— И мы живые, — почти и не соврал Рух. — Лесная стража, а при ней Заступы нелюдовский и волочковский, прибыли заложных обратно в могилы сгонять.
— Лесная стража и Заступы? — ахнули в амбаре. — Погодьте, чичас.
Воротина разошлась, и в грудь Бучиле приветливо уставился взведенный самострел. Бородатый плотный мужик, скрытый в полутьме, недобро нахмурился. За ним толпились мужики, бабы и любопытная ребятня.
— А ну-ка назад, я посмотрю.
— Гляди, за погляд деньгу не берем. — Рух послушно отступил на пару шагов. Деревенские лиха хлебнули, нервишки ни к черту, может ведь и пальнуть.
— Лесная стража, — представился Захар.
— Ага, вижу, — кивнул мужик, рассмотрев волчью голову. Но арбалет не убрал. — Я Кондрат Багалой, староста здешний. Ох, ребятки, сколько страху мы натерпелись, попрощались уж с белым светом, страшилища как полезли, как полезли с разных сторон…
— Потом внукам заливать будешь, как в амбаре геройски сидел, — не вытерпел Рух. — Заложные где?
— Убрались, — отчего-то виновато улыбнулся Кондрат. — За тын перелезли, в стены взялись колотить, выли, орали. Мы уж, чего греха-то таить, хотели дитев придушить, чтоб не досталися на съедение тварищам, а тут небеса залило огнем, все горело, все. Светло аки днем. Глядим, а мертвяков нет. Никак Бог помог.
— Ну конечно, кто, кроме него, — ухмыльнулся Бучила. — Но и вы сами, смотрю, не сплошали. Живы, здоровы, и детишек душить не пришлось. Хотя ведь так и подмывает порой.
— Солдат с нами был, — буркнул Кондрат. — Из ваших, стал быть, из «Волчьих голов». Ох и боевой мужик, двух тварей точно посек, а сам пропал. Мы успели в амбар забежать, а он не успел.
— Там лежит, — кивнул Бучила.
— Упокой Господь душу раба твоего, — перекрестился Кондрат. — За нас сгинул.
— Похороните его, — глухо обронил Захар. — Как полагается.
— Не сумлевайся, — побожился Кондрат. — Все сделаем, батюшку привезем, панихиду справим, поминки. Ждем на поминки, стал быть.
— На поминках будем, — отозвался Захар и медленно пошел к деревенским воротам, еще не зная, что на поминки Грача они не придут. Не успеют, не смогут, не захотят. Ни на чужие, ни на свои…
Глава 9Немного научности
— Вот этим путем вернее всего, — доложил Ситул, осадив лошадь на перекрестке с огромным, развесистым дубом. — Туда в Волочек, а туда — как раз где небо горело огнем.
— Может, все ж в Волочек? — попытался быть голосом разума Рух. — Пускай там большие люди решают, как дальше быть.
Дорога, ведущая на север, доверия не внушала — заброшенная, малоезженая, поросшая кустами и сорной травой. На таких дорогах всякие гадкие вещи случаются. Небо над местом взрыва светилось алым пятном с обвисшими, разодранными краями, раскинувшимся на несколько верст. И до его границы осталось совсем ничего.
— Пф, испугался, упырь? — фыркнула Илецкая.
— Ага, трусоват я, и того не скрываю, — согласился Бучила. — Оттого шкуру в целости и таскаю почитай сотню лет. И я не настаиваю, решили самоубиться, так я только за.
— В Волочке нам делать нечего, — сказал Захар. — Никто там ничего не решит, утонем в запросах, бумагах и совещаниях. Разведаем, что там полыхнуло, а там уже хер к носу прикинем.
— К твоему? — поддел Рух.
— А хоть бы и к моему. — Захар дернул поводья, направив коня на лесную дорогу.
— Я тебя защищу, бедный, несчастный упырь, — медовым голосом пропела Илецкая.
— Видал я таких защитников, — отмахнулся Бучила.
— Как ты такой боязливый в Заступы пошел?
— Нужда заставила. И не боязливый я вовсе, просто опасливый.
— Опасливые дома сидят, за бабьими юбками прячутся.
— Херачутся. Когда подыхать будете, вспомните и перекресток этот, и слова мои умные.
Едущий первым Ситул остановил коня и наклонился в седле, пристально рассматривая что-то под копытами. И сказал:
— Тут кто-то перед нами проехал. Кони и повозка, может быть, две.
— Купцы, а может, крестьяне на сенокос, — предположил Захар. — Места тут не особо людные, но деревеньки встречаются.
— Скоро узнаем, — отозвался Ситул. — Далеко они не ушли.
И не ошибся, и получаса не прошло, как за изгибом дороги Рух увидел неспешно переваливающийся по ухабам обоз из кареты, телеги и одинокого всадника. Их тоже заметили, засуетились, и обоз остановился, готовясь встречать нежданных попутчиков. И явно не хлебом и солью, на солнце тускло сверкнула сталь.
— Смотреть в оба, — приказал Захар. — Бес знает, кого в такую глушь занесло.
Егеря забряцали оружием, готовые абсолютно к любой неожиданности. Навстречу медленным шагом выехал всадник в дорожном камзоле, на вид совсем юный, лет восемнадцати, белокурый, смазливый и какой-то потасканный, словно неделю ночевал под мостом. Одежда грязная, волосы сальные, над левой бровью свежая ссадина. И без сапог. Зато поперек седла лежала неожиданно шикарная шпага с затейливой, отделанной черными самоцветами гардой.
