и Нико Николадзе поехала в Берлин, где опять получила обещания, что Германия их признает и похлопочет за них перед Россией. В сентябре 1920 года полковник Стокс помог министру иностранных дел Гегечкори лоббировать Рим и Лондон, где его заставили целый месяц дожидаться аудиенции. В то время как правительства уклонялись от признания Грузии, европейские социалисты усердно поддерживали ее. Подруга Герберта Уэллса Одет Кён (Keun) опубликовала восторженную оценку грузинских мужчин и грузинской власти[299]; осенью 1920 года делегация европейских социалистов, среди которых были Рамсей Макдоналд и Карл Каутский, объездила Грузию и обратилась к депутатам парламента в Тбилиси. Великобритания начала намекать, что подумает о признании, если Грузия будет относиться примирительно к Советской России и если остальная Европа тоже согласится на де-факто признание. О де-юре признании никто не хотел упоминать до 1921 года. Напрасно Эвгени Гегечкори взывал к Лиге наций: всего лишь десять стран (а из крупных держав только Италия) проголосовали за включение Грузии. Надо было получить шестнадцать голосов, чтобы стать членом Лиги.
После майского договора с Советской Россией возникла надежда, что Ленин даст Грузии ту степень свободы, которой пользовались прибалтийские государства и Финляндия. Договорившись с Россией, Грузия якобы выполнила условия, поставленные Великобританией для признания. Но когда в апреле 1920 года Красная армия вторглась в Азербайджан, возобновилась угроза самому существованию Грузии; хуже того, в ноябре, после неудачной войны с Турцией и несмотря на поддержку Соединенных Штатов, Армения также была оккупирована Красной армией.
Лето 1919 года казалось идиллией и зарей новой жизни: Грузия цвела под британским надзором. Несмотря на инфляцию и резкое сокращение импорта и экспорта, страна чувствовала себя благополучной, особенно по сравнению с Советской Россией. По мере того как грузинский парламент раздавал национализированные поместья, крестьяне становились фермерами. В Тбилиси, Кутаиси и Батуми возродилась культура: русские актеры, художники и поэты — Осип Мандельштам, Илья Зданевич, — подружившись с грузинскими художниками — Давитом Какабадзе, Ладо Гудиашвили, — нашли здесь убежище от холода, голода и грозной Чека. Грузинская, русская, даже армянская, азербайджанская и иранская культуры слились со свежими европейскими веяниями. Поэты, познакомившиеся в Париже с Аполлинером и Пикассо, воссоздали на выставках, концертах и выступлениях в тбилисском Фантастическом кабачке и в бесчисленных недолговечных журналах убедительное подобие парижской жизни.
Чем острее нарастало предчувствие надвигающейся катастрофы, тем энергичнее бушевала эта культурная деятельность. Советская власть по приказу Ленина и Сталина поручила Серго Орджоникидзе и Пилипэ Махарадзе сформировать в Грузии подрывное Кавказское бюро. Жордания и его министр внутренних дел Ноэ Рамишвили арестовали самого опасного из сталинских подручных Камо Тер-Петросяна, будущего чекиста Титэ Лордкипанидзе и большевиков, собиравшихся покуситься на жизнь грузинских генералов. В первой половине 1920 года насчитывалось 87 грузинских, 88 русских и 49 армянских политических заключенных, и 749 иностранцев были выдворены за подрывную деятельность. В Озургети правительство прибегло к смертной казни[300]. Рамишвили жаловался, что никаким русским доверять нельзя: белые превращались в красных и наоборот. В мае 1920 года Грузия и Советская Россия обменялись послами, и безопасность республики сильно пошатнулась, так как советский посол настоял на освобождении заключенных коммунистов, например молодого Лаврентия Берия, и советская разведка вербовала пятую колонну грузинских большевиков. Советская Россия отказалась принимать тех большевиков, которых выдворил Жордания. Феликс Дзержинский открыто требовал, чтоб грузинских меньшевиков свергли вооруженной силой. В Батуми и Сухуме русские объединялись в антигрузинские союзы, и вооруженные большевики захватывали власть в некоторых пограничных районах, например в Душети. В провинциальных городах недавно воевавшие крестьяне иногда поддерживали большевиков и бунтовали. В мае 1920 года Орджоникидзе удалось убить в Батуми одного генерала, но пойманного убийцу освободили британцы, чтобы вступить с красными в переговоры. Сталин и Орджоникидзе поручили Геккеру, командиру 11-й Красной армии, подготовиться к вторжению. Геккер, составив подробный план вторжения, все-таки предупредил армию, что грузины способны «оказывать серьезное сопротивление, если Красная армия когда-нибудь потеряет инициативу»[301]. В ноябре 1920 года грузинские большевики собрались в Баку, чтобы планировать государственный переворот.
