— Они изменяются, — пояснил Бучила. — Отращивают конечности, щупальца и костяные шипы на зависть иному мечу. А еще быстрые и крайне живучие. Их останавливает только лишняя дырка в башке или перерубленный напрочь хребет.
— Страх какой, — перекрестился Авдеев.
— Ну не совсем обычные, тут соглашусь, — кивнула Илецкая. — Но это ничего не меняет. Настоящий Заступа бы не сбежал.
— А я не сбежал, — парировал Рух. — Предпринял тактическое отступление. Мне эти полторы сотни заложных до известного места. На чужой территории не работаю, вдруг ты обидишься и скандалить начнешь. Шутка ли, самой великой Ольге Илецкой дорогу перейти. Кодекс Заступиной чести и всякое такое.
— Кодекс, — отмахнулась колдунья. — Значит, я благодарить тебя должна?
— В ноги упасть.
— Хватит уже, — прервал свару Захар. — Нужно срочно возвращаться, пока зараза не расползлась. Мы сюда не лясы явились точить. Дайте нам два эскадрона, конную батарею, пороха и боеприпасов. Все, больше ни о чем не прошу.
— Да я бы с радостью, — простонал Авдеев. — Петр Петрович, скажите.
— Двух эскадронов нет, — хмуро отозвался капитан Сингаревский. — Вернее, есть, но это весь наличный состав. Гарнизон выведен из крепости девять дней назад, полки убыли на учения в полном составе, включая штаб, артиллерию и обоз. У меня всего два эскадрона неполного состава, из них половина рекруты первого года службы. И строгий приказ ни при каких условиях крепость не покидать. Даже если московиты границу перейдут.
— Да еб твою мать! — не сдержался Безнос. — Вы тут сговорились все, что ли? Вечно все через сраку идет!
— Успокойтесь, лейтенант. — Сингаревский чуть побледнел. — Так уж вышло. Единственное, могу отправить нарочного в Бежецк, просить разрешения на выход из крепости.
— Сутки туда, сутки обратно, — прикинул Бучила. — Идеальный вариант. За это время мертвяки подъедят округу, и вместо полутора сотен их станет в три раза больше. И если эта орава припрется в Волочек, а деваться ей в принципе некуда, нас ждут веселые времена. И надо учитывать пропавших беженцев. Вполне допускаю, что они попали в лапы заложным. Тогда смело плюсуйте еще пару сотен.
— Больше ничем помочь не могу, — отрезал капитан. — Посылаем за помощью и ждем в крепости, а там как пойдет.
— Никого ждать мы не будем, — сказала Илецкая и слегка прищелкнула пальцами, породив язычок рыжего пламени. — Мальчики, беру мертвецов на себя, вам останется взять метелки и пепел в кучку смести! Выдвигаемся немедленно. Дайте только даме собраться.
Немедленно растянулось на три с половиной часа. Илецкая затворилась у себя и признаков жизни не подавала. Торопить ее поостереглись после предупреждения Авдеева, что, если ее разозлить, можно случайно сгореть. Прецеденты бывали.
Вышла колдунья веселая, немножечко взвинченная, видимо, под чем-то увеселительным, облаченная в охотничий костюм, ботфорты и шляпу с пером. Женщина, чего с нее взять. Хоть и колдунья, а все ж человек. Ладно хоть лошади отдохнули, да раздобрившийся Сингаревский подкинул десяток своих. Вышний Волочек покинули в молочных сумерках, наполненных тревогой и стрекотом птиц. С озера стелился серый, пахнущий ряской туман, зыбкой полосой срезая прибрежные ивы и камыши. Зубчатая вершина елового леса тонула в усыпанных звездами небесах. Ехали в полном молчании, впереди Захар, за ним егеря, в середке Рух и Ольга Карловна и замыкающими опять егеря. Изредка брякала сбруя, да несся глухой перестук конских копыт. Бучила чуял, как у людей неистово бьются сердца. Все ждали битвы и надеялись успеть. Успеть спасти Грача и всех остальных. И по правде говоря, шансы на счастливый конец значительно возросли. Пускай без солдат и пушек, но присутствие колдуньи внушало надежду. Про Илецкую Рух слышал в основном только гадости и в эти гадости верил, да и личное знакомство все подтвердило, но так или иначе большая удача иметь под рукой одного из сильнейших пиромантов Новгородской республики и обозримых окрестностей. Если придется, такого жару даст, залюбуешься. Всегда приятно, когда на твоей стороне колдунья, умеющая швыряться огнем. Сумасшедшая, правда, но кто без греха? Среди колдовской братии вообще нормальные наперечет, а те, кто и есть, только прикидываются. Долгий век и магический дар не оставляют места для здравомыслия, каждый рано или поздно сходит с ума. Такова цена. Про Илецкую он в основном знал от незабвенной графини Лаваль, та по приезде непременно рассказывала все новости новгородского высшего общества, а уж про своих товарок тем более. Два года назад Илецкая закрутила роман с одним из членов Сената, а в один несчастный момент застала его в постели с другой. В итоге дом сгорел дотла вместе с незадачливыми любовниками. А гордая и обманутая в чувствах колдунья удалилась к себе. Нет, ну это каким надо быть дураком, чтобы изменять сбрендившей ведьме? Хотя, с другой стороны, угроза постоянной мучительной смерти наверняка добавляла интрижке пикантности. По закону Илецкую за двойное убийство, совершенное колдовством, ждал, что иронично, костер, но смертный приговор по личному распоряжению канцлера заменили бессрочной ссылкой. Как-никак, а Ольга Илецкая — герой последней новгородско-шведской войны, в битве при Пскове своим огнем спасшая левый фланг республиканской армии. Такие дела…
Версты тянулись одна за другой, лес тонул в кромешной настороженной темноте. Ухали совы, светились зеленым коряги и сгнившие пни. В чаще танцевали и прыгали едва заметные огоньки. Где-то вдали выли волки, созывая родичей на охоту и пир. Скверня, жуткая, опухшая, напоминающая утопленника, величаво парила над головой. И казалось, ночной дороге не будет конца. До монастыря осталась примерно половина пути. И тут горизонт на северо-востоке полыхнул слепящей, багрово-малиновой вспышкой…
Глава 8Небеса цвета пролитой крови
Покровский монастырь в ночной темноте казался огромным затаившимся зверем, молчанием и пустотой нагоняя беспричинную жуть. Хотя какую там беспричинную, на хрен? Самое поганое знать, что внутри кроется с полторы сотни этих самых причин: гнилых, злобных, смертельно опасных причин. Грач перевалился на другой бок, чувствуя холод, идущий с земли. От долгого вглядывания в ночь болели и слезились глаза. Он уже третий час валялся на пригорке в полу ста саженях от монастыря, взвалив на себя обязанность передового дозора. Он да парнишка Сергейка из деревни Куребихи, взятый с собой.
