Фыркнув, он сказал: «Ну это было еще до того, как я понял, что это будет детский час».
«Сколько тебе лет?», спросил Джон, не глядя на него.
«Девятнадцать», сказал Сног. Он склонил голову в сторону Джона. «А тебе?»
«Восемнадцать». «В феврале», мысленно добавил Джон. «На целый год моложе тебя. Даже не верится, что ты будешь гнать хуйню по поводу этого — ты и сам уж точно не гериатрический случай».
«Дело в том», сказал Карл примирительным тоном, «что ты даже не закончил еще среднюю школу».
«И никогда не окончу», сказал Джон, прямо взглянув на него. «Школа – это такая роскошь, которую я себе позволить не могу».
«Это потому что ты из… Южной Америки?», сочувственно спросила Венди.
Джон уставился на нее на мгновение, а затем рассмеялся; он просто не смог сдержаться. Это было такое типично североамериканское предположение. И все они были так наивно высокомерны!
Но умны. Даже чувствовалось, что они умны. Если бы он мог завербовать их в свои ряды, это было бы очень хорошо.
«Конечно, нет!», сказал он, ухмыляясь. «Я имел в виду то, что у меня просто нет времени, которое я могу потратить зазря».
«Оу», сказал Сног, «выходит, я полагаю, это означает, что мы тоже зря теряем наше время, а?»
«Нет. Это означает, что я – это не вы. Мои способности или талант, если таковой у меня есть, лежат в других плоскостях». Джон встретился с ним взглядом, пока Сног как бы небрежно не отвел взгляд. Возможно, тут и наступило время рискнуть.
«Послушай, кем ты вообще себя возомнил, кто ты такой, парень?», спросил Сног, глядя в потолок.
«Я сын Сары Коннор».
РЕАБИЛИТАЦИОННЫЙ ЦЕНТР «ЭНСИНАС»
Нервозность доктора Зильбермана влияла на всю группу. Большинство участников хмурились и, насупившись, ёрзали, в еще большей даже степени, чем это обычно происходит, когда имеет место отказ от никотина. Они оглядывали комнату в поисках источника такого возмущения, и эти взгляды, как правило, останавливались на Саре, становясь здесь обвинительными. Было ясно, что участникам нравился их доктор.
Это явилось неожиданностью для Сары; она помнила его как высокомерного, словно снисходившего до разговора с пациентами типом, уж вовсе не вызывающим симпатию.
Тут было нечто вроде смешанной группы. Немногие из этих людей были действительно серьезно психически больными. В неплохом состоянии находились те, кто исправно принимал прописанные лекарства. Один тут был излечивающимся бывшим наркоманом. Сара предположила, что она наверняка находится в списке самых тяжелобольных, учитывая ее историю болезни.
Сеанс продолжался уже некоторое время, проходя явно по давно проторенному руслу; участники, похоже, даже не обращали внимания на то, что сами говорили. В итоге обсуждение захлебнулось, и все глаза снова оказались прикованными к Саре.
«Да, я прошу прощения, Сара», сказал, наконец, Зильберман. «Мне хотелось сразу вас представить, но мы довольно быстро сразу же начали. Внимание, группа, это Сара Коннор».
«Привет, я о вас слышал!», сказал какой-то мужчина. «Вы взорвали ту корпорацию, верно?»
Сара чуть приклонила голову, несколько вперед, словно она была этим смущена и она посмотрела сквозь свою ее челку, смущенно улыбаясь. «Боюсь, что так». Выпрямившись, она спросила: «Ну, что я могу вам рассказать?»
Она позволила им вытянуть всю эту историю из нее. Она смущенно изворачивалась, колебалась и заставила их потрудиться и попотеть. Во время всего этого Зильберман просто молча смотрел на нее.
Ну, он всегда видел ее насквозь и мог ее раскусить. Все ее усилия говорить ему то, что ему хотелось услышать, неизменно проваливались. Он знал, что она по-прежнему верила в Скайнет и Судный День — а это, вероятно, означало, что он по-прежнему считал ее одержимой сумасшедшей, склонной к убийствам. Вырвавшись из отделения для буйных, она сломала ему руку, взяв его в заложники и угрожая воткнуть ему в сонную артерию шприц, наполненный средством для устранения засора в трубах, что, вероятно, лишь укрепило его в этом своем убеждении, и видит бог, у него было достаточно времени, чтобы дать рациональное объяснение тому мимолетному зрительному впечатлению от Т-1000, которого он тогда увидел, и который прошел своим жидким телом сквозь дверь из стальной решетки.
Зильберман едва был в состоянии оторвать от нее глаз. Сара Коннор вызывала у него такие чувства, которые заставляли его звонить своему собственному психотерапевту. Ему действительно придется ей позвонить. Кроме того, ему не следовало позволять себе участвовать в ее психотерапии. Именно потому, что он знал, что она не нуждалась ни в каком лечении. Ей нужно было, чтобы ей поверили. Теперь он сам это понимал, и очень даже хорошо, каково это и что это такое на самом деле.
Но этот засранец Рэй только и голосил о том, как хорошо было бы ему с ней встретиться и пообщаться, чтобы дать отпор своим страхам, и так далее. Поэтому он решил сыграть в простого доброго профессионала и включить ее в состав своей группы. Кроме того, он скорее перережет себе вены, чем позволит Рэю увидеть, насколько он был потрясен и напуган.
