— Хотелось бы прикинуть, сколько тут померли, а потом поднялись.
— Экая печаль, — отмахнулся Захар. — Все, что ни есть, все наши. И с чего ты взял, что те уже поднялись? Рано им подниматься еще.
— Тела где? — тихо спросил Бучила.
— Давай, нечего стоять. — Безнос ловко избежал вопроса и подтолкнул упыря в спину.
Рух двинулся дальше, заглядывая во все двери подряд и находя везде только следы кошмарной резни. Не было ни чудовищ, ни человеческих тел, и от этого становилось страшней. Только вонь, алые подтеки и учащенный стук сердец находящихся рядом людей. Живых. Пока еще, сука, живых. Они медленно шли, оскальзываясь на подсохшей крови. К гадалке не ходи, трупы уже восстали и где-то рядом попрятались. А может, и превратились в тех жутких тварей, сидевших в часовенке. Хреново чувствовать себя крысой, добровольно сующей в ловушку дурную башку. Щас захлопнется, и только хвостики полетят…
В очередной комнате картина нарисовалась все та же, ничего необычного, и Рух уже хотел уходить, когда уловил едва слышимый шорох. Он шагнул в сторону и указал пистолем на шкаф. Ситул, держа топорик наготове, резко распахнул дверцу, и Бучила лишь каким-то чудом не выстрелил. В шкафу скорчилась худая словно палка бабенка, явно живая и вроде заразой не тронутая, в разорванной в клочья монашеской рясе. В прорехах просматривались иссохшая грудь и выпиравшие ребра. Лицо и тело покрывали глубокие царапины. Судя по всему, монашка сама истерзала себя. Надо же, бывает ведь так, весь монастырь вымер, а эта жива. Судьба крайне странная вещь.
— Сатана, — хрипло выдохнула она.
— Да брось ты, — польщенно хмыкнул Бучила. — Мне до Сатаны еще далеко. Но спасибо.
— Дьявол. — Монашка обессиленно повалилась из шкафа. Поддержать ее никто не спешил. — Я видела Дьявола.
— Ты кто такая? — спросил Захар.
— Я? — В глазах монахини, пустых и пронизанных кровавой сеточкой, мелькнула осмысленность. — Проклятая я, отныне и во веки веков.
— Этим нынче разве кого удивишь? — утешил Рух. — Звать тебя как?
— Марией, — немного подумав, ответила женщина и тут же поправилась: — Сестрой Марией. Ею была. А теперь нет у меня ни имени, ни души.
— Что тут случилось? — Рух пропустил бред мимо ушей.
— Сатана пришел, Сатана, — зачастила монашка. — Воинство нечистое явилось из самого Ада, осквернило обитель святую. Испоганило. Вчера под вечер. — Она передернулась. — Чудища вылезли из-под земли, всех поубивали, одна я и спаслась. И не знаю зачем. Нету Бога-то, слышите? Нету.
Монашка жутко осклабилась и замерла, едва заметно покачиваясь и уставившись в стену. С искусанных, запекшихся коркой губ тянулась тонкая нитка слюны.
— Рехнулась, — вынес очевидный вердикт Бучила. — Оно и немудрено. Живешь себе на всем готовом, горя не ведаешь, помыкаешь послушницами как вздумается, а тут херак, окружающий мир является во всей красоте.
— Баба, чего с нее взять? — пожал могучими плечами Безнос. — С виду чистая, никакой заразы вроде нет. Ситул, забирай ее и тащи к нашим, там внимательно осмотреть и наблюдать. Лучше свяжите на всякий случай.
— А чего он? — возмутился Чекан. — Негоже нехристя со святой сестрой отправлять, мало ли что. Командир, давай я.
На точеном лице маэва мелькнула улыбка.
— Ага, ищи дурака, — фыркнул Захар. — Чтобы я тебе бабу полуголую доверил? Да ни в жисть. Думаешь, башку мне отбили, и я забыл, чего ты два года назад в Бежецке учудил?
— Злопамятный ты, — обиделся Чекан. — А я, между прочим, с той поры раскаялся и на путь исправления встал.
— Горбатого могила исправит, — погрозил пальцем Захар. — Ситул, делай. Обратно не возвращайся, мы задерживаться не станем. С богом.
— Нету Бога, нету, — очнулась монашка. — А Сатана есть, я видела, видела…
— Да-да, там расскажешь всесвятошам, они тебя выслушают, — поддакнул Захар.
— Подожди, — остановил сотника Рух. — Сестра, эй, фшить, — он присвистнул и щелкнул пальцами у монашки перед застывшим лицом. — Сколько вас в обители было?
— Двадцать четыре сестры, — монахиня неожиданно оказалась готова к сотрудничеству и перестала завывать про Сатану.
— Пф, всего-то, — фыркнул Чекан. — Па-адумаешь, экая невидаль, справимся.
— И послушниц сто одиннадцать душ, — добавила монахиня.
— Хр, — Чекан подавился, подхрюкнув на зависть иному поросю.
— Ну естественно, разве могло все пойти хорошо? — не удивился Бучила. — Возле Торошинки в лесу с полсотни шатаются и здесь больше роты сидят. Час от часу не легче.
— Служба такая, — глухо отозвался Безнос. — Ситул, уводи. А мы дальше прогуляться пойдем.
