– Вы все идите с Пенроуз. Она отведет вас на корабли Ордена. Там вы будете в безопасности.
Кхепри подошла к нему.
– Почему мне кажется, что ты не идешь?
Он глянул мимо нее на маяк.
– Там все еще горит Божий огонь. Пока это так, Назира в опасности. Я не оставлю свое королевство снова. Херату не нужен завоеватель, ему не нужен пророк. Ему нужен тот, кто будет сражаться за него, чего бы это ни стоило. – Он подумал об отце, который предпочел смерть уступке свидетелям. – Даже умереть, если понадобится.
Херату все еще нужен был его принц. Хассану никогда не нужен был Дар или пророчество, чтобы спасти свое королевство. Ему нужна была лишь вера, что он сможет, и вся ярость и надежда, приведшие его сюда.
– Вы серьезно? – спросила Пенроуз, и в ее голосе прозвучало неверие. – Вы собираетесь остаться здесь? Со свидетелями? Вашей тетей?
– Они сожгут город, Пенроуз. Если их не остановить.
– Но как?
– У меня есть план. – Он глянул на маяк. Символ прошлого Назиры. Башня была сердцем королевства. Свет, который привел его домой. – Ты сказала нам в Паллас Атосе, что есть только один источник Божьего света, – сказал он Кхепри. – Если он там, то есть только один способ погасить его. Нам нужно разрушить маяк.
К этому выводу Хассан пришел несколько часов назад, когда впервые увидел, как бледное пламя горит на вершине.
– Это единственный способ, – сказал он.
– Но, Хассан… – начала было Кхепри.
Он взглядом заставил ее замолчать.
– Ты сказала мне на «Крессиде», что у нас всегда есть выбор. Вот что выбрал я, Кхепри. Я остановлю свидетелей.
Это станет его спасением.
Кхепри удержала его взгляд.
– Тогда я тебе помогу.
– Я не могу просить тебя…
– Конечно же, я помогу тебе, – сказала она. – Ты это знаешь. Мои братья все еще здесь, в Назире. Если есть надежда спасти их, я сделаю все, что понадобится.
Он глянул ей в глаза, пока сердце боролось само с собой. Он будет не в силах вынести, если ей навредят. Но и отпустить ее он не мог.
– Я связала свою судьбу с твоей, помнишь? – Она сжала его руку. – Я уже сделала свой выбор, Хассан. Я выбрала тебя.
– И мы. – Хассан поднял взгляд и увидел, что перед ним стоит лейтенант Кхепри, Фаран. – Мы тоже не уйдем, принц Хассан.
Солдаты, собравшиеся позади него, согласно кивнули.
– Нет, – сказал Хассан – Вы должны отправиться в безопасное место, дать нашему народу шанс на жизнь вне королевства.
Фаран покачал головой.
– Что такое народ без родины? Мы приехали сюда, чтобы сражаться вместе с вами, принц Хассан, выступить против свидетелей. Вернуть наше королевство. Так что вот что мы сделаем.
– Вы слышали, что обо мне сказал Иерофан, – сказал Хассан. – Что я такое. Я вас всех обманул. Все это – моя вина. То, что я наделал, – этому нет прощения.
– Это вина Иерофана, – уверенно сказал Фаран. – И вина всех его последователей. Не важно, кем они вас называют, принц Хассан. Мы знаем, кто вы. Мы хотим сражаться рядом с вами. За Назиру.
– За Назиру, – пробормотали остальные.
Хассан все еще не мог в это поверить – несмотря на то, что он сделал, несмотря ни на что, его люди все еще доверяли ему. Все еще верили.
Он повернулся к Пенроуз.
– Значит, решили.
Она сделала шаг к нему, сжав его предплечье. Удивившись, он в ответ сжал ее руку.
– Пусть свет Назиры ведет вас, ваша светлость, – эмоционально сказала Пенроуз.
Он склонил голову.
– И вас.
Последний раз кивнув, оставшиеся члены стражи пошли прочь, пока не стали тремя пятнами на фоне темного неба.
Хассан повернулся к солдатам, ожидающим его приказов.
– На восходе маяк падет.
61Эфира
ЭФИРЕ БЫЛО ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ, когда она вернула сестру из мертвых.
То был ужасный, истощающий год засухи и голода. Привычное количество караванов, проходивших через их город по торговому пути из Тель Амота в Бехезду, уменьшилось, как дождь высыхает на потрескавшейся земле.
Начала распространяться болезнь. Родители Эфиры и Беру быстро сдались ей.
Но когда заболела Беру, Эфире было плевать на предупреждение родителей по поводу использования ее Дара. Их больше не было, и она не собиралась терять еще и Беру. Так что она исцелила ее.
Но Беру снова заболела. И снова. И снова.
И потом наступило утро, когда Эфира отправилась в комнату Беру и нашла ее холодной в постели. Эфира никогда не испытывала горя сильнее, чем то, что накрыло ее в то утро. Оно вырвалось из ее легких и горла, потрясло ее до самых костей.
Ее крики привлекли соседей, которые пришли и обнаружили тело Беру. Эфира знала, что они сожгут его, как и тела остальных. Она дралась и сражалась, пока они оттаскивали ее. И когда она перестала чувствовать холодные пальцы сестры в своей руке, Эфира отключилась.