После ее побега он рассказывал всем, кто его слушал, о том, что видел, и рассказывал в точности. Он совершенно забыл о том, что был единственным, кто остался живым и в здравом рассудке, за исключением Конноров и их друга-гиганта. Поэтому он остался единственным, кто видел, как эта штука или эта тварь протиснулась или прошла сквозь прутья решетки, а затем превратила свои руки в клинообразные рычаги, чтобы открыть двери лифта.
Он видел, как оно абсолютно и полностью игнорировало выстрелы из дробовика, попадавшие прямо ему в грудь.
Разумеется, его отправили в отпуск по состоянию здоровья; также очевидно стало, что больше никто не надеялся, что он вернется. Для них то, что он рассказывал, представлялось лишь тяжелым нервным срывом, вызванным психологической травмой. Никому не хотелось, чтобы душевнобольных пытался лечить безумный доктор.
Хотя, если честно, ему и самому не хотелось возвращаться. Быть нежеланным достаточно неприятно, но Пескадеро стал местом самых страшных событий в его жизни. Поэтому изгнать его оттуда оказалось довольно несложно.
Он сделал длительный перерыв, отойдя от работы, покуда это позволяли сделать имевшиеся у него льготы и сбережения. И так как он не работал с пациентами, то он стал работать над собой, стараясь восстановиться. Он обратился за помощью к психотерапии и охотно позволил врачам убедить себя, что он все это просто вообразил себе. Они заверили его, что, находясь в состоянии вполне понятного ужаса, он повелся, приняв заблуждения своего собственного пациента за чистую монету.
И он с этим согласился.
Со временем кошмары начали исчезать, и его вера в диагноз, поставленный его психотерапевтом, стала твердой. То, что он видел, такого просто не могло быть; поэтому этого и не было вообще. И когда пришло время вернуться к работе, он обнаружил, что его отношение к своей профессии изменилось. Тогда, в прежние времена, речь шла о его карьере; теперь же ему хотелось просто помогать людям. Поэтому он подал официальное прошение об увольнении из Пескадеро и стал подыскивать место в какой-нибудь клинике.
Но после того как стала известна причина его ухода с прежней должности, он получил много отказов. Злая ирония судьбы, смешно. Как они собираются реинтегрировать своих пациентов в общество, если они не хотели возвращать в общество одного из своих коллег?
Но затем один из его друзей рассказал ему об этом реабилитационном центре. И здесь он почувствовал себя достаточно комфортно, он неплохо справлялся со своими пациентами, с работой, которой гордился.
Но теперь здесь появилась Сара Коннор, и ему предстояло все заново пересмотреть. Потому что теперь он понимал, что у него на самом деле не было никакого психического срыва; то, что с ним произошло, являлось лишь частичкой подлинной реальности Сары Коннор.
Сара объясняла: «Доктор Рэй говорит, что теперь, когда я остановила этот проект, и Кибердайн вычеркнул его из списка своих проектов, мне, вероятно, больше никогда не захочется снова уничтожать их предприятие. Он говорит, что с навязчивыми идеями все происходит именно таким образом. Поэтому экспертная комиссия и согласилась разрешить перевести меня сюда до моего освобождения».
«Вам что, придется после этого отправиться в тюрьму?», спросила какая-то женщина.
Сара покачала головой. «Видимо, нет. Поскольку в тот момент я была невменяема».
«Ну что ж, Сара», сказал доктор Зильберман с усталой улыбкой, «будем надеяться, что мы сможем вам помочь преодолеть эту навязчивую идею».
«Спасибо, доктор». Сара неуверенно ему улыбнулась. «Я знаю, я была очень жестока с вами, когда мы раньше с вами сталкивались, и мне хотелось бы извиниться. Мне действительно даже не хочется и представлять себе, что когда-нибудь я снова могу стать такой».
«Думаю, Сара, вы всегда покажете себя с наилучшей стороны», загадочно сказал Зильберман. Он взглянул на свои часы. «Так, группа, на сегодня это все. Мы снова встретимся с вами в четверг». Он улыбнулся, кивнул и встал со своего места.
«А я? Я не смог ничего сказать сегодня», запротестовал какой-то молодой человек плотного телосложения.
«Сожалею об этом, Дэн». Зильберман похлопал его по плечу. «Мы обязательно дадим вам возможность высказаться в четверг».
Когда Сара приблизилась к нему у двери, он наклонился к ней и произнес: «Сара, мне нужно с вами переговорить».
«Ох, а вот я не хочу с вами разговаривать», подумала Коннор. «Прямо сейчас?» Она нервно огляделась.
«Сейчас было бы как раз неплохо». Зильберман указал по коридору на свой кабинет.
Губы ее дернулись, раздвинувшись в широкой улыбке. «Конечно», сказала она и пошла по коридору впереди него.
«Садитесь», сказал он, закрыв дверь кабинета. Затем доктор подошел к своему столу и сел. Он долго смотрел на нее, пока она не почувствовала, что надо обеспокоенно заёрзать.
«После вашего ухода» — он развел руками — «побега, скорее, я долгое время лечился у психотерапевтов».