— Я войду? — Бучила указал на вход в земляную хижину. — Не против?
Маэв даже не моргал, впав в транс или заснув с открытыми глазами.
— Если что, ты разрешил. — Рух протиснулся мимо и согнувшись в три погибели заполз в жилище. Старая шкура, служившая дверью, противно липла к рукам.
Внутри плавала полутьма, пахнущая кислятиной, потом и нечистотами. Свет отвесно падал из круглого отверстия в крыше на выложенный камнями очаг. С потолка свисали пучки сухой травы, вдоль стен стояли полупустые кожаные мешки. Шкуры, наваленные на земляной пол, заменяли постель. На одной из куч лежала молодая маэва и смотрела на упыря огромными глазищами. В них не было страха перед вторжением незнакомца, маэве было на это плевать. Маленькая, острая, почти мальчишеская грудь ходила ходуном, обнаженное тело лоснилось от пота, тонкие руки скрещены на вздувшемся животе. Между бесстыдно расставленных ног сочилось влагой набухшее лоно.
— Ах, вон оно как, — немножко растерялся Бучила. — Извиненья прошу.
Женщина что-то залепетала по-своему.
— Не понимаю, — развел руками Рух. — Может, позвать кого? Ну не буду мешать! Счастливо опростаться. Ребеночку здоровья и процветания! — Бучила выудил из недр балахона грош, положил на видное место и покинул хижину задом вперед. Молчаливый дед все так же сидел, не жив и не мертв.
— У тебя там баба какая-то рожает, — сообщил ему Рух. — Сам знаешь, этим бабам заняться больше нечем, чем беремчатыми ходить. Им только дай волю.
Старик ничего не ответил, и Бучила не удивился. Дед попался дивно неразговорчивый. Значит, большого ума старикан — попусту балаболить не приучен, аж завидки берут. Ну или и правда немой. Что даже еще лучше по нынешним временам. Языком молоть все приучились, а этот сидит, слушает, противоречиев никаких. Благодать.
— Ну давай, дед, не хворай, приятно было повидаться. — Бучила собрался уйти и чуть не заорал от ужаса.
Старик, не меняясь в лице, неожиданно цепко ухватил его за руку и едва слышно, но вполне разборчиво произнес:
— Смерть, впереди одна только смерть.
Он снова окаменел, будто и не было ничего.
Рух выдохнул, осторожно разжал ледяную хватку и сказал:
— Ты это, дед, давай не балуй. Ей-богу, душа в пятки ушла.
И поспешил к нетерпеливо поджидавшим его Захару и остальным. На полпути обернулся, опасаясь, что дедан крадется следом за ним. Маэв сидел на своем месте и смотрел неизвестно куда.
— Ты чего ушел? — озабоченно спросил Захар. Хромого вождя с ними не было. Чекан кидал окружившим его ребятишкам куски ржаной лепешки и азартно кричал:
— По одному подходи, по одному, сукины дети!
— Так, осмотрелся, — сказал Бучила, залезая на лошадь.
— Нечего одному здесь ходить, — предупредил Захар. — Мало ли что.
— Тихо у них. Ну разве дед, сука, наловчился людей ни в чем не повинных пугать. Как у вас?
— У маэвов большой совет. Здесь недалече, верст десять вверх по реке. Все первые вожди и воины там.
— Всей кучей совещаются?
— Только вожди. Но каждый является во всеоружии, себя показать, других посмотреть. Даже если у вождя три калеки драных в войске, он их обязательно приволочет, иначе с ним никто и разговаривать не станет.
— И мы, понятное дело, едем туда?
— Догадливый ты парень, упырь. — Захар тронул коня.
— Ну все, халява кончилась, пошли прочь! — Чекан бросил остатки лепешки в толпу и отправился следом за сотником. Его проводили почетным эскортом и горестными воплями.
— Видели? — ткнул за спину Чекан, когда благодарные поклонники и стойбище скрылись из виду. — Зверята, а понимают добро. Я аж Митьку своего вспомнил, хоть плачь. Два месяца дома не был.
— Я тебе отпуск давал, — напомнил Захар. — Да только что-то вместо дома ты запоролся в Новгороде к блядям и неделю из борделя не вылезал.
— Нечистая занесла, — поклялся Чекан, пряча глаза. — Пойлом дьявольским приворотным опоили и терзали меня.
— Водкой?
— Ей, проклятущей. — Чекан вдруг спохватился, провел рукою по поясу и выматерился: — Ну еб твою мать, клятеныши мелкие, нож сперли!
— Сам сказал, понимают добро, — ухмыльнулся Захар.
— Вернемся, я его отыщу, — нехорошо прищурился Чекан.
— Ага, дураки они, будут тебя поджидать. — Сотник хрипло рассмеялся и, повысив голос, позвал: — Ситул!
Маэв придержал коня.
— Вождь сказал, совет проходит на землях Воинов без лица. Что знаешь о них?
— Карэски ублюдки без чести, — с нотками ненависти отозвался Ситул. — Отродья грязной собаки. Вождем у них Викаро Кровавая Длань, самый подлый маэв по эту сторону великой реки.
— Разве у маэвов это не считается лучшим из качеств? — спросил Захар.
— Чтобы стать вождем, Викаро убил двух родных братьев, — нахмурился Ситул. — Он опасен.
Дальше ехали молча, лесная дорога серой змейкой текла под копыта коней. По правую руку петляла и извивалась река, то прячась в чаще, то посверкивая на солнце зеленоватой гладью мутной воды. В лесу щебетали птицы, над землей стелилось нежное, умиротворяющее тепло. Брошенное стойбище открылось за поворотом. Кровли хижин провалились и поросли еловым молодняком, следы кострищ замыло дождями и талой водой, в траве желтели старые кости и лошадиные черепа.
