— Хорошие у нас места, — подтвердил Бучила. — А природа какая, а воздух? А если и режут кого, то с уважением.
— С уважением, точно, — понурился Авдеев. — Ох, что делается, что делается… Мертвецы монастырь захватили, горе мне горе. Ох, получу… — Он жалобно всхлипнул. — Прошка-стервец вернется, надо срочно депешу в Консисторию отписать. Господи, надо было с того и начать, вот дурак…
— Во-от, — погрозил пальцем Захару Рух. — Всякому умному человеку по первости приходит именно эта дельная мысль: «В любой непонятной ситуации вызывай всесвятош!»
— Не начинай, — болезненно поморщился Безнос.
— Ну да, чего уж теперь, — отмахнулся Бучила и спросил бургомистра: — А как так вышло, что в вашем славном городке отделения Консистории нет? Ведь положено, я то доподлинно знаю.
— Положено, — кивнул бургомистр. — Пятый год добиваюсь, а воз и ныне там. Говорят, людей не хватает и нигде их не взять. Дожили, в Святую консисторию ни один не хочет идти, всем только балов, пирушек да прочих увеселений срамных подавай. А мы тут страдаем. Хотя, — он на мгновение смешался, лицо озарила странноватая улыбка, — может, и к лучшему, что Консистории нет. Ох, боюсь, Ольга Карловна, голубушка, с ней бы не ужилась. Так и живем, под Богом ходим. Так мало проблем, еще экспедиция эта!
— Экспедиция? — удивился Рух.
— Самая настоящая, из Новгородского университета, — побожился Авдеев. — Две недели торчат, гербарии собирают, каменья, инструментами хитрыми все вокруг меряют, записывают в тетрадочки и слова нерусские говорят. Натуральный профессор, доктор один и пяток студентов. Студенты — озорники жуткие, ночами водку пьют, шляются и песни орут. А уж безобразят, не приведи Господь Бог. Отцу Иллариону дверь измалевали видами обнаженных блудниц, золотаря вином опоили, бочку угнали и говнище перед ратушей вылили, девицам и дамам проходу не дают, три дуэли с городскими затеяли, поранили двоих. Так это еще ладно, студенты и банды шалят, эка невидаль. Так вчера еще пропали беженцы, Новгород, слыхали, две сотни прислал? Будто у нас тут молочные реки и кисельные берега. Ладно, мы люди подневольные, приготовились принимать, место выделили, лагерь организовали, кухню наладили. А они пропали вчера. Из Мурино вышли, а в Волочек не пришли.
— Как не пришли? — вскинул бровь Безнос.
— Испарились. Жандармы сегодня тракт прочесали, нет никого. Двести тринадцать душ обоего пола по последнему пересчету. Фить, и улетели. Если следы и были какие, замыло дождем.
— Заблудились? — выдвинул версию Рух, держа в памяти происшествие 1643 года, когда на пути из Новгорода в Бежецк пропала целая рота солдат двенадцатого пехотного полка. Две недели искали: полиция, жандармы, Лесная стража, да еще согнали окрестных крестьян. Без толку все. С концами сгинули. А еще через неделю возле Нефедовки пастухи наткнулись на четверых одичавших, обезумевших человек в изодранных солдатских мундирах. Из них двое умерли на следующий день, один совсем из ума выжил, бился в судорогах и выл, и только последний пришел в себя и открыл тайну пропавшей роты. Оказалось, свернули не туда, потеряли дорогу и угодили в болота. Кто утонул, кто пошел нечисти на прокорм. Вот такие дела. Года через три охотники нашли на крохотном островке в Талицкой топи множество растащенных зверьем костяков. Одних черепов четырнадцать штук. И россыпь латунных пуговиц со знаками двенадцатого полка.
— Может, и заблудились, — кивнул Авдеев.
— Если с тракта по дури свернули, то все, пиши пропало, — подтвердил Бучила. — Зато не надо кормить. Вы им случайно не давали своего проводника? Ну чтобы куда подальше завел?
— Бог с вами, — поежился бургомистр. — Можно ли такое удумать?
— Ну мало ли как, времена нынче жестокие, — пожал плечами Бучила. — Лишние рты никому не нужны. Будем верить, что с беднягами все хорошо. Да и до них разве сейчас? Что будем делать с мертвяками в монастыре?
— Решать надо, решать. — Авдеев прислушался. Из коридора донеслись топот и металлическое бряцанье шпор. Дверь распахнулась, и в кабинет промаршировал офицер в треуголке и зеленом драгунском мундире. Немолодой, с морщинистым, обветренным лицом, при сабле и в до блеска начищенных сапогах. Рыцарь, сука, без страха и упрека. Словно с картинки.
— Бургомистр, — офицер чуть поклонился. — Господа. Капитан-лейтенант семнадцатого драгунского, Петр Сингаревский.
— Сотник Захар Проскуров, «Волчьи головы», — представился Безнос. — А это Рух Бучила, Заступа и по совместительству вурдалак. Под моей командой.
— Вурдалак и «Волчьи головы», — присвистнул капитан. — Чую, пахнет жареным.
— Не просто пахнет, воняет, — отозвался Бучила, изучая офицера пристальным взглядом. На вид лет пятьдесят, а всего лишь капитан-лейтенант. Чет не задался рост по карьерной лестнице. Связей нет. Или амбиций. Или задницы лизать не умеет. Или дурак.
— Покровский монастырь захвачен живыми мертвяками, мы только оттуда, — пояснил Захар. — Нам нужны рота или две, лучше при пушках, окружить святую обитель и всех перебить, пока по округе не расползлись.