К концу года Грузию окружили новые большевистские республики: осталась одна международная граница с Турцией, но Ататюрк уже собирался заключить договор с Советской Россией. Грузии не хватало дружественных соседей, не говоря уж о внутренней солидарности, с помощью которых Финляндия и Эстония смогли сохранить независимость. В октябре после армяно-турецкой войны Турция была в состоянии заново захватить Батуми. В России Гражданская война уже подходила к концу, и польское вторжение в Украину было отбито. Европа и Америка уже не видели смысла в интервенции: разочарованные в белых армиях, они теперь размышляли о возможности признания советской власти и возобновления торговли с Россией. Ленин и Сталин поняли, что смогут безнаказанно сокрушить Грузию.
Предлогом для советского вторжения стала «нейтральная» зона Лоре на границе Грузии и Армении, откуда 13 февраля 1921 года Грузия должна была по договору отступить. Серго Орджоникидзе организовал «спонтанное» восстание «грузинских» рабочих и русских колонистов в Лоре, чтобы скрыть вторжение 36000 пехотинцев 11-й Красной армии под командованием Геккера. Возмущенный Жордания сразу арестовал русского посла Шейнмана. К несчастью, грузинская армия разделилась на постоянную армию с офицерами, служившими при царе, и необузданную национальную гвардию. Эти две части не могли сражаться плечом к плечу, и генералы регулярной армии открыто презирали правительственных министров. Хуже того, у грузин было вчетверо меньше пехоты и артиллерии и вдесятеро меньше конницы, чем у Красной армии. Жордания надеялся, что сможет собрать 100000 солдат, но у него не было ни ружей, ни сапог. Французы обещали прислать амуницию: первый корабль приплыл в Батуми 6 марта, когда все уже было потеряно. Генерал Квинитадзе задал риторический вопрос: как смогли русские в 1914 году завербовать 155000 грузин, а он в 1921-м — всего 10000[302]? (На такой вопрос легко ответить: четверть призыва 1914 года погибла, четверть сидела в австро-венгерских лагерях, и бо2льшая часть уцелевших поклялись больше ни с кем не сражаться.) Тем не менее 16 февраля генералу Квинитадзе удалось на реке Храми под Тбилиси приостановить наступление Красной армии, убив 530 красных солдат. Но прошла неделя, и, хотя грузины взяли 1600 военнопленных и отбили несколько атак, от грузинской армии остался всего лишь полукруг длиной в тридцать километров вокруг Тбилиси. Национальная гвардия часто отказывалась бороться и не хотела передавать профессиональной армии своих орудий. Пятью бронепоездами большевики замкнули полукруг; генералы Квинитадзе и Одишелидзе винили друг друга в этом фиаско и 25 февраля, чтобы Тбилиси не пострадал от снарядов, прорвали окружение и посоветовали Ноэ Жордания отступить с армией. Другие большевистские войска либо вторглись из Азербайджана, либо, несмотря на снегопады, спустились с высоких перевалов в Рачу и вступили в Кутаиси, либо двинулись по побережью до Сухума и Поти. Абхазский вождь Нестор Лакоба сам захватил Сухум во имя советской власти. Самачабло объявила себя большевистской Южной Осетией. Турки воспользовались безвыходным положением меньшевиков, потребовав отделения Ардагана и Артвина.