Ситул рывком вздернул монашку на подгибающиеся ноги и потащил обратным путем. Едва скрылись из виду, стенания и плач резко оборвались. Маэв, по понятным причинам, предпочитал сохранить тишину…
Дом покинули через черный ход, оставив за спиной пустые кельи и засохшую кровь. Притихшие, взвинченные и порядком напуганные, быстрой перебежкой подобрались к храму. Паперть была сплошь испоганена багровыми подтеками. Резные, оббитые металлом двери оказались приоткрыты, и Рух, на правах единственного способного различить хоть что-то в любой темноте, одним глазом заглянул в храмовое нутро. Из серой расплывчатой дымки в ночном зрении медленно проявлялись смутные, будоражащие воображение очертания арок, притвора, нефа и толстых колонн. Мутный, болезненный счет сочился из-под купола рваными лохмами и истаивал, попадая в хищную, кромешную темноту, захватившую храм. И в этом мраке перед иконостасом, на площадке, способной вместить сотню молящихся, зарождалась противоестественная, мерзкая жизнь. Хлюпая, разлагаясь, истекая гноем, отращивая уродливые щупальца, клешни, опухоли и костяные наросты полусаженной длины. Копошащееся, стонущее месиво высотой по пояс взрослому человеку. Запах ладана, обычно до краев наполняющий церковь, ощущался слабо и отдаленно, стократно перебитый липкой гнилостной вонью.
— Уходим, и быстро, — внезапно охрипнув, сказал Бучила.
— Чего там? — спросил Безнос.
— Ни хера хорошего. Полным-полна коробушка отборным дерьмом. Все мертвяки местные сползлись и заново поднимаются, как та мразота из часовни.
— Много? — напрягся Безнос.
— До ебеной матери. И еще сверху того. Сука, никогда мне каменные церкви не нравились. Придумали тоже. Была бы как раньше, деревянная, сеном бы обложить да поджечь. А теперь?
— Пороху пудов пять заложить и рвануть, — мечтательно причмокнул Захар.
— А ты, оказывается, умный мужик, — восхитился Бучила.
— Ага, мне бы в Сенате заседать, законы на погибель народу выдумывать, — помрачнел Захар. — Чекан, сколько пороху у нас?
— Фунтов двадцать, — без раздумий отозвался Чекан. — Большого запаса отродясь не возили.
— Ну вот, ступеньки на паперти покорябаем, — вздохнул Безнос. — Может, даже петлю дверную погнем. Ладно, валим отсюда, сейчас с ребятами порешаем, как дальше быть.
Обратно как на крыльях летели, и более-менее в безопасности Рух почувствовал себя, только оказавшись по ту сторону монастырской стены. Мужики-обозники и Лесная стража встретили возбужденным гомоном. Ситула с монашкой видно не было.
— Так, ребята, — перевел дух Безнос. — Дела у нас, как обычно, все хуже и хуже, упырь, расскажи.
— Нечего и рассказывать, — отмахнулся Рух. — Монастырь до отказа забит восставшими мертвяками, и не простыми, а теми, что на торошинском погосте давеча прятались. Сильными, злобными и опасными. Я таких первый раз вижу и, надеюсь, последний. Только вчера умерли, а сегодня уже поднялись и превращаются в какую-то невообразимую срань. Это попросту невозможно, если бы не видел своими глазами. Точно не скажу, но сотни полторы есть. А нас два десятка, не вытянем, как ни крутись. Скопом бы тварей сжечь, да монастырь каменный, сотник взорвать предложил, так пороху нет. Куда ни кинь, всюду клин. — Он покосился на жаркое полуденное солнце. — Последнюю голову на отсеченье даю, ночью мертвякам надоест в церкви скучать, и пойдут они окрестности обживать. Сколько тут деревень?
— Поблизости три, — испуганно откликнулся лохматый бородач. — Значит, наша Куребиха, полторы версты до нее, дальше Житинка и вон тама, за перелеском, Васильевка. — Он махнул в противоположную сторону.
— Тогда нехер тут сидеть, — распорядился Бучила. — Мухой домой, ворота закрыть, вооружиться до зубов, караулы выставить, всех соседей предупредить, костры жечь ночь напролет. Чтоб не погасли. Ясно?
— Ясно, милостивец, ясно. — У мужика задергался глаз, он повернулся и опрометью помчался к телегам. За ним остальные. Защелкали кнутами, заорали матерно, и телеги покатили под горку.
— Всех побьют, — едва мужики отдалились, сказал Захар.
— И сомневаться нечего, — сплюнул в траву Рух. — От обычных заложных отбились бы без труда, а тут дело гиблое, против этих тварей с самострелом и рогатиной много не навоюешь.
— Надо было приказать им все бросить и уходить налегке, — хмуро сообщил Грач.
— Надо было, — согласился Захар. — Да вот упырь иначе решил, а я перечить не стал. Потому как виднее ему. Давай, упырь, объясняй, пошто людишек обрек?
— Вынужденная необходимость, — оскалился Рух. — Деревни погибнут, но, бог даст, мертвяков задержат, может, на ночь, а может, на две, тут уж как повезет. А мы за это время помощь должны привести. И молиться, чтобы мертвяки не расползлись по окрестным лесам. На месте уничтоженных деревень я потом лично поставлю кресты.
— И я тебе помогу, — кивнул Захар. — Стало быть, срываемся за подмогой?
— Ага, во все лопатки, — подтвердил Рух. — Какой у нас тут ближайший городишко с гарнизоном и властью, Волочек?
— Он самый. Там крепость, два драгунских полка и пятый пехотный при артиллерии. Боевого припасу хоть задницей ешь, в случае чего должны продержаться по плану пять полных дней до подхода основных сил.
— Три полка серьезная сила. — У Бучилы чуть отлегло от души. — Если поторопимся, к вечеру будем в Волочке, пока туда-сюда, утром вернемся.