Она так и не узнала, что произошло, пока она была без сознания. Возможно, это и к лучшему. Когда она очнулась, то лежала возле тела сестры. Нет, возле сестры. Потому что Беру снова дышала. Ее дыхание было прерывистым, поверхностным, глаза дергались под веками. И когда Беру открыла глаза, Эфира поняла, что все вокруг них затихло. Единственным звуком было дыхание ее сестры.
И потом прозвучали первые слова ее второй жизни:
– Что ты наделала?
Они больше никогда не говорили о том дне. Они не говорили о коротком путешествии от их дома через молчаливую городскую площадь, тела их друзей и соседей лежали, словно сломанные куклы, вокруг них. Они больше никогда не говорили о пустых глазах и удушающей тишине.
Тогда Эфира в последний раз шла по деревне. Теперь она вернулась, снова надеясь спасти сестру.
Но боялась, что опоздала.
Она стояла у подножия часовой башни в центре города, прикрывая глаза от восходящего солнца. Плотная ткань закрывала нижнюю часть ее лица, защищая от пыльных бурь.
Кто-то здесь побывал. Об этом свидетельствовала раскопанная земля над утоптанной поверхностью рынка, свежие раны на коре платана, стоящего на краю главной площади деревни.
Да, кто-то здесь побывал. Эфира коснулась грубой коры платана. Крови не было, ничто не говорило о жестокости. Она отказывалась думать о такой возможности. Вместо этого она прошла мимо дерева, следуя по тропинке прочь от площади, вниз по извилистой немощеной дорожке, которую так хорошо знала. Дороге, ведущей домой.
Дом был точно таким, каким она его помнила, вплоть до трещины, бегущей от верхней части окна до плоской крыши. Она почти могла поверить, что если бы прошлась по мощеной дорожке и через арочный вход, то увидела бы, как отец сидит и делает наброски в своих журналах. Что если бы она зашла на кухню, то увидела бы, как мама ругает Беру за синяки и грязные ногти.
Но когда Эфира переступила порог, воспоминание мигнуло и исчезло, словно привидение.
– Беру? – позвала она в темном, пыльном доме. – Беру, ты тут?
Стук шагов нарушил тишину. Эфира бросилась через главную гостиную на кухню. Дверь, ведущая во двор, открылась.
– Беру!
Но человек, стоящий за дверью, не был ее сестрой. Это был Гектор Наварро.
Он смотрел на нее, замерев на месте.
– Что ты сделал с моей сестрой?
Гектор напрягся, на его лице промелькнула злость.
– Я ее не трогал.
– Где она?
– Там, где ее место. Где тебе нужно было оставить ее много лет назад. Прежде чем ты…
Эфира больше не в силах была слушать. Она протолкнулась мимо него, бросаясь во двор, сердце стучало в груди, словно испуганный зверь.
– Беру!
Беру лежала под акацией, ее тело находилось в неестественном положении, словно у соломенной куклы.
Эфира подавилась следующим вдохом, резкий крик боли вырвался из ее горла, когда она застыла. Она пересекла море, чтобы вернуться к сестре, но не могла заставить себя пересечь это последнее расстояние.
– Это сделал не я, – голос Гектора царапнул воздух позади нее. – Тебе вообще не нужно было возвращать ее. Тебе не нужно было ввязываться в дела жизни и смерти. Ты откладывала этот момент больше пяти лет. Ты забрала бесчисленное количество жизней. Теперь все будет правильно.
Эти слова накрыли ее и разошлись, как волны, но Эфира едва их слышала из-за грохота в голове.
Беру не может умереть. Не прежде, чем Эфира доберется до нее.
Ее ноги понесли ее через двор к Беру. Она опустилась на колени, взяла слабую руку сестры и прижала ее к своей щеке. Тихие, разрывающие душу всхлипы сотрясали ее.
Пальцы Беру дернулись, сжимаясь вокруг большого пальца Эфиры.
Эфира сделала отчаянный вдох, прижимая большой палец к запястью Беру, над черным отпечатком руки. Пульс Беру слабо трепетал.
Она была жива. Время еще было.
– Я здесь, – в отчаянии произнесла Эфира, убирая локон с умиротворенного лица Беру. – Я здесь, Беру. Я здесь.
– Тебе нужно попрощаться. Все кончилось.
Эфира вздрогнула от голоса Гектора, тихого, прозвучавшего рядом.
«Почему меня пощадили?» – спросил ее Гектор в камере Паллас Атоса. Эфира забрала всю его семью, но оставила его в живых.
А теперь Беру нужна была еще одна жизнь.
Пальцы Эфиры сжались на запястье сестры. Гектор не был похож на других людей, которых она убивала как Бледная Рука. Его смерть не будет несчастным случаем. После этого возврата не будет.
Но без Беру пути вперед нет.
Она встряхнулась и встала на ноги, лицом к Гектору.
– Не кончено. Все закончится не так.
Все в их жизнях вело к этому моменту.
– Выбор между тобой и ею. Я выбираю ее.
В глазах Гектора мелькнула паника, когда она бросилась на него. Он схватил рукоять меча, вытаскивая его быстрее, чем могла отреагировать Эфира. Он просвистел мимо, и она отшатнулась, поднося руку к щеке, задетой клинком.
Гектор перевел взгляд от нее на клинок, в его глазах было смятение.
– Я…
Эфира снова бросилась вперед, но Гектор уже был готов. С одаренной силой и скоростью он прижал ее к земле, приставив меч к горлу.