тонких червей. Белесые, заплывшие буркалы смотрели безразлично и страшно. Грач вытащил оставшийся пистоль и с усилием щелкнул замком. Сердце билось пойманным зайцем, глаза заволок кровавый туман. Мертвяк сдавленно захрипел и заторопился, коротко переставляя узловатые лапы и прищелкивая пастью, отвисшей до середины груди. Грач поднял пистоль, но выстрелить не успел, прикрыв руками лицо. Далеко-далеко на севере горизонт взорвался ярким, малиново-алым огнем. Земля затряслась, и ветер злобно завыл, срывая солому и дранку с разлохмаченных крыш. Стало нечем дышать, а воздух раскалился, словно уголья в печи. Грач со стоном разомкнул веки и не поверил глазам. Твари замерли, уставившись на вспышку, просто стояли и завороженно смотрели. А потом, все как одна, забыли про амбар и раненого человека и пошли туда, где горели и плавились небеса.
Землю тряхнуло, лошадь фыркнула и пугливо присела, Рух нелепо взмахнул руками и завалился назад. Грянулся на спину так, что вышибло дух, а перед глазами побежали цветные круги. Кобыла затраханная, мать ее в перегиб… И сам кавалерист, каких поискать…
Бучила заворочался, словно перевернутый жук, отталкиваясь каблуками и лапая дорожную пыль. Абсолютно не понимая, что случилось, и готовясь к самому худшему. Просто так небеса не взрываются…
— Отдыхаешь, упырь? — сквозь шум в ушах донесся насмешливый, но явно напряженный голос.
Рух продрал очи и увидел над собой Илецкую на взволнованном, подрагивающем боками коне. Вдали, во всю видимую ширь горизонта, расцвел огромный, пылающий ледяным жаром бутон. Ночная тьма превратилась в болезненный, рваный рассвет. Перекошенное лицо колдуньи белело узким пятном, глазищи сверкали, как у чахоточной. Егеря успокаивали коней и встревоженно перекрикивались. Где-то басил Захар. Что характерно, все, кроме одного дурака, остались в седле. Какой же, сука, позор.
— Ага, дай думаю полежу, — проворчал Рух. — У тебя, кстати, кровь.
— Где? — Илецкая дотронулась до лица и скривилась, вляпавшись в вязкую жижу под носом. — И правда.
— Что это было? — Рух взгромоздился на подгибающиеся ноги. Слепящая вспышка угасла, размазав по горизонту громадное багрово-алое пятно с нездоровой, изорванной и вихрящейся кромкой. Там словно всходило новое солнце.
— Понятия не имею. — Илецкая достала надушенный платок и промокнула под носом. — Кто-то фейерверками балует.
— Точно, — согласился Бучила и чуть не упал. Из него словно вытянули все кости, и лишенное опоры мясо захотело растечься по сторонам.
— И тебя проняло? — Илецкая зашипела от боли. — Башка сейчас лопнет. Что бы там ни сверкало, оно имеет колдовскую природу. И мощность необычайная.
— Да я догадался, — поморщился Рух. Стало чуть легче, но мозг кипел, грозя разорвать голову на куски. Во рту стоял противный кислый привкус. Так это вурдалаки еще не особо чувствительны к чародейству. Каково сейчас колдунье, оставалось только гадать.
— И из ушей тоже течет, — возмутилась Илецкая. — О господи, изгадила новый костюм. Твою мать!
— Вы видели? — Из пепельных сумерек выскочил Безнос. Конь под ним выплясывал, перебирая ногами. — Видели, нет?
— Не, ничего не видали, — зло отозвался Бучила. — Тишина кругом и благодать! Ты сдурел, что ли, совсем?
— Да ну, — отмахнулся Захар. — Че ты меня слушаешь? Херню с перепугу несу. Вот это жахнуло! Думал, ослепну.
— Знатно рвануло, — согласился Рух. — И наша подружка утверждает, будто тут замешано колдовство.
— Никакая я вам не подружка, — огрызнулась Илецкая. — Следи за языком, наглый мертвяк. И да, это чистое колдовство.
— Этого говна еще не хватало. — Захар грязно и витиевато выматерился. — Простите, сударыня.
— Да ничего, весьма образное и точное описание ситуации. Не хватает всего пары слов, — отмахнулась окровавленным платком Илецкая и добавила таких матюков, что даже видавшие виды «Волчьи головы» стыдливо потупили глаза.
— В лесу где-то ахнуло, — отчитался подъехавший Чекан. — Верст двадцать от нас, точнее сейчас не скажу. Чего делать будем, командир? Мы из наших ближе всего. Не считая волочковского гарнизона. Но эти финтики из крепости носу не высунут. По уставу, значит, мы должны доглядеть, как самые близкие к месту.
