На улице выключили свет. По белой стене, когда проезжали машины, начинали метаться чёрные тени от голых деревьев. Как какой-то погибающий тонущий театр чертей.
15. Душа требует!
Каждое утро директор депрессивной оптовой базы номер четыре Болеслав Иванович Бувайло с методичностью закрученного будильника отстукивал на столе карандашом: надо сделать то-то! то-то! то-то! Экспедиторы депрессивной оптовой базы номер четыре с почтением слушали. Понимали. Завод будильника – есть завод. Хорошая закрутка. Надо прослушать стук до конца. «Всем понятно?» – оглядывал Бувайло уклончивые лица. «Какой разговор, Болеслав Иванович!» Все сразу начинали вставать. Минуты даже терять нельзя. Срочное дело. Толкались в двери.
На другое утро карандаш опять стучал по столу: «Я же вчера говорил: нужно сделать то-то, то-то! То-то! А вы? Почему не выполнили?» Закрутка, конечно, хорошее дело. Но… «Почему не выполнили, я вас спрашиваю? То-то, то-то, то-то? А?..»
Болеслав Бувайло хмурился. Имел разъехавшееся брезгливое лицо корабельной рынды.
– Ладно, идите! Фантызин, останься.
Когда все вышли, спросил в упор:
– Ты чего повадился в облисполком? С кем ты там снюхался, Грузок хренов? Под меня копаешь, паскуда?..
Фантызин изобразил немое вселенское возмущение.
– Ладно, садись, – начальник посопел, оглядывая стол. – Хотел у тебя спросить. Я слышал реформа грядёт. Денежная. Когда? Ничего не слыхал там?..
– Да вы что, Болеслав Иванович? Неужели? Первый раз слышу!
– Да ходят уже такие слухи. Вот теперь сиди и думай. Враки или правда…
Между тем длинноногие экспедиторы уже ходили по двору депрессивной базы номер четыре. Ходили как по пустому майдану. С новомодными, не привычными ещё мобильниками на щеках. Все гнулись с ними, зажимались, кричали. Точно каждый по уху хорошо получил: бо-бо-о!
Из конторы выбежал Фантызин, тоже с мобильником, тоже как по уху словив. Покричал какое-то время бо-бо. Затем подбежал к забору. Торопливо возился с ширинкой. Брызгал по забору как веником. Словно после этого собирался забор мести. Однако прыгнул в «хонду» и помчался по лужам со двора.
Удивленные экспедиторы отскочили в стороны. И вновь продолжили ходить, кричать, гнуться. Бо-бо-о!
В коридоре облисполкома Фантызин целеустремлённо шёл в его конец. Уверенно свернул в раскрытую приёмную отдела торговли. Вскочившую секретаршу приглушил плиткой шоколада. «Доложи, пожалуйста, Валечка!»
В кабинете к столу Пенкиной подкатился этаким игривым карамболем. «Здравствуйте, дорогая Алевтина Егоровна!» Хотел поцеловать ручку, но не дали – начальница убрала руку за спину и полезла из-за стола.
Дальше разговор крупной женщины и вертлявого мужчины напоминал эмоциональную, но очень пластичную пантомиму. Они беззвучно, как лебеди, взмахивали руками. При этом поглядывали на три подзванивающих телефона на столе.
Потом писали цифры на бумаге. Тут же их зачёркивали, писали новые – и тоже зачёркивали. И опять махали руками, поглядывая на телефоны.
Наконец Фантызин схватил руку женщины. Благодарно, глотая слёзы, удерживал её на своей груди как сырую оладью. Тихо ретировался.
Однако в приёмной подпрыгнул как после забитого гола:
– Валечка! Ура!
И выметнулся из приёмной.
После того, как во дворе у Кланечки вдоволь насмеялся над бегающими перемазанными голодными курами, выклёвывающими овсянку прямо из грязи, – пил в доме чай с привезёнными тортами и пирожными. Кланечка подливала Витеньке в чашечку. Напомнила ему о дровах. Ей, на зиму. Ты обещал, Витенька. Не вопрос, тётя Кланечка. Завтра Баннов пригонит тебе машину берёзового кругляка. Он мне много обязан, тётя Кланечка. Не торопясь ели пирожные, размеренно запивая чаем. По привычке поглядывали на иконы. Или на фотографии родных и близких на стене. От остающегося крема губы обоих походили на порушенные розы. Вытирали их бумажными салфетками. (Грузок всё прихватывал из кабаков. Даже салфетки.) И снова ели сладкие куски и запивали.
Вдруг за окнами загремело. Кланечка бросилась, глянула, захлопнула форточки и задёрнула занавески. Вернулась, частенько крестясь.
А вскочивший Фантызин уже пирожными давился, торопливо глотал чай.
– Куда же ты, Витенька? Гроза сейчас будет страшная!
– Это хорошо, очень хорошо, тётя Кланечка, – бормотал, торопливо застёгивался Витенька. Весь в коже. Как чекист.
С радостным лицом человека, дождавшегося таки своего часа, – пояснил:
– Душа требует, тётя Кланечка! Душа! – И выскочил за дверь.
Во дворе над головой было непроглядно. Беспокоились, бегали серые дымящиеся тенёты в подбрюшьях громадных чёрных туч. Спешно собиралась большая гроза.
– И-ихх! – присев, теннисистом потряс сжатым кулачком Фантызин.
Чуть не сбил машиной Кланечку, еле успевшую отскочить от ворот.
Страшно раскачивался, болтался, как при землетрясении, съезжая по посёлку вниз. Над головой гремело, по стеклу шмаляли длинные водяные шрапнели, но настоящего ливня пока не было. «Это хорошо, это хорошо, только бы успеть!» На ровной улице дал, наконец, газ.