— Дело рук долхеймов, племени Семи отравленных стрел и их вождя Локгалана, — пояснил Ситул. — Локгалан силен, у него под началом три сотни воинов. Когда-то здесь жили нуэски, жалкие земляные черви. Они пытались возделывать землю, они предали Лесной закон. Локгалан убил мужчин, а женщин и детей сделал рабами. Он обязательно будет на совете.
— Слышал о Локгалане, — обронил Захар. — В последнюю маэвскую войну он сражался против нас.
— Локгалан жесток и коварен. Я покажу.
Маэв свернул с дороги на едва заметную узкую тропку. Впереди забелел просвет и саженей через полста открылась вырубка. Когда-то здесь было поле, Рух отметил редкую поросль низенькой, одичавшей ржи, почти забитую сочной травой. Бучила направил лошадь к странному месту.
— Не ходи, — предупредил маэв, в его голосе чувствовался суеверный страх. — Там злые чары.
— Меня не возьмут, — легкомысленно отмахнулся Рух и подъехал вплотную. К каждому дереву, окружавшему поляну, деревянными гвоздями был прибит мертвый маэв. Тела высохли, зелено-коричневая кожа истончилась и побурела, туго натянувшись на выступивших костях. Жутко скалились черные рты, провалы глазниц насмешливо пялились на гостей. Мертвецы носили следы пыток и истязаний: страшные рваные раны и длинные порезы. У большинства не хватало пальцев, зубов и ушей.
Бучила красноречиво переглянулся с возникшим рядом Захаром. Показательная казнь подозрительно напоминала Торошинку. Не, ну со своими изысками, но все же похоже.
— Почему тела не разложились? — повысил голос Бучила. — Ведь им года два. Должны рассыпаться, а висят.
— Злые чары, я говорил, — издали крикнул Ситул. — Там не надо стоять, духи могут разгневаться. У Локгалана могущественные шаманы и первая среди них Хинтара, Та-что-видела-смерть. Она сохранила тела, чтобы нуэски напоминали всем маэвам про Закон Леса.
— Может, снимем? — предложил Бучила. — Назло этому Локгалану иметому.
— А смысл? — пожал плечами Захар. — Хочешь лезть со своим уставом в чужой монастырь?
— Тоже верно.
Они вернулись на дорогу, оставив позади разоренное стойбище и приколоченных к бревнам высохших мертвецов.
— Если со своими такое творят, могли и в Торошинке набезобразить, — мрачно сказал Бучила.
— А как доказать? — нахмурился сотник.
— Ты у нас власть, давай землю рой. Я тебя предупреждал: замешано колдовство, а у Локгалана шаманы и нездоровая тяга украшать полянки разными трупами. Нет, я, конечно, никого не обвиняю, упаси бог…
— Снова домыслы. Факты где?
— Всесвятоши приедут, живо факты найдут. Они дурью не маются, сразу на дыбу тащат и огнем жгут.
— Будем хватать маэвов без доказательств и пытать, плохо закончится. Если племена взбунтуются, море крови прольем.
Рух промолчал. С выбиванием доказательств он, конечно, погорячился. Захар отлично понимал, что к чему. Полыхнет Пограничье — жди беды. Десять лет назад, во время последней маэвской войны, села и деревни горели на версты вокруг, банды нелюдей вырезали крестьян, грабили, угоняли скотину. Войска усмиряли бунт до зимы, когда выпал снег и неуловимых маэвов стало легче искать по следам. Непримиримые погибли или ушли на восток, оставшиеся принесли клятву верности Новгородской республике. Раны после восстания зализывали долгие годы.
Солнце застыло в зените, лес, пропитавшись теплом, убаюкивал и приглашал отдохнуть. На перекрестке высился земляной холм с почерневшим православным крестом на вершине.
— Братская могила. — Захар, проезжая мимо, снял шляпу. — В полуверсте к северу, в Гнилом урочище, в самом конце войны попали в засаду два десятка разведчиков из третьего полка Лесной стражи. Все полегли, маэвы пленных не брали.
— А они и не сдавались, — еле слышно сказал Ситул.
— Был там? — Сотник ожег маэва пристальным взглядом.
— Слышал, — было неясно, врет Ситул или нет. — Вместе с ними погибли шесть проводников — маэвов из племени Отрубленной головы. О стражах помнят, они герои, их имена вырезаны в Новгороде на гранитной плите, маэвы забыты.
— Мы помним, — обронил Захар. — Да только поговаривают, что проводники-маэвы и завели стражей в засаду. Про это не слышал?
— Про это нет. — Ситул отвернулся.
— Почему нелюдь не разорила могилу? — влез в разговор Рух.
— Маэвы уважают сильных и честных врагов, — пояснил Ситул и напрягся, резко остановив коня.
Впереди показались всадники. Десятка три, а то и больше вооруженных луками и пищалями маэвов перекрыли дорогу.
— Без резких движений, — предупредил Захар. — И говорить буду я.
Поравнялись, Рух затаил дыхание. Если нападут, считай, все, догулялись по лесам и полям. Среди маэвов было несколько женщин. Нелюди были одеты в облегающие кожаные наряды, украшенные замысловатой вышивкой, бисером, косточками и птичьими черепами. Волосы собраны в косы. Возглавлял отряд высокий стройный воин на вороном жеребце, с хищно кр