— Доглядим, — откликнулся Захар. — Но сначала в Куребиху. И быстро…
До Куребихи добрались еще затемно. Загадочная багровая вспышка к этому времени поблекла, растворилась и потеряла цвета. На месте яркого зарева от земли до небес осталось багровая муть. Расплывчатое, едва заметно мерцающее и жуткое. Не горели леса, не поднимались клубы черного дыма, будто и не было ничего. И от этой неизвестности становилось только страшней. За всю свою долгую жизнь Бучила и близко похожего не видал. Шутка ли, будто новое солнце посредине ночи взошло. Воздух полнился тревогой и ощущением приближающейся беды. Беды большой, грозной и неминуемой. От тревожного чувства по позвоночнику бежали колючие искорки. В мыслях боролись два противоположных желания, голос разума требовал брать ноги в руки и валить как можно дальше от всей этой непонятной херни. Убежать, спрятаться и забыть. Голос сердца молил поскорей добраться до места вспышки и все осмотреть. И своровать, вдруг чего плохо лежит. И голос сердца начинал потихонечку побеждать…
Деревня выплыла из предрассветных сумерек зубьями тына и остроконечными верхушками соломенных крыш. Куребиха стояла, и это внушало призрачную надежду. Вдруг мертвяки, чем черт не шутит, до сих пор остались в монастыре? Ан нет, не остались… Возле обочины в свежеоткопанной яме вяло шевелилась нанизанная на колья бесформенная тварь грязного, буро-зеленого цвета. Комок разлагающейся плоти, змеящихся отростков и растрескавшихся костей. Тварь сипела, тараща огромные, мутные глазищи.
— Никак Грача работа, — предположил Чекан. — Он мастер всякие паскудные штуки устраивать.
— Похоже на то, — согласился Захар.
— Добьем?
— Пущай подергается, успеем. С дороги не уходить, хер знает, сколько там ям.
Подъехали ближе и сразу отметили следы нешуточной схватки. Куребиха оборонялась, насколько хватило крохотных сил, бревна ограды покрывали глубокие царапины, под стеной растеклось кровавое пятно, валялись куски мяса и широкий короткий тесак. Чуть дальше распластался заложный, раздавленный сразу парой огромных камней. Ворота были закрыты, и по знаку Захара два егеря перемахнули с седел на тын и скрылись из виду. Лязгнул засов, створки скрипнули и разошлись, открывая деревенскую улицу. За плетнями неистово лаяли псы, в сараях возился, мычал и блеял всяческий скот. Пронзительно разорался петух, предчувствуя скорый рассвет. Не было только людей.
— Обман, кругом обман, — сокрушенно вздохнула Илецкая. — Ну и где ваша обещанная армия живых мертвяков? Я, что ли, зря стирала задницу всю ночь напролет?
— Видимо, зря, — отозвался Бучила, сам пытаясь разобраться, какого хрена тут все же произошло. Он слез с лошади и размял одеревеневшие ноги. Явно заложные здесь побывали, тут не надо особо умным быть, чтобы понять. Но куда делись? Почему скотина живая? Одни вопросы, а ответов попросту нет. Могли, конечно, по погребам от солнышка спрятаться, так ведь и солнце еще не взошло, горизонт на востоке едва позолотился туманной каймой. Егеря по приказу Захара осмотрели две избы и никого не нашли.
— Командир, сюда! — послышался отрывистый крик.
Егеря столпились, тихонько переговариваясь и снимая шапки с голов.
— Отмучился, раб Божий.
— Вот и свиделись.
— Близко не подходи.
Рух протиснулся, раздвигая плечом мужиков, и сокрушенно покачал головой. На земле, привалившись к заборчику, сидел и слабо шевелился человек со страшно изуродованным лицом. Вместо нижней челюсти осталась окровавленная дыра, лохмотья кожи и вывернутые наружу остатки зубов. Темя превратилось в кашу из осколков черепа, ошметков мозга и слипшихся от сукровицы волос. Целыми, самым удивительным образом, остались только глаза. Широко открытые, мутные и такие знакомые… Грач. Рядом валялся пистоль. Кираса с правой стороны была пробита, в рваном отверстии засохла багровая корка. Картина вырисовывалась ясная — десятника поранили заложные, и он выстрелил себе под гортань, думая, что не разделит ужасную участь ожившего мертвеца. Он ошибся. Смерть забрала его, пережевала и выплюнула назад. Грач сдавленно засипел, пуская черные слюни, и попытался встать. Получилось хреново, он ожил совсем недавно и был неуклюж, неловок и слаб.
— Вот и свиделись, Гриша, — рядом застыл Безнос.
— Не дождался он нас, — виновато сказал Чекан и потащил из-за пояса пистолет.
— Постой, — удержал его Захар. — Я сам.
— Давайте спалю, и дело с концом, — предложила Илецкая. — Только пепел взлетит.
— Не смей его трогать, ведьма, — обронил Захар, и не было в его тоне угрозы, а только лишь тихое, неуловимое предупреждение, от которого даже у Руха мурашки побежали по мертвой спине. Илецкая, и та, вроде приготовив отповедь, прикусила язык.
Захар примерился и рубанул топором, попал хреново, голова повисла на коже и вздувшейся мышце. Безнос ударил еще раз, и голова Грача свалилась к ногам. Тело дергалось и пыталось сцапать Захара. Пальцы, пока еще без когтей, нащупали полу мундира и жадно потащили к себе. Безнос вырвался и ушел не оглядываясь. Обезглавленное тело завалилось набок, засучило ногами, дернулось и затихло.
Захара Рух догнал только возле приземистого, наглухо закрытого, сложенного из толстенных бревен амбара в самом центре деревни. Говорить Бучила ничего не стал. Толку от слов, все понятно и так. Терять боевых товарищей поганая доля. Жрешь с человеком из одного котелка много лет, спишь бок о бок, стоишь с ним в одном строю под градом картечи, делишь добычу, трахаешь одних и тех же баб, вместе костлявой смеешься в лицо. Братство, спаянное кровью сильней всяких родственных уз.
— Эй, есть кто живой! — Бучила пнул воротину носком сапога.
— Есть, — с задержкой отозвался изнутри мужской бас. — Мы-то живые, а вот с вами вопрос.