В городе летел по длинной, ещё сухой Новошкольной. Чёрное низкое небо летело вместе с ним, клубилось.
Вдруг, как на стометровку, побежал вперёд дождь, зачерняя дома, дорогу, тротуары. И хлынуло, наконец, и помело седую вертикальную стену. Машины летели навстречу как фонтанирующие киты. Сквозь воду на стекле Фантызин почти ничего не видел, но скорости не сбавлял. Успеть, успеть долететь до места!
Ливень, как и начался, разом оборвался. Быстро уходила дальше грозовая туча-подметальщица. За серебрянским мостом Фантызин остановился у обочины. С мотающимися дворниками посматривал в небо, ждал, когда остатки туч и гром уйдут окончательно и на пустых тротуарах вновь появятся пешеходы.
Наконец врубил газ, помчался, визжа как пустившийся вскачь истеричный басмач.
По всей Коммунистической сплывала вода. Вдоль обочин летели, скручивались водяные жгуты. На остановках и у светофоров вновь стояли группы переждавших где-то дождь людей. Пролетающий у самой бровки Фантызин окатывал их с головы до ног грязной водой. Уносился под закат и хохотал как дьявол в поповской рясе.
Быстро пролетев длинную Коммунистическую (для бешеной собаки семь вёрст не крюк) – нёсся по другой стороне улицы, окатывая с ног до головы других людей. Ха-ах-хах-хах!..
Поздно вечером «хонда» отдохновенно ползла к заветному дому на бугре. Дом приближался, покачивался, весь тёмный как амбар, но с синюшно мерцающим сквознячком из двух окон: Кланечка смотрела про Лауру и Альберто.
Пришлось посигналить. В окнах сразу вспыхнул свет – и вот уже старушка мечется, распахивает ворота.
«Хонда» въехала во двор. Прикусила свет. Потряслась какое-то время и утихла. Всё. Мы дома.
– Как я рада, как я рада, Витенька! – в темноте суетилась Кланечка возле Витеньки.
– На-ко вот… – подал ей пакет Витенька. – Буженина, колбаса, сыр. Всё порезано уже.
Кланечка радостно побежала с пакетом, как пацанка с большим лопатником, скинутым щипачом.
– Зачем так тратишься, Витенька?
– Пустяки, тётя Кланечка. Я попозже приду. Досмотри пока сериал.
– Досмотрю, Витенька! – пообещала тётя Кланечка, растворившись с пакетом в сенях.
На высокой веранде Фантызин сдвинул половик, открыл крышку деревянного люка и, прощаясь с городскими огнями, а затем и звёздами небесными, начал медленно спускаться по ступеням вниз, под дом, к двери тайного своего бункера. В раскрытом далёком люке осталась мерцать путеводная одна звёздочка.
Фантызин нащупал висячий замок, ключом открыл. Переступил через порог в полную тьму и захлопнул дверь. Лишь после этого включил свет.
За большим столом возле раскрытого сейфика Фантызин долго стоговал купюры. Операция напоминала раскладку большого пасьянса с одним только вопросом: будет ли великое ограбление трудящихся или не будет? И по тому, как ложилась «карта», выходило, что будет.
Фантызин смотрел на ровные стопки денег, разложенные по всему столу. Ну что ж, кого-то ограбят, а кто-то и убежит.
Фантызин начал складывать пачки в инкассаторский узкий брезентовый длинный мешок. Покупаемая в доле с Алевтиной Егоровной Пенкиной и Тетеретниковым Семёном Никандровичем большая гостиница будет прекрасным памятником этим незабываемым советским деньгам.
Вспотевшая лысинка Фантызина кланялась над мешком под низкой лампочкой в железной тарелке. Мысли скворчали на лысинке наглядно, как на ленинской.
Фантызин сложил мешок. Тремя увесистыми секциями. Порядок!
По потолку мышкой бегала тётя Кланечка, видимо, собирала на стол. Фантызин с улыбкой смотрел на потолок.
Во сне к Витеньке пришёл в его комнатку ласковый Тетерятников. С бровями удивительными. Как с двумя сладкими саблями, снятыми со стены. Ласково смотрел на спящего Витеньку: «Ничего не бойся, Витенька. Спи спокойно. Тебе будет с нами очень хорошо».
Потом небывало громадной бабочкой летала над Витенькой Алевтина Егоровна Пенкина, махая своим большим бантом как богатейшими ожемчуженными крыльями. «Ни о чём не думай, Витенька. Тебе будет со мной у-удивительно хорошо!».
Витенька во сне улыбался. Тоже с крыльями – высоко подлетал над крылатой попой Алевтины Егоровны.
16. Разгон демонстрантов
Не получающие пенсию с августа месяца, разогретые ноябрьским праздником пенсионеры решили перекрыть коммунальный мост через Серебрянку. Хватит с плакатиками стоять! Мы им покажем!
Однако 10-го ноября в день акции их встретили на подступах к мосту сплочённые ряды милиции. Тогда ветераны, продолжая маршировать, организованно повернули и двинулись назад. Теперь уже к Главному зданию города, к зданию с новым теперь флагом. Сами с прежними знамёнами – красными высокими пьяными, колонной человек в пятьсот. Погодите, подлые жулики и коррупционеры! Вы пустили наши пенсии в свой оборот? Да? Вы нас ещё не знаете!
Рядом с гребущим ногой Туголуковым почему-то шагал Профотилов, логопед из больницы. Далеко ещё не пенсионер. Тучное лицо его с крючкастым носиком от страха, от предстоящего впереди было бледным. Бывшего своего пациента он не узнавал.