— Наше вам, — крикнул он беззаботно и громко. — Чего надо, любезные?
— Тот же вопрос, — откликнулся Захар. — Лесная стража, Захар Проскуров, четвертый егерский.
— А, ну это меняет дело, — хохотнул юнец и подъехал поближе. — Мое почтение доблестным «Волчьим головам». А я уж подумал, разбойники, больно похожи. Ага, вижу. — Он пристально присмотрелся к открытой шее Безноса, обернулся и крикнул своим: — Отбой тревожности! Это «Волчьи бошки»! Пор-р-рядок! Отставить пачкать портки!
Из обоза ответили неразборчиво и, видимо, матом.
— Господа, разрешите представиться, барон Александр Петрович Краевский, — слегка поклонился юнец. — Ветреный сын благочестивого батюшки, наследник огромного состояния, любитель женщин, вина и приключений. О, прекрасная дама, весьма удивлен.
— Ольга Илецкая. — Колдунья скромно потупилась.
— Вы великолепны, сударыня. Не желаете, ночью почитаю стихи? Звезды, романтика, всякое такое.
— С удовольствием, барон. — Ольга кокетливо поправила шляпку.
— А тебе не буду читать, — сказал Краевский Руху, дохнув таким перегаром, что помутилось в глазах. — Зыркаешь, аж дрожь берет.
— Рылом не вышел? — усмехнулся Бучила. Молодой барон ему определенно понравился. Далеко пойдет. А может, не далеко. — Я, между прочим, вурдалак, Рухом Бучилой зовусь, мне положено зыркать, как старая дева на пьяного молодца.
— Вурдалак? — изумился Краевский. — Настоящий?
— Нет, блядь, кукла, соломой набитая. Хочешь пощупать? — Рух мило, совсем чуточку, оскалил клыкастую пасть.
— Вурдалак, всамделишный вурдалак! — неизвестно чему обрадовался барон. — Клоп с ума от счастья сойдет!
— Клоп? — удивился Бучила, не очень понимая, с хрена ли он стал любимчиком у вредного насекомого.
— Да не слушай меня, — отмахнулся барон. — Сейчас все покажу! За мной, господа!
Он резко развернул лошадь и понесся к своим. Рух пристроился следом. Как оказалось, обоз к обороне не особенно и готовился. В телеге на сене валялись и постанывали двое изрядно помятых парней, явно неспособных к сопротивлению.
— О, гвардия моя! — пояснил, осадив скакуна, барон. — Отдыхаете, сукины дети?
— Отстань, Сашка, не мучай, — слабо отозвался толстый юноша с пунцово-красным лицом и крохотными поросячьими глазками.
— Херово нам, — промычал второй, здоровенный и плечистый. — У-у-у.
— А если бы это грабители были? — спросил барон.
— А чего у нас брать? — проскулил жирдяй. — Пропились до исподнего.
— А если б убили?
— Оно и к лучшему. Ой, плохо мне… Воды дай, помираю…
— Видал? — Барон горделиво приосанился. — Орлы! Богатыри! Вчера ведро водки выхлестали на пятерых, а смотри, как огурцы! Аж гордость берет!
— На пятерых? — переспросил Рух.
— Петр с Лукой пали в неравной битве со змием зеленым, — пояснил барон. — Поутру растолкали нас в срочном порядке, а этих прохвостов не оказалось. Не помню, где бросили их. Оклемаются, хватятся, а нас нет, вот будет потеха. И денег у них ни шиша. Этот вон, боров жирный, маркиз Васильчиков, звать Родион. А этот, здоровый мерин, Степка Кликунов, купеческий сын.
— Здрасьте, — поприветствовал Рух, едва сдерживая смех. — Я, признаться, более странной компании давно не встречал.
— Компания у нас что надо, — расплылся в белозубой улыбке барон. — Сейчас еще покажу. У нас тут как драный Ноев ковчег.
Он пришпорил лошадь и подскакал к затертой, видавшей виды карете с гербом в виде разделенного на две части щита с совой и лавровым венком. Сзади карета горбилась горой привязанных баулов и чемоданов, а на крыше ворковала и курлыкала целая клетка любопытно посматривающих сереньких голубей. На облучке сидел тощий мужичонка в ливрее, со злой бледной мордой и коротким дробовиком на руках.
— Выходите, ваше высокоблагородие, да поскорей! — Сашка забарабанил кулаком в стенку повозки. — У меня тут огроменный сюрприз!
— Снова кошку дохлую изволили приволочь, Александр Петрович? — Дверь кареты открылась, и на свет божий показался сухонький трясущийся седовласый старичок самого благообразного вида. За ним виднелся еще господин средних лет, в тонких очках, с неприятным узким лицом и козлиной бородкой.
— Так кошка для опытов была! — оправдался барон.
— И поэтому в кастрюле с супом плавала у меня?
— Сама туда залезла и потонула, царствие ей небесное. Да и шут с ней. — Барон постарался сменить неприятную тему: — Смотрите, кого я привел — прекрасную даму, Лесную стражу и натурального упыря.
— Добрый день, господа, добрый день. Сударыня. Какая честь! — Старичок выбрался из кареты, оказавшись ростиком низенек, тщедушен, но подвижен и бодр. — К вашим услугам, Франц Ильич Вересаев, ординарный профессор новгородского университета, глава кафедры теоретической и прикладной демонологии. Это мой заместитель, адъюнкт Борис Андреевич Погожин. С моими студентами-шельмецами, вижу, вы уже познакомились.
— Во. Это Клоп, — шепнул на ухо Сашка. — И Бориска, крайне вредный типаж.