— Ах вот оно как. — Капитан разом приуныл. — Не все так прос…
Договорить не успел, в коридоре снова раздались шаги: легкие, невесомые быстрые. Звучная дробь каблучков, тут уж не спутать ни с чем. И тяжелый топот вослед.
— Ольга Карловна, — поежился бургомистр. — Быстро-то как.
— Господи боже! — Сингаревский побледнел и поспешно отпрыгнул от порога, словно в кабинет должен был ворваться взбесившийся пес.
— Прошу, ваше сиятельство, вас ожидают, — угодливо пролебезил Прохор.
— Пшел вон. Не нервируй меня, — отрезал женский голос, низкий, спокойный и властный, живо рисующий картину бой-бабы весом пудиков в семь и гренадерского роста.
Дверь распахнулась, и Рух не смог подавить удивленный смешок, увидев невысокую и худенькую черноволосую женщину, похожую на злобного подростка и немножечко на ворону, в темно-синем платье с корсетом, приоткрывающим грудь, в чулках и шляпке с вуалью. От нее веяло колдовством с такой силой, что у Руха по спине побежали колючие огоньки. Он уже догадывался, кто перед ним.
— Ну, чего расселся, деревенщина, уступи место даме. — Она с ходу турнула Захара и опустилась в кресло, закинув ножку на ножку. — Ну, звал, что ли, Алешенька?
— Звал, Ольга Карловна, звал, — казалось, бургомистр перестал дышать.
— А я пришла. — Женщина обворожительно улыбнулась. Так волк улыбается ягненку, случайно встреченному в лесу. — Редко ты зовешь меня, Алешенька. Я уж думала, позабыл.
— Позабудешь тут, как же. — Авдеев шумно сглотнул. — Такое дело, голубушка, совещанье у нас. Капитана Сингаревского вы знаете.
— Видела где-то, — милостиво кивнула колдунья. — Ах, точно, на маскараде у Танзеевых на меня пялился, как на племенную кобылу. И не осмелился подойти.
— Ничего я не пялился, — сконфузился капитан. — Взглянул пару раз. Костюмчик у вас примечательный был.
— Обычная амазонка, — фыркнула колдунья. — Коротенький хитон, маска совы, обнаженная правая грудь для удобства стрельбы из лука, только и всего. И ничего страшного, на меня все тогда пялились.
— А потом вы шампанского перекушали и принялись в Петра Ивановича из лука стрелять, — поежился бургомистр.
— И ведь попала! — расхохоталась женщина. — Разве я не чудо?
— Чудо, Ольга Карловна, истинное чудо, — согласился Авдеев. — Давайте отвлечемся от воспоминаний, вы уж простите, голубушка. Господа, разрешите представить, маркиза Ольга Карловна Илецкая, Заступа Вышнего Волочка. Прошу, кхм, любить и жаловать.
Первые опасения полностью подтвердились. Напротив Бучилы вольготно расположилась личность известная и не сказать чтобы с положительной стороны. Колдунья Ольга Илецкая, особа, по слухам, взбалмошная, высокомерная и сволочная. В Волочек сослана два года назад, из столицы, после неприятного случая со смертями и грандиозным скандалом.
— Захар Проскуров, — представился Безнос. — «Волчьи головы».
— Рух Бучила, — заранее настраиваясь на неприятности, сообщил Рух. — Заступа села Нелюдова.
— Батюшки мои, Заступа! — изумилась Илецкая. — Дай угадаю, упырь?
— Вурдалак.
— Ой как интересно. — Колдунья подняла вуаль, открыв смазливое, ярко накрашенное, кукольное личико с чуть длинноватым носиком, тонкими губами и синими холодными глазами отъявленной стервы. На вид от шестнадцать до сорока. С ведьмами такое случается. — А я как зашла, сразу запах почуяла, думаю, то ли вурдалак рядом, то ли кто-то издох.
— Ага, мне тоже показалось, что где-то рядом мелкая сучонка затявкала, — Бучила легко пошел на конфликт.
— Надо же, смелый какой, — восхитилась Илецкая. — Я же тебя в порошок сотру, дурака.
— Нет большей глупости, чем пугать мертвеца, — ухмыльнулся Бучила. — И мне с тобой, ведьма, лаяться не досуг. Мы тут по делу, Покровский монастырь захвачен заложными.
— Покровский? — удивилась колдунья.
— Почти двенадцать верст от Волочка, сударыня, — угодливо подсказал Авдеев. — Святая обитель с мощами преподобной Ирины.
Рух пренебрежительно фыркнул. Господи, вот Заступы пошли, она же ведать не ведает, какие на ее земле монастыри.
— Чего ты хоркаешь? — прищурилась Илецкая.
— Заступа должен знать, где что у него.
— Тебе надо, ты и знай, — огрызнулась она. — Я тут временно, скоро упорхну из этой деревни и забуду как страшный сон. А ты будешь гнить среди этих березок, дерьма и сена до скончанья веков. Оттого желаю тебе жизни подольше, упырь. Так что там с монастырем?
— Долгая история, и третий раз повторять времени нет. Смертоубийство случилось в монастыре, примерно полторы сотни трупов, и все уже поднялись.
— Полторы сотни, — рассмеялась колдунья. — И я так понимаю, вы сюда, поджав хвосты, примчались помощи просить? «Волчьи головы» и упырь, мнящий себя Заступой? Не смогли с кучкой заложных управиться?
— Это не простые заложные. — Рух распустил завязки и вытряс на пол отрубленную башку. Страшная, раздутая, отрастившая огромные клыки голова уставалась на колдунью пустыми, затянутыми пленкой глазами.