Налетающий ветерок играл листвой одинокой березы, в ближнем перелеске надрывались козодои, горизонт за спиной горел алым пятном. В Куребихе, как Захар и наказывал, с сумерками запалили огромный костер. Грач велел, а деревенские вопросов не задавали, доверившись военному человеку. И совершенно зря… Зарево мигало и переливалось, призванное привлечь мертвяков. Без костра, глядишь, и мимо бы прошли, а так потянутся как мотылечки на свет. Огромные, мерзкие, разложившиеся мотыльки. И было понятно, что деревне конец. А деревенька хорошая, ладная, семь дворов, бани, сараи, все как положено. Жили себе, не тужили, пахали землю, женились, радовались и плакали, рожали детей. А теперь, эх…
У самого Грача не было ни дома, ни жены, ни детей. Пятый десяток разменял, а кроме двух пуль в спине и наконечника стрелы под ключицей, ничего не нажил. Родился в Копорье, отец горбатил на верфях, мать до изнеможения полоскала чужое белье, успевая рожать между делом без счету детей. Грач сызмальства помогал отцу, рано познал плотницкое и корабельное ремесло, приучился к охоте, бил осторожную белку тупой стрелой, чтобы ценную шкурку не повредить. Рос ловким, шустрым, себе на уме. Родительской доли не жаждал, и в шестнадцать лет, когда начали в очередной раз с улицы рекрутов набирать, шагнул из строя недорослей вперед. Попал в Лесную стражу, о чем никогда не жалел. Пока простые солдатики маршировали на плацах, гладили форму и пудрили парики, старшие товарищи учили Грача и других счастливчиков убивать, выслеживать и выживать. Из десяти новобранцев к концу обучения оставалось пятеро. Лучшие из лучших. Последнее испытание под издевательским названием «Прогулка» навечно отложилось в душе, шутка ли, сорок четыре версты непролазных чащ и болот, кишащих нечистью всех мастей, которые нужно преодолеть за два дня и одну ночь, скрываясь от патрулей. Ни еды, ни воды, только карта с отмеченными точками, каждую из которых нужно найти. Смерть испытуемого — обычное дело. Грач выжил и дошел до конца, получив на шею заветную татуировку с оскаленной волчьей башкой. Дальше затянула служба — выискивал шведские шайки в балтийских лесах, ходил в рейды на московитов, выжигал Скверну возле Плетей, дрался с падальщиками, участвовал в последней маэвской войне. Свою жизнь не берег, чужими не дорожил, без крови, убийств и походов не видел себя. Десяток медалей, два «Александра» за храбрость, почетная пенсия не за горами, и вот, придется помирать в битве за неприметную деревню Куребиху. Песен о таковском не сложат…
— Дядька Григорий, а дядька Григорий, — Сергейкин шепот оторвал Грача от раздумий. — Глянь, вродь движется что.
— Где? — вскинулся Грач.
— Левее ворот, на стене.
Грач пригляделся и почувствовал, как по спине бежит предательский холодок. В обманчивом синеватом свете Скверни на гребне монастырской стены шевелилась бесформенная, жуткая тень. Тень набухала и дергалась, превращаясь в безобразную опухоль. От массы отделился кусок и свалился вниз. В ночной тишине послышался сырой шлепок. Следом упал еще кусок, за ним еще и еще. У подножия стены поднимались исковерканные, изломанные фигуры, вставали на ноги и неуверенно ковыляли в разные стороны. Началось.
— Уходим, — шепнул Грач, ползком сдавая назад.
— Они это, они? — испуганно затараторил Сергейка.
— Мертвяки, чтоб пусто им было. — Грач скатился с пригорка и принялся торопливо отвязывать похрапывающего коня. — Вихрем, малой, а то сейчас схватят за жопу.
Сергейка ойкнул и лихо заскочил на стреноженную рядом кобылу. Они летели через поле к дороге, а монастырь за спиной, словно портал в преисподнюю, исторгал из себя ожившее, злобное мясо. Копыта ударили по укатанной колее, Грач мельком оглянулся, но увидел только высокую свечу колокольни с тускло поблескивающим крестом. Быстрее, быстрее…