а замерла, неспешно переваривая то, что успела сожрать, и уж точно так далеко на западе ее никто не встречал. Ну вот до этого поганого дня.
— Откуда здесь Скверна? — ошарашенно спросил Бучила.
— Понятия не имею, — пожал широченными плечами Захар. — Одно ясно, эту дрянь сюда кто-то принес. И этого кого-то я, сука, через задницу выверну.
Бучила покосился на дохлого медведя и спросил:
— Это насколько надо придурочным быть, чтобы притащить с собой Скверну?
— Не поверишь, друг вурдалак, придурков хватает, — невесело хмыкнул Захар. — Культы плодятся, как поганки после дождя. Прошлым летом в Архангельске секту накрыли, поклонялись Скверне, богом ее величали. Обещал тот бог избавление от всяческих мук навроде совести и стыда. И вечную жизнь через перерождение. И многие дураки повелись. Слепили в подвале мерзкого идола из разных кусков и принялись жертвы кровавые приносить. Через то и погорели, людишки стали в городе пропадать, ну и полиция быстро села на хвост. Накрыли ублюдков, кого постреляли, кого взяли живьем. Звались они «Черная милость». Под пытками быстро запели, оказалось, намеревались сектанты отправиться в Гнилые пустоши, причаститься к сраному богу и кусок этой мерзости обратно в город с собой притащить. Боюсь подумать, что бы случилось, выгори у них это блядское дело. И явно были они такие умные не одни. Видать, у кого-то и получилось.
— Я так не думаю, — возразила Илецкая. Лицо колдуньи окаменело, на правом виске пульсировала синяя жилка. — Какой смысл выпускать Скверну в дремучем лесу, где она будет разрастаться десятилетиями? Тут что-то другое.
— Откуда я знаю? — вспылил Захар. — Ты колдунья, тебе и лезть в чужие мозги.
— Я бы залезла, — кивнула Илецкая. — Только тут некому в мозги залезать. Наблюдаю полное отсутствие оных.
— Нарываешься, ведьма?
— А если и так?
— Это не Скверна, — сказал тоненький голосок, и все обернулись на незаметно подошедшего профессора Вересаева. — Вернее Скверна, но не совсем. Как действует Скверна?
— Обычно как, — откликнулся Рух. — Все живое, чего ни коснись, заражает и превращает вот в такую вот жуть.
— Совершенно верно, — кивнул профессор. — Заражение происходит мгновенно. А значит, за этим великолепным экземпляром Ursus arctos, должен остаться характерный след, которого мы совершенно не наблюдаем.
— Следа нет, — вынужденно признала Илецкая.
Бучила проследил взглядом путь почившего топтыгина. Профессор определенно был прав. Там, где прошел зараженный медведь, должны были остаться гниющая на корню, жутко изменяющиеся на глазах трава и кусты. Все, чего бы он ни касался. Но нет, все чистенько, опрятно и гладенько, хоть посиделки устраивай, с костерком и приятной беседой.
— Значит, отгадка весьма проста, — торжественно сообщил Вересаев. — Это последствия Гниловея, или Черного ветра, выражаясь научным языком: Nigrum mortiferum ventus. Что, согласитесь, не так страшно, как появление Скверны.
— Ага, прямо от души отлегло, — невесело усмехнулся Рух. Черный ветер явление редкое, но довольно обыденное, в новгородских хрониках фиксируемое один-два раза в год. Резкий, скоротечный поток зловонного воздуха шириной от одной сажени до полуверсты налетает неизвестно откуда, оставляя за собой полосу мерзости и самых необыкновенных мутаций. Вроде как Скверна, да не совсем. Скверна только живое уродует, а Гниловей, поганец, ничем не брезгует, поднимая мертвяков из земли и создавая кошмарных големов из веток, грязи, частей животных и кусочков людей. Зрелище незабываемое. Хорошо хоть все это дерьмо по большей части само собой издыхает через несколько дней. Но главное отличие Черного ветра от Скверны — Гниловей не заразен и искажает только то, на что повлиял. В общем, загадочная херня. Хотя загадочностью в этом сумасшедшем мире вряд ли кого удивишь.
— Угораздило, — поежился Захар. — Как раз по Гниловею скучал. Чекан, помнишь тот случай возле Ярыньки?
— Рад бы забыть, — ухмыльнулся Чекан. — Мы тогда заросли вдоль речки прочесывали, и Гниловеем накрыло. Васька Белоусов, Федька Клыга и Кузьма Недород в четырех шагах правее стояли и прямо у меня на глазах как свечки, из говна слепленные, оплыли, хер поймешь, где руки, где ноги. Шкура слезла, кости вывернуло, Ваське пищаль прямо в ладони вросла. Стоит, орать, наверное, хочет, а рта-то нет. Ох и натерпелись страху тогда.
— Мишку Гиршина самым краем задело, — кивнул Захар. — Из плеча тут же мох черный начал расти и ветки корявые, голые. Ну я сразу его и того… — сотник замолчал.
— Ужасающе, — поежился профессор. — При этом, полагаю, вам хорошо известно, что, согласно директиве, всех пораженных Гниловеем следует изолировать и ждать специальной команды для эвакуации.
— Конечно, известно, — согласился Захар. — Только директивой этой подтереться да выкинуть. Я бы посмотрел на того умника, который придумал такое дерьмо.
— Я был среди авторов, — признался Вересаев и стал как будто еще меньше ростом.
— Ясно. — Захар сплюнул в траву. — И много вам гниловейных доставили?
— На данный момент ни одного, — признался профессор.
— Понятно, дураков нет.
— Это все, конечно, интересно, — встрял в разговор Рух. — Но давайте к нашим баранам. Вернее, к медведям. Откуда Черный ветер берется?
— Из ниоткуда родится, из адовой пустоты, — сказал кто-то из егерей.
— Весьма устаревшие сведения, — возразил профессор. — Века этак из позапрошлого. Ныне трудами Венского университета совершенно точным образом установлено, что Черный ветер образуется в местах так называемых Пробоев. Теория множественных миров остается предметом ожесточенных споров, но, на мой взгляд, наиболее обоснована фактами. Представьте, помимо нашего, в пространстве первородного хаоса существуют сотни и тысячи других миров, совершенно не похожих на наш. С другой физикой, с другими законами природы, с другой флорой и фауной. Временами миры сближаются, и образуется Пробой, дыра в пространстве, на некоторое время соединяющая два мира между собой. Вот тут и возникает Черный ветер.
— Вы бы поосторожней, профессор, — предупредил Рух. — Теории всякие заковыристые до добра не доводят. Прихватит вас Консистория и наизнанку вывернет. Быстро забудете про тысячи миров и Пробои свои.
— Я не боюсь, — мягко сказал Вересаев. — Путь науки выстлан телами мучеников, в этом мы похожи с религией. И вы не представляете, насколько я рад оказаться так близко с местом Пробоя. Невиданная, просто невиданная удача.
— Как бы нас эта невиданная удача не трахнула, — не разделил восторга Бучила. — Гниловей такого мог нарожать, в похмельном сне не привидится. Медведь этот только начало. И кстати, голову на отсечение даю, мохнатый к нам за помощью шел. А мы его так…
— Фантазируешь, вурдалак, — отмахнулась Илецкая. — Медведи к тебе уже за помощью ходят. Он нас сожрать хотел, меня-то уж точно, я девушка аппетитная. Черный ветер, кроме уродства, дарит жажду крови неимоверную. Так, профессор?
— Не совсем, сударыня, — мягко возразил Франц Ильич. — Мнение о том, что все пострадавшие от Гниловея крайне агрессивны и опасны для окружающих, ошибочно и давно устарело. Наука знает достаточно случаев, когда пораженные Гниловеем оставались разумны и кротки, как ягнята. К сожалению, всех попавших под Черный ветер принято убивать на месте и без разбора, поэтому ценных экземпляров у нас только два за последние две сотни лет. Один из таковых прожил при Новгородском университете семнадцать лет и умер своей смертью, ни разу никого и пальцем не тронув. Более того, по слухам, на севере, глубоко в лесах, существуют целые поселения искаженных. Что-то на вроде наших лепрозориев, куда стекаются выжившие несчастные со всех концов Новгорода и Руси. Так что не все однозначно. Но в любом случае с нами Лесная стража, бояться абсолютно нечего. Так продолжим наш путь к загадочному эпицентру! Вперед, господа, не будем задерживаться! Во имя науки!
Глава 10На пути в преисподнюю
Ну и поперли дальше, прямо к дьяволу в пасть, во имя науки, долга и прочей невообразимой херни. Последствия Черного ветра попадались все чаще и чаще. Небо над головой приобретало жуткий фиолетово-багровый оттенок, солнечный свет искажался, размывая горизонт и неприятно покалывая голую кожу. Обвисшие, словно увитые жилками плесени облака висели так низко, что, казалось, еще чуть-чуть и напорются на верхушки елей. Бучила все чаще ловил себя на мысли, что облака движутся отнюдь не по направлению ветра, а по собственной противоестественной прихоти. Лес прорезали полосы свежего бурелома, наваленные вповалку деревья шевелились, стонали и корчились, выпуская черные, лоснящиеся слизью побеги и острые, хищно загнутые шипы. В переплетениях стволов мелькали странные паукообразные тени. Березняк справа от дороги, прежде нежно-зеленый и светлый, пожух, листья опали, береста отслоилась и завилась в тугие комки, тонкие ветви жадно тянулись к всадникам, стволы расперло безобразными опухолями, похожими на беззубые, мокрые рты. Тянуло падалью и кислятиной. Лошади волновались, всхрапывали и пугливо косили глазами. Лесная дорога оставалась единственным более-менее неиспохабленным местом.
Чирикнуло. Рух повернулся на звук и увидел семейство белок, рассевшееся на ветке искривленной сосны. От вида мелких зверьков кинуло в дрожь, рыжие шкурки облезли, открывая почерневшее мясо и оголенные ребра. Сидящая с самого края, толстая и раздувшаяся, умывалась, сдирая с черепа кожу. Две мелкие дрались и шипели, пожирая еще живую кукушку. Птица вяло дергалась, уронив голову и поджимая скрюченные тонкие лапы.
Чуть дальше, ткнувшись рылом в обочину, валялся кабан. Клыки на морде превратились в нечто похожее на развесистые оленьи рога и своей тяжестью придавили дикого свина к земле. Облезлые, обросшие пепельным мхом бока едва заметно вздымались, крохотные багровые глазки посматривали беспомощно и ненавидяще. Рядом толкались и суетились три поросенка, вгрызаясь родителю во вскрытое брюхо, аппетитно чавкая и вытаскивая кольца сизых кишок. У одного атрофировались задние копыта, а двое срослись боками и мешали друг дружке, непонимающе огрызаясь и злобно похрюкивая.